Хлоя Пэйлов - Ковчег огня
Эди оторвала взгляд от кровати.
Если не смотреть на нее — что было чертовски нелегко, — номер излучал теплое радушие. Стены цвета слоновой кости были рассечены балками из потемневшего дерева. Из уважения к приближающемуся празднику над входом была повешена гирлянда с ленточками.
И снова Эди посмотрела на кровать.
— Да, знаю, — сказал Кэдмон, перехватив ее взгляд. — Довольно внушительная, ты не находишь?
— Просто все дело в том, что мы с тобой не… ну, сам понимаешь.
Она подавила непреодолимое желание отвести взгляд, невысказанная тема секса снова подняла свою соблазнительную голову.
Кэдмон еще мгновение смотрел ей в глаза. Хотя ее искусство ходить на свидания порядком заржавело, Эди явственно чувствовала, что он задает немой вопрос. Не дождавшись ответа, Кэдмон подошел к кровати и, стиснув зубы, положил ладони на матрац…
…и разделил кровать на две односпальных.
— Я не знал, как нам быть с постельным бельем. — Он указал на сбившееся кучей покрывало.
Действуя по наитию, Эди подошла к комоду, выдвинула ящик и достала два комплекта односпального белья.
— Нам повезло. Как раз на такой крайний случай здесь есть запас. — Она швырнула сложенные простыни на кровать. — Не беспокойся, я потом обо всем позабочусь.
Если Кэдмон и испытал разочарование, то хорошо это скрыл.
— Боюсь, туалетом нам придется пользоваться по очереди. Мои геркулесовы способности не идут дальше возможности раздвинуть кровать. — Отвернувшись от свалившегося покрывала, он взял бутылку портвейна. — По непонятной причине я окрылен нашими сегодняшними успехами. Словно средневековый монах, который завершил свои ежедневные труды и теперь может посидеть за кувшином вина, сознавая, что заслужил это простое удовольствие. — Говоря, вкрутил в пробку штопор, которым его снабдил дежурный администратор.
С громким хлопком пробка вышла из горлышка.
Держа в каждой руке по стакану, Кэдмон подошел к Эди.
— Приношу свои извинения за то, что портвейн не сцежен. Поскольку мы трясли бутылку, придется довольствоваться тем, что есть. — Затем с улыбкой добавил: — Осторожнее, эта штука здорово бьет в голову.
Эди взяла стакан и, ответив на улыбку, пригубила рубиново-красный напиток.
— Точно. Определенно, эту штуку пить можно.
Кэдмон рассмеялся глубоким, сочным, призывным смехом, который подействовал на Эди как портвейн и заставил снова улыбнуться.
— А теперь вернемся к насущным задачам. — Он указал на круглый столик в углу: — Будем надеяться, нам удастся связать последние четыре строчки.
Не зная, какая от нее может быть помощь, поскольку из-за разницы в часовых поясах рассудок работал все медленнее, Эди уселась в кресло с высокой спинкой, придвинутое к стене. У нее возникло странное чувство, что пользы от портвейна будет мало. Она посмотрела на последние четыре строчки переведенного текста.
Верный гусь скорбно оплакал всех мертвых.
Я не знаю, как такие невзгоды могут служить миру,
Но если человек с преданным сердцем ищет святого блаженного мученика,
Там, в пелене между двумя мирами, он найдет скрытую истину.
Используя вместо указки указательный палец, Эди подчеркнула первую строчку и хихикнула:
— Несомненно, плохо скрытая ссылка на Матушку Гусыню.
Кэдмон деловито обвел слово «гусь» карандашом.
— В средневековой лексике слова «гусь» и «лебедь» нередко путались, гусь был символом бдительности. В свете всего того, что нам известно, смысл первой строчки становится совершенно очевиден.
— Вот как? Извини, но я за тобой не поспеваю.
— Вспомни, что Гален взял на себя роль хранителя Ковчега, а для часового самым главным качеством является бдительность.
— И не будем также забывать, что эти катрены были лебединой песней Галена.
Кэдмон взглянул на стакан в руке Эди, словно молча вопрошая: «И много ты уже выпила?», и она быстро отодвинула стакан в сторону.
— Сэр Кеннет упоминал о том, что все жители Годмерсхэма, кроме жены Галена, стали жертвами чумы. Так что, как мне кажется, в этом и есть смысл первых двух строчек.
— Правильное предположение. Что касается третьей строчки… — Подняв стакан, Кэдмон отпил небольшой глоток. — Это типичное предостережение, какое можно встретить в любом средневековом труде.
— Лишь рыцарь, чистый сердцем, может искать священную Чашу Грааля, верно?
— Мм… ну, что-то в таком духе.
Кэдмон принялся медленно барабанить пальцами по деревянной столешнице, погруженный в размышления. Через несколько мгновений его пальцы уже выбивали быструю дробь.
— Я так понимаю, это хороший знак.
— Настолько хороший, что у меня яйца зачесались, — грубо пошутил он, хлопнув ладонью по крышке стола. — Если я не ошибаюсь, «блаженный мученик» — это не кто иной, как Святой Лаврентий, мученик.
Эди порылась в банке памяти. Имя показалось ей смутно знакомым. Потребовалось всего одно мгновение, чтобы она нашла нужный файл данных, тот, в котором говорилось о том, что Гален пожертвовал обилие священных реликвий местной церкви.
— О господи! Гален спрятал Ковчег в…
— В церкви Святого мученика Лаврентия! — воскликнули они хором, торжествующе улыбаясь.
— Согласно указаниям в Ветхом Завете, — возбужденно продолжал Кэдмон, подчеркивая пальцем последнюю строчку четвертого катрена, — когда Ковчег Завета был установлен в храме Соломона, в святая святых, у входа был повешен занавес, чтобы закрыть доступ к святой реликвии. Именно тогда появилось выражение «за занавесом», потому что никто, даже жрецы храма, не мог входить в это священное пространство.
— Из чего следует, что в последней строчке содержится прямая ссылка на Ковчег. — Дождавшись кивка Кэдмона, Эди сразу же сменила тему: — Итак, когда мы трогаемся в путь?
— У нас под рукой нет расписания автобусов. Однако, полагаю, мы сможем добраться до Годмерсхэма где-то к полудню. Если же возьмем машину напрокат, то раньше.
— Ого, я удивлена, что ты не хочешь ехать прямо сейчас, — с издевкой произнесла Эди. — Подумаешь, на улице проливной дождь.
— Хотя мне не хочется думать о том, что приз достанется Макфарлейну, нам необходимо отдохнуть.
В этом вопросе у них было полное согласие.
— Ты думаешь, церковь сохранилась?
— Мм. Трудно сказать. В ходе многочисленных религиозных войн, бушевавших на протяжении столетий в нашем маленьком островном королевстве, было уничтожено множество церквей и монастырей. Однако не позже чем завтра мы выясним, уцелела ли церковь Святого мученика Лаврентия.
— Кстати, мы понятия не имеем, где именно на территории церкви был спрятан Ковчег.
— А я и не говорил, что нас ждет легкая прогулка.
Отодвинув кресло, Кэдмон встал. Когда он подошел к раздвинутой кровати, комната наполнилась меланхолическими звуками сюиты для виолончели Баха. Эта музыка показалась Эди похоронным маршем.
Не обращая на нее внимания, она украдкой наблюдала за тем, как Кэдмон схватил с ночного столика банку с печеньем.
Кэдмон Эйсквит был необычайным человеком. Его живой, острый ум производил на Эди впечатление.
Когда он подошел к столику в углу, сжимая в руке банку с печеньем, Эди почувствовала что-то неладное: выражение его лица было уже совсем не таким торжествующим, как всего мгновение назад.
— Ого! Что случилось? Ты больше не на седьмом небе от счастья?
Кэдмон протянул ей банку печенья с шоколадом:
— На, возьми.
— А ты сам не будешь?
Отмахнувшись, он сел за стол и задумчиво произнес:
— Уж слишком чистым и аккуратным получается решение. Слишком очевидным.
— Возможно, Гален хотел, чтобы решение было очевидным.
— Если бы это действительно входило в его намерения, он не стал бы заморачиваться с катренами.
Также потеряв вкус к сладкому, Эди отодвинула печенье в сторону.
— Так, вижу, к чему ты клонишь. — Спустившись на землю, она снова уставилась на написанное от руки четверостишие. — Быть может, не слишком чистое решение придет к тебе утром.
— Или тебе. Твой квадрат последовательного пути Ковчега отчетливо показал твои способности к аналитическому мышлению.
Чуточку воспрянув духом, Эди улыбнулась:
— Тебе понравилось, да?
— Это одно из того многого, что мне в тебе нравится.
Ответ Кэдмона вызвал сожаление по поводу того, что двуспальная кровать была раздвинута.
— Ну, знаешь, и ты мне тоже нравишься.
На самом деле очень. Быть может, больше, чем следовало, если учесть, как мало Эди знала об этом человеке. Помимо того, что он учился в Оксфорде, работал в МИ-5, а недавно написал книгу, она не знала о Кэдмоне Эйсквите ничего. Одно дело — человек-загадка, и совершенно другое — человек с прошлым.