Стив Берри - Миф Линкольна
Роуэн вышел из такси. На другой стороне Первой стрит белый фасад Капитолия буквально сиял огнями. Ему не раз приходилось работать ночью, когда заседал Конгресс, особенно в первые два срока его сенаторства. Сейчас такое случалось гораздо реже, хотя время от времени обсуждался некий важный вопрос, который требовал от законодателей очередной бессонной ночи.
Впрочем, этим, как правило, и ограничивалось. Показухой. Настоящая работа делалась в другом месте. За закрытыми дверями кабинетов, за столиками ресторанов, во время прогулок по широким улицам.
Федеральное правительство уже давно не справляется со своими функциями. Оно уже давно не в состоянии предложить хотя бы что-то конструктивное. Решить какую-либо проблему. Вместо этого оно лишь высасывает ресурсы как из населения, так и из штатов. Что еще хуже, оно не дает что-либо сделать никому другому. Вот что он, например, прочел вчера утром в петиции штата Техас по вопросу выхода из состава США. Слова эти крепко засели в его памяти:
Принимая во внимание то, что штат Техас имеет сбалансированный бюджет и занимает пятнадцатое место среди крупнейших экономик мира, он вполне может выйти из состава Штатов. Тем самым он защитит уровень жизни своих граждан и гарантирует им их права и свободы в соответствии с принципами и замыслами Отцов-Основателей, которые более не учитываются федеральным правительством.
Отлично сказано.
Роуэн не мог вспомнить конкретный момент, когда идея отделения запала ему в душу, но он был непоколебимо уверен в том, что его позиция единственно правильная.
В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье.
Томас Джефферсон и пятьдесят пять других патриотов, подписавших Декларацию независимости, были правы. Эти люди обнаружили в себе естественное и неотчуждаемое право восстать против угнетательницы-Англии. Но если их же собственные потомки попытаются сделать то же самое по отношению к Соединенным Штатам Америки, против их действий тотчас будут брошены десятки, если не сотни, федеральных законов. Интересно, и когда это Америка успела растерять свои «естественные и неотчуждаемые» права?
Ответ у него был. В 1861 году. При Аврааме Линкольне.
Теперь же он, Роуэн, намеревался вернуть их назад.
Чего не ожидал сенатор, так это что в игру ввяжется Стефани Нелл. Один из его помощников просветил его на предмет ходивших по Вашингтону слухов. Впрочем, ничего определенного – возникает скорее больше вопросов, нежели ответов. Похоже, что Белый дом старался решить проблему, не афишируя своих действий.
Ведь кому нужен скандал, тем более под занавес президентского срока? Но что, если его запросы информации лишь ускорили процесс? Или ответственность лежит целиком и полностью на нем? Трудно сказать. Роуэн знал лишь одно: на сцене появилась Нелл. Она была в курсе, что он занят поиском неких секретных документов, и предложила ему то, что он искал.
И он решил воспользоваться ситуацией.
Роуэн поднялся по гранитной лестнице мимо фонтана Нептуна ко входу в библиотеку Конгресса.
Довериться этой Нелл? Ни за что. Воспользоваться ею? Безусловно.
***Стефани ждала его в вестибюле Большого зала библиотеки Конгресса. Обычно здание на ночь опечатывали и в нем оставались лишь охранники. Но уехав от Роуэна, Стефани сделала звонок в Белый дом. Через пятнадцать минут ей перезвонил директор библиотеки. И еще через полчаса в библиотеке ее уже встречал пожилой джентльмен с теплой улыбкой, редеющими седыми волосами и в очках в стальной оправе. Он представился как Джон Коул. Хотя за окном была глубокая полночь, мужчина был в костюме и при галстуке и выглядел вполне бодро. Стефани извинилась, что оторвала его от сна, однако он лишь махнул рукой и сказал:
– Директор сказал, что я в вашем полном распоряжении.
Как только Стефани объяснила ему, что, собственно, ей нужно, он исчез в чреве огромного здания, оставив ее одну в большом зале.
По обеим сторонам от нее вверх вели мраморные лестницы. Ослепительно-белые стены уходили вверх на семьдесят пять метров к причудливому лепному потолку с огромными витражными окнами. Мраморный пол украшала бронзовая мозаика: солнце в окружении зодиакальных созвездий. Скульптуры, настенные росписи, архитектурные детали – все это вносило свой вклад в общее великолепие зала.
Впрочем, так и задумывалось.
Построенное в 1897 году как образец искусства и культуры растущей республики, а также как хранилище фондов Национальной библиотеки, увенчанное куполом здание, носившее имя Джефферсона, со временем превратилось в крупнейшее учреждение подобного рода во всем мире.
По обеим сторонам лестниц расположились скульптуры херувимов. Стефани не нужно было объяснять, что они означают: привычки и занятия современной жизни. Она заметила врача, электрика, фермера, охотника, механика и астронома, каждый со своим набором инструментов и орудий труда.
Зданию не зря присвоили имя Джефферсона. После войны 1812–1813 годов, когда англичане сожгли Вашингтон, в том числе и тогдашнее здание библиотеки, Джефферсон продал стране 6400 томов своей личной библиотеки, с тем чтобы заложить ядро новой коллекции.
Скромное собрание вскоре разрослось до нескольких сот миллионов единиц хранения. Стефани как-то раз прочла, что каждый день фонды библиотеки увеличиваются на десять тысяч новых изданий. Практически все фонды открыты для публики. Единственное, что требуется, – иметь читательский билет, получить который совсем несложно. У нее есть свой, причем уже много лет. Живя в Вашингтоне, Нелл обожала проводить свободное время в залах библиотеки, посещала презентации и выставки. Здесь каждый день было что-то новое.
Однако к некоторым материалам доступ был ограничен – по причине их плохой сохранности или же уникальности. Для таких изданий было отведено специальное хранилище на верхнем этаже.
То, что требовалось Роуэну, хранилось именно там.
***Роуэн подошел к тройным бронзовым дверям, символизировавшим традицию, письменность и книгопечатание. Подобно храму в Солт-Лейк-Сити, библиотека Конгресса была исполнена символики. В голосовом сообщении от Стефани Нелл говорилось, что он должен пройти мимо входа для посетителей, расположенного этажом ниже, и постучать в эти двери.
Что сенатор и сделал. Одна из них открылась, и его взгляду предстала Стефани Нелл.
Роуэн шагнул в вестибюль Минервы, названный так в честь восьми статуй, олицетворявших античную богиню мудрости и знания. Здесь повсюду можно было увидеть ее символ – сову.
Вместе они вошли в Большой зал.
– Я подумала, что вам будет лучше войти внутрь именно здесь, чем через главный вход, – пояснила Нелл. – Здесь нет камер наблюдения.
Роуэн по достоинству оценил ее предусмотрительность.
– Всякий раз, когда я бываю здесь, библиотека поражает меня своими масштабами.
– Да, она великолепна. Итак, мы одни, за исключением куратора. Сейчас он принесет вам то, что вы хотели бы видеть. Кстати, у меня к вам вопрос. Мне казалось, вы могли бы получить доступ к коллекции редких документов и без моей помощи, это так?
– Наверное, мог бы. Но значимость книги стала понятна мне лишь в последние два дня, и я не хотел бы афишировать предмет моего интереса. К счастью для нас обоих, мне на помощь пришли вы.
– Я сказала директору, что это вопрос национальной безопасности, которым мы с вами занимаемся вместе. Мои слова были приняты на веру. Никаких расспросов не последовало. Более того, наш с вами сюда визит нигде не зафиксирован. Я попросила, чтобы том принесли в читальный зал Конгресса. Думаю, там вы будете чувствовать себя гораздо уютнее. Пойдемте за мной.
С этими словами Стефани повела его за собой по длинной, богато украшенной галерее. Двойные двери открывались в такой же длинный зал. Дубовые полы, дубовые панели, потолок с яркой росписью – все это создавало впечатление королевских покоев. В обоих концах зала – украшенный мозаикой мраморный камин. Роуэн отлично знал, чем этот зал служил раньше. Когда-то, в дни, когда здесь заседал Конгресс, его двери были открыты и в нем несли круглосуточную вахту библиотекарь и курьеры. В 60-е и 70-е годы XX века многочасовые речи были обычным делом. Несчастные библиотекари были вынуждены спать на раскладушках, а затем сотнями перетаскивать книги на другую сторону, чтобы чем-то занять скучающих конгрессменов. Теперь раскладушек не было, а зал использовался главным образом в церемониальных целях.
– Она вон там, – сказала Стефани.
Роуэн окинул зал и увидел на столе перед одним из каминов свое сокровище. Рядом со столом стояли диван и несколько мягких стульев.
