Макс Коллинз - Дорога в рай
Она была права, и Майкл рассмеялся.
– И чем… – Анна скопировала глупую интонацию радиоведущего Пола Харви, – все закончилось?
– Давай оставим это на потом. Я уже охрип. Ты еще не проголодалась?
В дешевом кафе возле города Амарилло, штат Техас, они устроились в палатке у окна и разделили на двоих огромную порцию техасского жареного бекона, слушая музыку в стиле кантри, раздававшуюся из музыкального автомата, который работал вполне исправно.
– Ты и твой отец… мой дед… вы были кем-то вроде знаменитостей?
– Можно сказать и так.
– Кажется, я видела про вас по телевизору старый фильм.
– Их было два.
– Кто играл тебя?
– Джимми Лидон в фильме сорокового года. Бобби Дрискол в пятидесятых.
– Никогда о них не слышала.
– Ну, твоему дедушке повезло больше – его играли Алан Лэдд и Роберт Митчум.
– Круто!
Майкл пообещал дочери рассказать вторую часть истории завтра и позволил вести «кадиллак» до границы штата Техас.
В Оклахоме, красный грунт и холмистые равнины которой навевали воспоминания, он сказал:
– Мы проезжали тут с твоим дедушкой. Тогда тут не было платных шоссе.
– Как в фильме «Бонни и Клайд»?
– Правильно.
Потом, свернув с шоссе номер сорок на тридцать пятую магистраль, Майкл обнаружил, что рассказывает о том, как болел скарлатиной и им с отцом пришлось надолго задержаться в одном месте, и как их догнали наемные убийцы, и как они удрали. За ужином в «Винита» Майкл поведал о перестрелке в деревенской церкви, а когда они остановились на ночь в гостинице возле Канзаса, поделился воспоминаниями о том, как отец украл из полицейского участка пожертвования за неделю – прямо здесь, в Канзасе, как раз в том городе, где они остановились! В темноте, после шоу «Сегодня вечером», Анна сказала:
– Папа, это ужасно, что мы… неплохо провели сегодня время?
– Не думаю, дорогая.
– Мама… Гэри… Твоя жизнь с мамой закончилась… а моя с Гэри даже не начиналась, а мы смеемся, и разговариваем, и едим… Мы плохие?
– Нет. Мы просто… Я не знаю.
– Смирились с этим.
– Да, по-своему.
Это была первая ночь, когда Анна заснула без слез, а Майкл чувствовал себя более живым, чем за все время, после того как потерял Пат. Они с дочерью теперь были ближе, чем когда бы то ни было. Они всегда были близки, но, наконец, она узнала о нем все. Узнала, кто он. Узнала, кем он был. И не возненавидела его за это.
В тот день они проехали Небраску («Прекрасно, – сказала Анна, – опять Оклахома, только без интересной красной грязи») и въехали в Айову, которая показалась им щедрой, зеленой и разнообразной, по сравнению с тем, что они вынесли. Они вели машину по очереди, и Майкл рассказал дочери «конец истории».
Анна уже знала о том, что ее отец вырос в Де-Калбе в семье Сатариано и начал встречаться с матерью в старших классах. И о героической службе на Батаане, возвращении домой и свадьбе.
Но она не знала, что он пошел работать в чикагский Синдикат, чтобы отомстить Аль Капоне и Фрэнку Нитти. Детали были запутанными, и рассказ сделал сегодняшний путь более скучным, без единого «клево», хотя девушка слушала с благоговейным вниманием.
На восьмидесятом шоссе Майкл сказал: «Сейчас мы кое-куда заедем» и свернул на шестьдесят первое шоссе к Трай-Ситиз. Анна ничего не сказала, кажется, она понимала, что он собирался делать. Она знала, куда он направляется – в центр Девонпорта, по черному старому мосту к Иллинойсу.
В Род-Айленде, на кладбище Чишшанок, отец и дочь постояли, опустив головы, над маленькими простыми надгробиями, отдавая дань уважения Майклу О'Салливану-старшему, Анне Луизе О'Салливан и Питеру Дэвиду О'Салливану. День был прохладным для июня, ветерок ерошил листву многочисленных деревьев. Майкл и Анна были одни на огромном кладбище, окруженные каменными ангелами и крестами. Индейское название кладбища означало «Город мертвых». Они держались за руки, и Майкл неожиданно обнаружил, что он молится про себя.
Через какое-то время Анна спросила:
– Ты тоже не был на похоронах матери, да?
– Да. И боюсь, что тебе… как это ни печально… придется поступить так же.
Ее рука выскользнула из его ладони, и девушка стала на колени возле могилы бабушки и прикоснулась к имени, выбитому на плите. Посмотрев на отца, Анна сказала:
– О'Салливан… Вот кто я на самом деле, папа. Энни О'Салливан.
Он протянул к ней руки, помог ей подняться, обнял за плечи и произнес:
– Нет, дорогая. Ты Анна Грейс.
Она глубоко вдохнула.
– Правда? Да, это правда.
– Это замечательное имя. Для моей замечательной девочки.
Она обняла его, и они покинули кладбище.
Через двадцать минут они уже были на восьмидесятом шоссе. На стоянке грузовиков Анна и Майкл перекусили на скорую руку, последний раз в дороге.
Вечером они будут в Чикаго.
Глава третья
В начале века Оак-Парк окрестили «Отдых Святого» из-за множества церквей и, возможно, из-за того, что идиллический, в основном белый, городок был таким спокойным и тихим.
Но в эту июньскую ночь западный район Чикаго страдал от адской сырости. В небе сверкали молнии, ветер шелестел листьями огромных деревьев в бесконечном тревожном шепоте.
Около десяти, легко шагая по Лексингтон-стрит, Майкл – в черной куртке поверх черной рубашки, черных брюках и такого же цвета носках и туфлях – мог бы быть принят за священника, если бы не отсутствие белого воротничка. Несмотря на изнуряющий зной и зловещую атмосферу, окрестности казались мирными: лаяла собака, стрекотали сверчки, гудели кондиционеры на окнах. Дома здесь строились в двадцатых годах двадцатого века. Это были солидные бунгало с большими дворами, бесчисленными тенистыми деревьями – в основном дубами, которые стояли как часовые.
Майкл с Анной приехали в Оак-Парк меньше двух часов назад, это напоминало возвращение домой, потому что Сатариано десять лет назад жили в этом районе. Но Анна тогда только пошла в первый класс, и ее воспоминания были смутными, а Майкл не поддерживал здесь никаких знакомств, так что никакого риска быть замеченными у них не было.
Хотя в этом районе и насчитывалось несколько резиденций гангстеров, он не был так опасен для отца и дочери, как ближайший «анклав» мафии, Ривер-Форест (где жил Тони Аккардо, когда возвращался из Палм-Спрингс). Этот район был копией старомодных торговых кварталов пятидесятых годов, до того как появились торговые пассажи. В южной части они нашли «Оак Армс» – четырехэтажную кирпичную гостиницу с постоянными жильцами, преимуществом которой была ее незаметность.
В ничем не примечательном холле Майкл заплатил портье семьдесят пять долларов и восемьдесят пять центов наличными – плата за неделю за номер на втором этаже. Отец и дочь получили ключи от маленького помещения, состоящего из спальни, гостиной со «спальной» кушеткой и кухоньки – все в коричневых, бежевых и темно-зеленых тонах, которые оформлявший помещение декоратор, видимо, считал «натуральными». Гостиница находилась в узком переулке, что очень понравилось Майклу. Выход на пожарную лестницу был рядом, между автоматами с колой и конфетами.
Отец и дочь сидели на неудобной бугристой кушетке, скрывающей сложенную постель. Майкл был в голубой футболке и бежевых брюках, Анна в оранжевом топе и коричневых джинсах, которые она надела для вождения.
Свет фонарей отражался от кирпичной стены расположенного напротив здания и проникал в комнату сквозь тонки занавески. Маленькая лампа на столике светила еле-еле и стилизованный под пергамент абажур придавал освещению желтоватый оттенок.
Майкл сказал дочери:
– Я думаю, ты должна немного отдохнуть. Может, тебе стоит еще раз принять пару маминых таблеток?
Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением:
– Зачем? У меня больше нет проблем со сном.
– Просто… завтра важный день.
– Что в нем важного?
Он пожал плечами. Отец и дочь не смотрели друг на друга.
– Завтра мы займемся главной проблемой.
– «Проблемой». Этим человеком, ты хочешь сказать… Гьянканой. Он наша главная проблема.
Майкл вдохнул, кивнул и с шумом выпустил воздух.
– Я думала, ты мне доверяешь, – сказала Анна. Ее подбородок дрожал.
– Я тебе доверяю, дорогая.
– Тогда не тяни резину.
– Что?
– Не ври мне. Ты хочешь накачать меня снотворным, как в Палм-Спрингс, и снова корчить из себя Чарлза Вронсона! Я не согласна, – я тоже в этом замешана.
Он всплеснул руками.
– Малышка, мне лучше сделать это одному.
