Родни Стоун - Крики в ночи
Может, она слышала обо мне? Я арендовал дом, и мои дети исчезли. В центре толпились другие люди, покупавшие всякую всячину, но, когда они прислушались к нашему разговору, стало очень тихо.
— Вы помните? В Шеноне.
— Да. — Она знает о трагедии и приносит свои сожаления.
— Мне надо узнать кое-что.
— Слушаю вас.
— Кому принадлежит дом?
Тишина установилась такая, что можно было слышать, как пролетает муха. Все притворялись, что заняты своим делом, увлеченные просмотром брошюр, когда она сказала:
— Извините, пожалуйста, я сейчас проверю.
У нее имелась картотека, которую она быстро просмотрела.
— Некоей мадам Сульт, — сообщила она.
Я мог бы догадаться и раньше, но почувствовал прилив уверенности.
Я улыбнулся ей:
— А сколько домов предложили в аренду в районе вокруг Шенона?
Она ответила мне сразу:
— Нисколько, месье. Ваш был единственным. — Она покраснела. — Это не очень… популярный район.
— То есть вы не могли предложить большой выбор?
— Да, месье. Большинство домов забронировали к концу мая. За исключением сельской местности, вдали от городов.
Я помню, как говорил Эмме, когда забронировал дом, что было еще два места поближе к Альби, но этот казался тем, что нам нужно.
Я посмотрел на картотеку и спросил:
— Были какие-нибудь требования, условия, которые выдвигал владелец дома?
Она еще раз посмотрела на карточку и произнесла с трудом на английском:
— Желательно наличие двоих детей.
Желательно! И моя семья, естественно, подходила по всем статьям.
— Что-нибудь еще?
Она нахмурилась:
— Очень странно, месье. Там упомянут возраст детей. Это необычно.
— И что же там написано?
— Возраст от десяти до двенадцати, — прочитала она. — Но мы не просим указывать возраст в наших анкетах.
— В каких анкетах?
— Которые мы посылаем владельцам домов, чтобы уточнить детали.
Позже вечером мне позвонила Эмма, ее голос слышался очень четко и ясно. В нем чувствовалась новая сила, когда она спросила:
— Есть ли новости?
— Пока нет.
Я решил не расстраивать ее рассказом о поездке в Гурдон-сюр-Луп.
— И не будет.
— Ты не должна так говорить. Пока еще.
— Что делает полиция?
— Все еще ищет.
— Да?
Я подумал, не прослушивается ли телефон.
— Я не доверяю им. Поезжай домой, Джим. Обещай мне, что ты скоро вернешься.
— Где ты, дорогая? Твой отец вроде не знает.
— Я приеду в Рингвуд через день или два.
— Вот здорово!
— А ты? Ты еще встречаешься с этой женщиной?
В ее голосе слышалось волнение.
— Эстель? Нет, не встречаюсь.
— Зачем ты разговаривал с ней?
Похоже, она все знает.
— Она репортер.
— У нее что, других дел нет?
— Мне было нужно, чтобы она переводила мне.
— Возможно. — И затем: — О, Джим, будь осторожен.
— Осторожен?
— Ради нас обоих. Я умираю от тревоги. Они погибли, Джим, и не стоит притворяться. Или искать утешения. Ужасно то, что мы никогда не узнаем как. Или кто.
— Не отчаивайся, дорогая.
Не было никакой зацепки, кроме интуиции.
— Я люблю тебя, Эм.
— Спокойной ночи, Джим.
Разговор прошел почти как воссоединение, после всего того, что мы прошли. Если бы я только знал, что́ нам еще предстоит пережить.
— 24 —
Той ночью гроза снова вернулась, правда, не такая сильная, как предыдущие. Она вовсю громыхала над Сен-Максимом. Мои мысли возвращались к пустому дому и к коровам на вымокших полях. Я лежал в постели, покрываясь потом, прислушиваясь к барабанной дроби, которую дождь высекал на гостиничных окнах, стекая по желобам во двор. Гроза продолжалась полчаса, со злым сильным ливнем, прорезающими небо молниями, а затем прекратилась так же внезапно, как и началась. В тишине казалось, что я слышу голоса Мартина и Сюзи. И Эммы, произносившей, что они погибли: утверждение такое же окончательное, как свидетельство о смерти. Я боролся с отчаянием, как алкоголик, отказывающийся от вина.
Читая мою книгу, вы не плачете. Но я плакал тогда: я стучал кулаками по стене и кричал:
— Почему? Почему я? Почему это должен быть я?
Я повернулся на бок в душной комнате, отбросил тонкое покрывало и попытался взять себя в руки. Где, черт возьми, находится Эмма? Почему она так неуловима, где-то там между Макомберами и Рингвудом? Она уехала в Англию, когда едва могла заставить себя говорить со мной, в состоянии отчаяния, но сейчас ее жуткое настроение, наверное, прошло. Что они скрывают от меня, она и Джеральд? Такое ощущение, будто и она тоже исчезла. Завтра я все выясню, скажу ей, что еду домой, или попрошу ее приехать ко мне. Нам нужно встретиться, как только я завершу дело.
Утром я взял напрокат машину: мои британские номера слишком бросались в глаза. Сразу после завтрака я нашел прокатную фирму и заказал «рено-5», достаточно неприметную машину, подходящую для моих целей. День был солнечный, еще не начавшаяся жара окутывала здания и людей, заставляя застыть жизнь в маленьком городишке Сен-Максим. «Рено» я припарковал около рынка, где владельцы прилавков выкрикивали цены, а домохозяйки в черных чулках, скрывавших их варикозные вены, торговались, покупая фасоль и капусту, рыбу и свиные котлеты, инжир и огромные дыни. Я локтями прокладывая себе дорогу к зданию жандармерии, окруженному остроконечным забором.
Под разноголосый городской гул я вошел в комиссариат и спросил Ле Брева.
В приемной меня как будто ждали. Ле Брев отдыхал, читая газеты. С ним сидели двое сотрудников в форме, но он, как всегда, выглядел франтом, в тщательно выглаженной рубашке и голубых брюках. Он взглянул на меня, склонив голову набок, словно я был вещью, которую он оценивал. Я почти ожидал, что он задаст вопросы о моей подозрительной поездке в Гурдон, но вместо этого он подошел ко мне с протянутой рукой, этот миниатюрный Мегрэ. Комната, отделанная черным с золотом, была наполовину залита светом и наполовину скрыта в тени; полицейские сидели в темной части, и я подумал, что они включили прожектор, чтобы хорошенько меня рассмотреть.
Ле Брев пожал мне руку, и я почувствовал его сухую ладонь.
— Месье, рад вас видеть. Хорошо, что зашли. Я сообщу вам, чем мы занимались в последнее время.
Я увидел, как один из полицейских потянулся за стопкой отчетов о бесполезных поисках, ненужных интервью, ложных сообщений, и остановил его:
— Не утруждайте себя.
Ле Брев грустно развел руками. Его ладони были светлыми, почти бежевыми.
— Пожалуйста, не нагнетайте в себе…
— Я пришел не за сочувствием.
Он вернулся за стол, по краям которого восседали двое его коллег, и я не мог не подумать, что там он чувствует себя более уверенно.
— Я пришел за объяснениями.
Его брови сошлись над переносицей, две серых полоски волос.
— Месье? Объяснения?
Я тоже уставился на него, в его круглые глаза.
— Старший инспектор, почему ваши люди охраняют мадам Сульт? День и ночь, в ее имении?
— Вы, должно быть, ошибаетесь.
— Черт побери! Не пытайтесь одурачить меня. Я был там и видел все своими глазами. Я разговаривал с инспектором Клерраром вчера в Понтобане.
Он постарался уйти от ответа:
— Ну хорошо, тогда я вам не нужен.
— Я хочу услышать объяснения. Почему вы приставили полицейских охранять старую вдову? Мадам Сульт?
Он притворялся, что с трудом понимает мой английский, затем пожал плечами, подразумевая, что все это не важно. Я уловил краткий момент раздражения, но он взял себя в руки.
— Почему, месье? Потому что она попросила меня об этом.
— А зачем?
— Зачем? Это дело полиции. — Его рот превратился в тонкую ниточку. — Она богатая женщина, ей стоит просить защиты. Это все, что я могу рассказать.
Он посмотрел на меня так, будто хотел сказать: «Жаль, что у вас личные проблемы, но не заставляйте меня заходить так далеко».
Помню, я долго разглядывал эти три пустых лица. Они вполне могли сойти за суд присяжных, подвергающих сомнению мое здравомыслие.
— Еще один вопрос, инспектор. Вы в курсе того, что мадам Сульт все еще является владелицей дома, откуда исчезли дети? Что это значит, как вы думаете?
Он прочертил круг на столе указательным пальцем, будто что-то стирал.
— Значит? Я думаю, ничего. Это просто совпадение.
— И тем не менее вы охраняете ее?
— Это отдельное дело. Дело полиции. Оно не имеет никакого отношения к этому дому. Она владеет, позвольте заметить, несколькими домами.
— Но одно из них оказывается тем местом, где ее дети были… обнаружены. В лесу. Вы сначала сказали мне — два ребенка, затем один. Вы солгали мне, инспектор, и не сказали, чьи это были дети.
Он откашлялся:
— Не следует путать факты и валить их в одну кучу.
