Лоренсо Сильва - Нетерпеливый алхимик
Очайта смотрел на меня снизу, всем своим видом выражая отвращение, смешанное с яростью, а преданный ему сторожевой пес, перенимая малейшие оттенки на лице хозяина, устремил на меня такой же взгляд сверху.
— Но вы же не будете отрицать соперничества, существовавшего между вами и покойным? — спросил я. — Постоянная война за концессии на строительство, ваши частые проигрыши на прочих конкурсах плюс нечестные методы борьбы, используемые вами обоими. Видите, нам многое известно, но я не буду раскрывать всех карт. Достаточно дать вам понять, что мы пришли не с пустыми руками, сеньор Очайта.
Криспуло Очайта расхохотался. В устах любого другого смех, пусть даже неуместный, воспринимался бы мною как простое проявление экспансивности. Но при том печальном положении, в котором находился Очайта, мне показалось, будто вместе со смехом он выплевывал куски своей истерзанной души.
— Этот жалкий трус мне не соперник, — запротестовал он. — Я соперничал с его боссом, или боссом его босса, но ссоры никогда не искал, наоборот, — это они пытались прищемить мне яйца.
Очайта замолчал и тяжело вздохнул, ему не хватало воздуха. Наверное, боли у него так и не прошли, но он превозмог страдание и продолжил говорить в том же заносчивом тоне:
— Спору нет, когда они одерживали верх, мне приходилось хреново, но ведь я тоже у них выигрывал, и у меня тоже всего вдоволь, по крайней мере, достаточно, чтобы не ходить с голой задницей. Однако мне непонятно твое вяканье про какие-то «нечестные методы». Ходишь вокруг да около как прилизанный гомосек из телевизора! Намекаешь на взятки? Так и скажи. А я тебе отвечу: да, я давал взятки и давал их больше, чем у тебя волос ниже пупка. Надеюсь, там есть, что прикрыть? Если хочешь, я заверю свое признание у нотариуса и вывешу плакат у дороги: «Очайта Криспуло давал взятки», а потом всенародно покаюсь: «Виноват — вот вам истинный крест!» Теперь можешь донести на меня какому-нибудь судейскому болвану. Пусть он заведет очередное уголовное дело и даст мне повод посмеяться вволю, пока меня будут жрать черви.
Я не знал, то ли Очайта облегчал перед смертью душу, то ли такая манера поведения была присуща ему еще до болезни. Но я не стал его прерывать, поскольку мой интерес состоял именно в том, чтобы он излил свой гнев до конца.
— А по поводу карт в рукаве, не бойся, — вытаскивай и клади их на стол. Все равно я знаю, что ты там прячешь. Как говорят игроки в мус:[74] четыре, пять, шесть, семь — у меня совсем.
Утомившись, Очайта замолчал. Настал мой черед делать ставку: надо было всеми правдами и неправдами соскрести с него защитный слой коросты и ковырнуть в самое больное место. Я пошел ва-банк.
— Позвольте задать вам вопрос, — медленно проговорил я. — Можете отвечать как угодно. Хотите меня оскорблять — пожалуйста, хотите изображать из себя ворчуна из «Белоснежки и семи гномов» — сделайте милость. Но прежде советую взвесить все за и против. Скажите мне как эксперт: «Что есть такого у русских проституток, чего нет у испанских?»
У Очайты от изумления вытянулось лицо.
— Эутимио, признавайся, зачем ты стукнул это нежное создание по голове? — спросил он с наигранным беспокойством.
На лице Эутимио нарисовалась мерзкая ухмылка. Дожил! Дегенерат выбрал меня предметом своих насмешек. Для нормального человека не существует большего унижения, и я испытал его с лихвой.
— Не увиливайте от ответа, — сказал я ровным голосом, пытаясь сохранить достоинство.
Больной посмотрел на меня с откровенным любопытством.
— Я плохо тебя понял, — сказал он. — К тому же не успел уразуметь новый уголовный кодекс. Разве пользоваться услугами шлюх теперь считается преступлением?
— Пользоваться — нет, но убивать — да.
— Дьявольщина, еще один труп! — воскликнул он. — Я тебе что — похоронное бюро? Слушай сюда, паренек. Я хожу к проституткам, когда у меня встает, а такое случается часто, или, точнее сказать, случалось, потому что сейчас он у меня не то что встать, а приподняться не может, даже с помощью той пакости, которой меня пичкают. Я перепробовал их всех: наших, русских, негритянок, китаянок, включая хромых, — убогие, доложу я тебе, особенно люты на любовь. Русские тоже неплохи, но не лучше остальных. Кое-кого я поколачивал, но убивать… Кому надо убивать проститутку? На это способны лишь психопаты, наряжающие девушек в халат медсестры или в рясу монашенки. У меня свои недостатки и странности, однако я настоящий мужчина.
Очайта умолк и стал за мной наблюдать. Он смотрел на меня опустошенным, полным неподдельной обреченности взглядом, каким истекающий кровью бык смотрит на матадора, когда тот после первой неудачи точит клинок шпаги, чтобы нанести смертельный удар. За какую-то долю секунды в моем мозгу провернулся целый калейдоскоп вопросов про Коста-дель-Соль, про Ирину Котову и пулю девятого калибра, пробившую отверстие в ее черепе. Но ни один из них не материализовался на моих губах. Я вдруг почувствовал настоятельную необходимость прекратить нелепый балаган. Этот мешок с костями размазал меня по стене, и я понял: мне не сломить его воли никакими угрозами. Да и задержать я его тоже не мог, поскольку подобный поступок только ухудшил бы мое и без того сложное положение. Тут нужна другая тактика, если она вообще существовала.
— Послушай, сержант, — заговорил Очайта, не сводя с меня глаз. — Я не знаю, сколько дней мне еще осталось. Может, пятнадцать, может, десять, а может, и два. Я прожил неплохую жизнь: получил массу удовольствия, добился того, чего хотел, и мог себе позволить любой каприз. А сейчас мне ничего не нужно. Если тебе приглянулась какая-нибудь вещица в моем доме, забирай ее себе. И ты тоже, детка. Эутимио я отдал все машины, а одной служанке — то самое серебро, которое она раньше чистила. Там мне ничего не понадобится и меньше всего — доказательства моей невиновности. Скажу тебе только одно: убей я кого-нибудь в действительности, я бы тебе тут же и с огромной радостью во всем признался. Не думай, будто я не боюсь ада. Я его боюсь, поскольку провел в нем всю свою жизнь. Вместе с тем мне безразлично, что будет потом. В конце концов, смерть похожа на возвращение домой после долгого отсутствия.
Очайта вдруг образумился: куда-то ушла свойственная умирающим желчность, и его голос звучал поразительно спокойно. Я решил воспользоваться временным затишьем, и, наступив на горло собственной гордости, проговорил:
— Хорошо, сеньор Очайта. Пока мы вам верим. И прошу прощения за непрошеное вторжение. Мы не хотели вам мешать.
— Еще как хотели, сукин ты сын! — принялся за свое Очайта. — Надеюсь, полученный урок укоротит твой гонор. Не хочу говорить «До свидания» — век бы вас не видать!
Мы оставили Очайту сидящим в кресле. Его полный торжества взгляд был обращен к желтой долине и терялся в той страшной дали, куда он скоро должен был отправиться сам. Эутимио проводил нас до выхода. Прежде чем закрыть дверь, он вынес следующий вердикт:
— Я же говорил, сборище пидоров. И неудивительно, коли в гвардию берут баб.
Глава 16
Опустить руку в огонь[75]
Пока мы возвращались в Мадрид, погода успела насупиться. А при повороте на трассу М-30 небесные хляби вдруг разверзлись, обрушив на город водяной смерч. Хотя Чаморро поставила «дворники» на максимальную скорость, дорога различалась с трудом, и через пять минут мы застряли в грандиозной пробке. Метрах в ста впереди, среди моря зажженных фар, виднелся красный треугольник, огораживавший перевернутую машину желтого цвета. Присмотревшись, я сумел прочитать грозное предостережение: «ОСТОРОЖНО, АВАРИЯ НА ПРАВОЙ ПОЛОСЕ». Цепочка красных огней мерцала и терялась в сплошной пелене дождя, продолжавшего неистовствовать за окном нашего патрульного автомобиля.
— Наконец появилась минутка, и можно спокойно все взвесить, — сказал я.
— Почему бы и не здесь? Место не хуже любого другого, — рассудила Чаморро, выпустив руль из рук.
Произнесенные слова были первыми за время пути из Гвадалахары. Я вдруг почувствовал, что моя подавленность стала отступать. Черная полоса, в которую попали мы с Чаморро не только в переносном, но и в прямом значении слова, имеет одну обнадеживающую особенность: помучив и изрядно потрепав свою жертву, она когда-нибудь да кончается. Тогда приходит облегчение, поскольку тому, кто достиг дна, падать дальше некуда, и приходится искать способ выкарабкиваться наверх. Но, учитывая наше позднее возвращение в город, сегодняшний день уже не сулил нам приятных перемен, кроме оказии, позволявшей сделать небольшую передышку и расслабиться.
— Весьма поучительная встреча, — изрек я после недолгого раздумья. Мне не требовалось упоминать имени Очайты, потому что Чаморро и так прекрасно поняла, кого я имею в виду. Мы всю дорогу только о нем и думали.
