Эрик Гарсия - Ящер-3 [Hot & sweaty rex]
– Доброе утро, – протянул я, еще не вполне способный толком армировать губами согласные.
– У тебя есть десять секунд, чтобы рассказать мне, что ты здесь делаешь, – сказал фермер.
Вообще-то я был почти убежден, что все это попросту часть моего сна – хотя, с другой стороны, во сне меня никогда так не тошнило.
Я еще разок огляделся. Вдалеке, по ту сторону поля, высились горы. В воздухе витал запах клубники. Если мне светила удача, это должно было быть Камарильо, фермерское сообщество всего лишь минутах в сорока пяти езды от Лос-Анджелеса.
– Кажется, я тут немного ваших посевов поел, – сказал я мужчине, слишком удолбанный, чтобы сподобиться на приличную ложь.
– Да, я тоже думаю, что поел. – Фермер окинул меня беглым взглядом, а я тем временем поверх навоза и клубники получил от него славный запах. Это был человек, и он никоим образом не мог понять, что здесь происходило.
– Должно быть, я выпил лишку, – сказал я, медленно пятясь. – Мы с друзьями малость увлеклись.
– Угу, – буркнул он. Нормальный чувак, просто встревоженный, не замышляю ли я здесь каких-либо заморочек.
– У меня была холостяцкая пирушка, – услышал я собственный голос. – Я женюсь…
Женюсь.
Все верно.
Ох, блин.
Я мигом осекся и побежал, даже не думая о дробовике, который наверняка был нацелен мне в спину. Я должен был срочно добраться до дома. Должен был упаковать вещи. Должен был проделать еще уйму всякой всячины, прежде чем смог бы увезти отсюда Норин и сделать ее своей смущенной невестой.
Мне потребовалось три часа, чтобы добраться до Лос-Анджелеса, и еще два, чтобы упаковать свои пожитки. Я сто раз звонил Норин домой, но никакого ответа не получал. В конце концов я припомнил, что все они на выпускной церемонии. Я тоже должен был там присутствовать, но Норин бы меня поняла. Если бы я только вовремя оказался на автобусной остановке, все было бы в полном порядке.
К восьми вечера я добрался до остановки «грей-хаундов» и выяснил, что наш автобус уходит только вскоре после полуночи. Тогда я устроился на скамейке и попытался читать захваченную с собой книжку в мягкой обложке, но так нервничал, что дальше первой страницы ни в какую не продвигался. Обнаружив наконец, что снова и снова перечитываю одно и то же предложение, я захлопнул книжку и просто стал дожидаться прихода Норин.
Я ждал.
Ждал.
И ждал.
Всякий раз, как за матированным стеклом появлялся очередной силуэт, мое сердце билось быстрее, горло перехватывало, я готовился вскочить со скамейки и заключить Норин в свои объятия. Но всякий раз это оказывался еще один незнакомец, обормот вроде меня, слишком бедный, чтобы позволить себе частную перевозку.
Десять часов стали одиннадцатью, те полночью, и вскоре я уже стоял у билетной кассы, организовывая нам с Норин поздний автобус до Лас-Вегаса. Последний «грейхаунд» отбывал с остановки в час ночи, а Норин по-прежнему не было. Я думал позвонить ей домой, попытаться передать ей какое-то сообщение через Джека, но понимал, что это бессмысленно. Я уже прикидывал, что ее что-то такое задержало, и только надеялся, что это не был Папаша Дуган. Что, если Джек рассказал ему, что происходит? Что, если он запер Норин в ее комнате? Этого мне было никак не узнать.
Следующий автобус в ближайшие шесть часов не отбывал, а к тому времени уже могло быть слишком поздно. И все-таки я прикинул, что должен хотя бы попытаться и невесть как организовать нам эту поездку, а потому подошел к кассе, чтобы заказать обмен билетов.
– Мы пропустили наш автобус, – сказал я скучающей кассирше. – Могу я поменять билеты на следующий?
– Конечно, деточка, – отозвалась кассирша. – Когда захочешь.
Она взяла билеты, мельком на них взглянула и швырнула в мусорную корзину у ног.
– Значит, – сказала она, – ты хочешь шестичасовой автобус в Вегас двадцатого числа.
– Нет, – поправил я ее, – девятнадцатого. Сегодня утром.
– Душечка, – протянула кассирша, – ты бы календарик себе купил. Девятнадцатое было вчера.
Дальше я припоминаю странное ощущение, как будто кто-то схватил меня за ноги и запихнул их мне в нос. В легких какое-то сжатие, нечем дышать, грудь страшно напрягается. Еще дальше я вспоминаю себя уже дома – как я набираю номер, который мне дали, чтобы звонить в дом отца Папаши в Мичигане. Отвечает мне какой-то старик, и я ору в трубку, умоляя его сказать Норин, что я ее люблю, что я дал маху, что я обязательно до нее доберусь. Дальше я понес какой-то бред про травы, «грейхаунды», Лас-Вегас, черт знает что еще и совершенно не удивился, когда дедушка Дугам повесил трубку, а потом положил ее рядом с телефоном.
Я месяцами пытался звонить, однако Норин наотрез отказывалась подходить к телефону. Папаша Дуган всякий раз говорил, что он этого не понимает, и регулярно передо мной извинялся.
– Извини, Винсент, – говорил он, и я подмечал, что голос его явно постарел и ослаб. – Она не хочет с тобой разговаривать. Извини, сынок… знаешь, вообще-то я думал, что у вас все получится.
Мои письма возвращались неоткрытыми. Мои почтовые открытки рвались в клочья. В конце концов, уже через шесть месяцев после переезда, я в очередной раз позвонил, надеясь, что Норин по крайней мере меня выслушает, если не простит.
– Алло? – Это был Джек, и его голос звучал старше и умудренней. Как будто он повзрослел, а я так и остался сопливым подростком.
– Привет, Джек, – как можно беспечней откликнулся я. – Это Винсент.
Последовала длинная пауза – я слышал его дыхание, но и только. Когда прошла добрая минута, я решился продолжить:
– Послушай, я…
– Все кончено, – сказал Джек, и голос его дрожал от сдерживаемого гнева.
– Все из-за той ночи, – попытался объяснить я. – Из-за той холостяцкой пирушки…
– Все кончено, Винсент. Ты разбил ей сердце. Норин никогда этого не забудет. И я тоже. – Затем, уже мягче, словно выходя из какого-то приступа внутренней боли, Джек добавил: – Больше ей не звони. Она уже никогда не станет с тобой разговаривать.
И, будь оно все проклято, сукин сын был прав. Вплоть до сегодняшнего дня.
10
– Добрый день, Норин, – говорю я, выходя из лифта. Лицо прилично покалывает от двойной пощечины. – Классные у тебя ногти.
Норин улыбается той самой улыбкой, которую я так хорошо знал в дни минувшие – улыбкой, от которой сердце выпрыгивает у меня из груди и застревает в глотке.
– Фамильная вещь, – говорит она, сверкая дюймовыми ногтями у меня перед носом. – «На халяву», ясное дело.
Пентхаус Джека обустроен просто роскошно, массивные эркеры выходят на внутреннюю протоку и дальше – на Атлантический океан. Просачивающиеся сюда солнечные лучи подсвечивают Норин сзади, четко очерчивая ее высокое, гибкое тело.
– Классно выглядишь, – говорю я. – Годы очень мило с тобой обошлись.
– С тобой тоже, – говорит Норин, и теперь я явственно это чувствую. Мы танцуем легкий фокстрот на танцполе прошлого.
Норин, впрочем, выглядит действительно потрясающе. Ее тело в превосходной форме, кожа безупречна, волосы подстрижены по последней моде. Она всегда умела как следует заботиться о своей личине – даже в старших классах она сама шила, а кроме того, необычайно умело разглаживала неизбежные морщины, которые всегда скапливаются вокруг наших гениталий и ягодиц. Вдвойне забавно, что она проделывала то же самое и с моей личиной. Втройне – когда я все еще ту личину носил.
– Джек сейчас занят, – говорит Норин, разворачиваясь на трехдюймовых каблуках и направляясь к главному помещению пентхауса. – Его какое-то время не будет. Заходи.
Внутри околачивается немало людей Джека – они рассиживаются на диванах и наливают себе выпивку. Кто-то кивает мне и даже машет рукой. Другие активно игнорируют мое присутствие.
– Выпьешь? – спрашивает Норин, и внезапно у нее в руке оказывается бокал.
– Нет, – говорю я. – Спасибо.
Норин подходит ближе, и я вижу крупный план бокала – жидкость внутри завлекательно покачивается. Было бы так легко ее заглотить.
– Это особая смесь, – говорит Норин. – Мы ее настоем зовем…
– Я знаю, что это, – перебиваю я. – Джек мне этот настой уже показал… и я немного попробовал.
Теперь веки Норин полузакрыты – она внимательно меня изучает.
– И что? Тебе не понравилось?
– Понравилось. Очень. Пожалуйста, убери.
Норин смущена – она точно так же, как прежде, морщит носик, – и все же повинуется. Когда она возвращается, я вдруг понимаю, что пытаюсь объясниться. Насчет выпивки, насчет моего присутствия, насчет всего остального.
– Я гербаголик, – выпаливаю я. Пожалуй, слишком громко. Хотя это вряд ли меня заботит. Мои грехи – сущие цветочки по сравнению с теми преступлениями, которые большинство присутствующих здесь диносов совершило только за последние несколько лет.
– Мне очень жаль.
Я пожимаю плечами. Такой отклик вполне обычен – мало что хорошего можно сказать после того, как кто-то признается тебе в том, что бессилен справиться с собственной жизнью. Лучшая реакция, которой я до сих пор удостаивался, выразилась в вопросе: «Ara, a как наши вчера в футбол сыграли?» Однако этот отклик принадлежал Сатерленду, и это несомненно была самая разумная его фраза за многие месяцы.
![Эрик Гарсия - Ящер-2 [Casual Rex]](/uploads/posts/books/160567/160567.jpg)
![Эрик Гарсия - Ящер [Anonimus Rex]](/uploads/posts/books/160514/160514.jpg)
