Марк Биллингем - Погребённые заживо
И все-таки Торн не сомневался (как не сомневался в том, что рано или поздно его машина сломается), что Гранту Фристоуну все же есть что им сказать. Назвать какое-то имя, место, дату — или, черт возьми, что-то еще. Он знал, что эту информацию, тщательно и глубоко припрятанную, нужно лишь «откопать». Именно в этом и вся загвоздка. Возможно, Фристоун и сам понятия не имеет, что располагает подобной информацией.
— Не знаю, что еще мы можем предпринять, — признался Торн. — Мы могли бы попытаться получить ордер. Вытянуть из Уоррена признания, что он лечил Тиккел и Фристоуна в одно и то же время. Но нужна ли нам вся эта морока?
Может, и кофе оказался отвратительным, но Торн отнес гримасу Портер на свой счет. То, что он назвал «морокой», могло заключаться в чем угодно: начиная от предоставления неопровержимых улик и заканчивая получением разрешения у самого министра внутренних дел.
— Ты видел, в каком состоянии находится квартира Аллена? — спросила она. — Видел, на что способен этот человек? Мы не можем принять за аксиому, что мальчика держали там так долго.
Несколько минут они помолчали, прислушиваясь к разговору сидящих рядом. По всему выходило, что «маппет» немногим лучше, чем «идиот», и мягче «придурка» — он весь день только и занимается тем, что «лижет сержанту задницу».
Это было все равно, что слушать в телевизионный «час пик» разговор заводских работяг.
Торн только пока не решил, то ли это копы понабрались словечек у своих коллег из телевизора, то ли они всегда так разговаривали, а исследователи «Иска» всего лишь навели справки, пообщались с полицейскими — в общем, подготовились. Он подозревал, что последнее более вероятно. «Блатнюки» из «Летучего отряда» явно стали вести себя как вышибалы с удостоверениями, когда Риган[30] и Картер[31] начали раздавать пощечины и носиться как угорелые на телевизионных экранах Лондона в своих золотых «гранадах».[32]
Когда Торн снова вернулся к разговору, он дал себе зарок составить для Холланда список слов — разумеется, включая слово «маппет», а также «сленг», «сопло» — с указанием пристрелить его, если он когда-нибудь употребит хоть одно из них.
Торн ответил на телефонный звонок по мобильному — и теперь настала очередь полицейских в штатском замолчать и сделать вид, что они совершенно не подслушивают. Пока Торн разговаривал, он неотрывно смотрел на мисс Портер, потом поблагодарил собеседника — новости были явно приятными.
— Давай колись! — подбодрила Портер.
— По-видимому, мистер Фристоун горит желанием побеседовать. — Торн посмотрел на остатки своего кофе и отодвинул стул. — Говорит, что хочет поговорить с нами о Люке Маллене.
— Я не убивал Сару Хенли.
— Грант, пожалуйста, только не говорите мне, что я напрасно приехал, — остановил его Торн.
— Нет, не напрасно, — акцент уроженца южного Лондона был не так слышен, как казалось раньше. Голос у Фристоуна был мягкий, даже слабый. Их с сестрой сложно было различить по голосу — так они были похожи. — Я просто хочу еще раз сказать: я ее не убивал! Я не перестаю это повторять. Но никакой козел даже слушать этого не хочет, понимаете?
— У вас будет достаточно времени, чтобы рассказать кому положено о том, что произошло с Сарой…
— Я не знаю, что с ней произошло, понимаете? Я просто обнаружил тело.
— Ладно тебе, Грант, — Торн решил, что пора прекращать любезности.
— Когда я ее обнаружил, она уже была мертва. Клянусь!
— Мы тут не для того, чтобы обсуждать убийство Сары, — заметила Портер.
Фристоун медленно кивнул и несколько раз резко, прерывисто вздохнул, как будто к чему-то готовясь. Рядом с ним, кислый и угрюмый, сидел Донован. Тоска и чувство обиды загасили в нем даже малейшую искорку любопытства к тому, что может быть сказано. Он перестал управлять ситуацией. Сейчас, когда его клиент решил проигнорировать его советы, когда он стал здесь лишним, ему ничего не оставалось, как любоваться собственными дорогими часами столько времени, сколько потребуется для допроса. Потом он положит в карман гонорар и отправится домой, чтобы оторваться на своих детях.
— Я назад в тюрьму не пойду, — сказал Фристоун.
Торн скрестил руки на груди:
— Ты спрашиваешь у меня или предупреждаешь?
— Не имеет значения, за что меня посадят. Не важно, что за убийство. Меня с таким же успехом могли обвинить в подлоге или в том, что я не плачу чертовы налоги, но там, за решеткой, всегда будут помнить о тех детях. Мне вечно придется жить с оглядкой.
— Ждешь сочувствия?
— Ничего я не жду.
— Возможно, это и к лучшему.
— Вы такой же, как и все остальные…
— Звучит обнадеживающе!
— Для начала было бы неплохо, если бы вы нам объяснили, для чего нас сюда позвали, — сказала Портер. — Если вы хотите, чтобы люди изменили свое мнение о вас, увидели вас с другой… приличной стороны, — придется завоевывать их доверие.
Она откинулась назад, давая ему возможность поразмыслить над ее словами. И стала рыться в сумочке. Просто так.
Торн наблюдал, как четыре маленьких колесика крутятся в двухкассетном магнитофоне. Крошечные остроконечные зубчики…
— Я хочу встретиться с Тони Малленом, — заявил Фристоун.
Торн и Портер промолчали. Обменялись взглядами и постарались держать себя так, как будто он всего лишь попросил сигарету или шоколадный батончик «Кит-Кат» к чаю.
Фристоун переводил взгляд с одной на другого, потом опять заговорил, на случай, если он недостаточно ясно выразился:
— С отцом Люка Маллена.
Торн в ответ кивнул, давая понять, что им прекрасно известно, кто такой Тони Маллен.
— А я хочу выиграть в лотерею, — признался он. — Но жду, не слишком-то рассчитывая на успех.
— В этом-то и дело! — заметил Фристоун.
— В чем в этом? — Портер, казалось, напряглась, но голос ее оставался рассудительным, в то время как Торн чуть не в открытую веселился.
— В том, что у вас это единственное требование? Это конец разговора?
Фристоун тут же покачал головой и замахал руками.
— Единственное требование, если хотите воспринимать это именно так. Я хочу, чтобы он пришел сюда, хочу поговорить с ним с глазу на глаз. Только он и я. Никаких диктофонов, никаких свидетелей, — он посмотрел на видеокамеру в углу комнаты. — И никакого видео. Ничего. Итак…
Портер открыла было рот, но Торн ее опередил.
— Видите ли, в чем дело, — сказал он с издевкой, — единственная сделка в этих стенах может совершиться только в кабинете наверху, где в конце дежурства играют в «очко», — поэтому черт его знает, откуда у вас возникла такая идея. Это во-первых. А во-вторых и в самых главных, если у тебя есть что сообщить о Люке Маллене, ты расскажешь это нам. Сейчас. На пленку. На камеру. В прямом эфире на всю страну, если нам так вздумается.
Он замолк и улыбнулся:
— Итак…
Даже Донован выпрямился на стуле и внимательно слушал.
— Мистер Маллен больше не служит в полиции, — добавила Портер. — И уж точно не расследует это дело.
— Однако он отец ребенка, ведь так? Разумеется, это важнее.
— Этого не будет, — ответил Торн.
— Почему?
— Мы не должны давать объяснения.
— Ладно, тогда и я не должен ничего вам говорить.
— Для парня, который очень не хочет снова попасть за решетку, такое поведение только во вред.
— Что бы я ни сказал — ничего не поможет.
— Возможно, ты прав, — сказал Торн, начиная проигрывать поединок. — Но подумай вот над чем. Если ты располагаешь информацией о Люке Маллене и не поделишься ей, я лично позабочусь о том, чтобы, когда ты вернешься в тюрьму, каждый псих знал, что вот он ты!
Фристоун пожал плечами, взглянул на Донована, потом опять на Торна, раздумывая над его словами. Прошла почти минута, прежде чем он вновь заговорил.
— Мне необходимо встретиться с Малленом.
Торн встал, снял со спинки стула свою куртку. Он обратился к сначала к Портер, потом сказал для записи.
— Я собираюсь закончить свой обед. Допрос временно прекращен в…
— Просто позвольте мне с ним поговорить.
— Расскажите нам о Люке, — попросила Портер.
— Сперва позвольте поговорить с его отцом.
— Нет.
— Я же не прошу, блин, вертолет. Я всего лишь хочу пять минут…
— Назови хоть одну причину, — начал Торн, — зачем нам даже думать о том, чтобы организовать эту встречу.
— Потому что дело обернется совсем плохо, если вы не сделаете то, что я прошу. Если не станете серьезно относиться к моим просьбам.
Голос Фристоуна изменился, все за столом были поражены диапазоном и силой, звучащей в нем. Раньше они слышали голос, который мог обмануть, заманить детей в гараж. Теперь они познакомились с голосом, который — Господи помилуй! — эти дети никогда не слышали.
