Вадим Сухачевский - Тайный суд
Подданные, однако, смотрели с подозрением и не спешили их приветствовать.
Новоиспеченные монархи стали перешептываться, затем Борщов (или кто он теперь? Фома?) откашлялся и сказал:
– Это вы, наверно, дети мои, оттого, что мы капустку не жрем, как добропорядочным монархам полагается? Так вы не сумневайтесь, мы ее, капустку, страсть как обожаем. Тут только дрянцу всякую сверху скинуть надо… – Он отобрал сверху капустки на два пальца и стряхнул ее на пол.
Домбровский (Лука по-нынешнему) подозрительно взял банку у него из рук, скинул на пол капусты еще на два пальца, посмотрел банку на просвет, затем стряхнул еще чуток и наконец осторожно отправил в рот тоненький лоскуток. Некоторое время прислушивался к своему нутру и уже смелее взял еще один лоскуток.
Его примеру последовал и Борщов – взял из банки целую пригоршню капусты и начал смачно ее жевать, при этом поглядывая на Домбровского: кто-де из них смотрится более по-монаршьи? Домбровский вновь, уже смелее, зачерпнул из банки и взглянул на Борщова, вполне удовлетворенный: похоже, у него это получилось даже поцарственнее.
Народ, однако, по-прежнему молчал – не в одной капустке, видимо, было дело.
Жевание монархов прервал голос из толпы:
– Я только не пойму – а чего это вы тут расселись?
Юрий посмотрел в ту сторону. Голос принадлежал горбуну, который вез их сюда на машине.
– Во-во! – поддакнул ему второй, тот, что с глазом на плече. – Сидите тут, капустку лопаете. Что этих порешили, – он кивнул на трупы усопших монархов, – никто тут не против, всем старики поднадоели, но вы-то кто тут есть, ыш кубайдан мураки беш?
– Беш, беш! – гулом одобрила толпа.
– Беш! – пискляво согласилась гвардия.
Борщов и Домбровский крутили головами, но незнание здешнего языка ввергло обоих в растерянность.
– Беш, беш! – завопила толпа, кинулась к самозванцам и стащила их с трона.
– Вот так оно правильнее, – сказал тот, что с глазом на плече. Он влез на освободившийся трон императора, и… сразу стал похож на того, прежнего Фому: спина и руки его вытянулись, лицо потемнело.
– Намного правильнее! – согласился горбун, влезая на соседний трон, выемка в спинке которого пришлась в точности впору для его горба, а лицо бывшего водилы приобрело вполне свинообразное выражение.
Два новых монарха взяли банку, поочередно стали зачерпывать из нее капустку, и лишь тут толпа закричала на все голоса: «Виват! Виват! Беш! Ын кубайдан беш!»
– Не ушиблись, ваше величество? – злорадно спросил Юрий Домбровского.
Тот лишь зло зыркнул глазами. Говорить ничего не стал – понимал, что и его судьба висит теперь на волоске.
– Прохора жалко, – проныл Борщов. – Эй, ребята! Что бы там ни было, если кто в живых останется, хоть Прошку-то подберите. – Так это было сказано, что Юрию стало этого подлеца и шулера даже немного жаль.
– Ну а с этими что? – кивнув на них, спросил писклявый Вонмиглас новоиспеченных монархов. – Анабузык?
– А не сгодятся еще на что-нибудь? – усомнился горбатый король.
– А может… – задумался Вонмиглас, – может, пути-мути им сделать?
– И бабе ихней, что ль? – гоготнул кто-то из толпы.
– Баба и так кому-нибудь сойдет, – сказал другой. – Тебе, Поликарпушка, баба эта сгодится? – обратился он к какому-то оборванцу и по виду явно сифилитику, с провалившимся носом.
– А чего бы и нет! – обрадовался увечный Поликарпушка. – Баба – она завсегда сойдет!
– Ладно! – прикрикнул на них горбун. – С бабой потом разбираться будете, а с этими как быть? Ребятки они ушлые, польза с них может быть.
– Польза-то польза, – возразил его напарник, и казалось, что говорит он не ртом, а глазом, наблюдающим из плеча. – Но многовато их, как бы втроем делов не наделали. Вот если б которого одного оставить…
– И кого отберешь?
– А пусть сами отбирают, – усмехнулся чему-то глазастый Фома.
– Как те, в прошлый раз? – Горбун Лука тоже усмехнулся. Видимо, «в прошлый раз» было по-настоящему весело. – Заодно, – добавил он, – посмотрим, кто из них метчей стреляет.
– Дуэль, дуэль! Ура, дуэль! – закудахтала какая-то кликуша, и толпа с восторгом подхватила этот крик.
Домбровский и Борщов, словно уже целясь, посмотрели друг на друга. Васильцева они явно не рассматривали как серьезного соперника.
Писклявый Вонмиглас разъяснил правила. Стреляют по очереди. Промахнулся, попал – не важно, дальше стреляет следующий, и так до тех пор, пока только один не останется в живых.
Катя, прижавшись к Юрию, зашептала ему на ухо:
– Оба они отменные стрелки. Давай лучше я – вместо тебя, я стреляю вполне неплохо.
Юрий покачал головой. Прятаться за Катю? Еще чего не хватало!
Он вспомнил, как в детстве поразил мишень семь раз из семи. Та удача могла и не повториться, однако сейчас сама судьба давала ему очень неплохой шанс на выигрыш. Стреляли-то и Борщов, и Домбровский, наверно, и вправду превосходно, а вот в математике явно ничего не смыслили. Именно такого рода дуэль приводилась в одном учебнике по теории вероятностей. Он улыбнулся Кате:
– Не бойся, все будет хорошо.
Их отвели в соседнюю квадратную, довольно светлую комнату, расставили по углам, дали в руки каждому по нагану. В четвертом углу стал Вонмиглас со своей алебардой.
– Если кто в меня стрельнет – с того живого шкуру спустят, – предупредил он, – так что не советую.
Все трое кивнули.
– Кто первый стреляет? – спросил Вонмиглас. – Жребий будем бросать?
– Не надо жребия, пусть очкастый стреляет, – пренебрежительно бросил Борщов.
Для не знающего теории вероятностей выбор был верный. Домбровский согласно кивнул.
Васильцев еще раз прокрутил в голове ту известную задачку. Если убить Борщова, то оставшийся Домбровский практически наверняка положит его. То же случится, если он невзначай убьет Борщова. Что ж, ребята, будет вам третий вариант!
Юрий долго целился в Домбровского. Мог бы и попасть, но тогда предстояло подставлять лоб под пулю Борщова. Поэтому он в самый последний момент заставил руку немного дрогнуть. Раздался выстрел, и пуля врезалась в стену.
– Ремиз! – воскликнул Борщов.
Он теперь злобно смотрел на Домбровского, не надеясь остаться в живых.
– Ну, готовься! – усмехнулся бывший председательствующий, и глаза его сузились.
– Хватит. Стреляй, – отозвался Борщов.
Домбровский выстрелил. Пуля попала Борщову прямо в лоб, и, не издав ни звука, он рухнул на пол.
Вот теперь промах был равен смерти. Юрий целился как можно тщательнее, а Домбровский смотрел на него с презрением.
Юрий вспомнил отца, истекающего кровью на лестнице, – там не обошлось без этого человека; вспомнил, как тот сделал его послушной игрушкой в своих руках; вспомнил страшную смерть Викентия; вспомнил, как и его самого, и Катю этот вольный художник отдал на растерзание подземным упырям. Это несправедливо, если он, Юрий, сейчас промахнется!
Еще он вспомнил свою детскую кличку – Стрелок. Ведь вовсе не умение, а она, справедливость, направляла тогда его руку. Поэтому и сейчас, доверившись не столько себе, сколько ей, этой самой справедливости, во имя которой он, собственно, и в их Суде-то согласился заседать, Юрий почти не глядя выстрелил.
Домбровский упал на пол, держась за простреленный живот.
– Попал, гад очкастый… – проговорил он. И больше уже не сказал ничего, хотя жизнь уходила из него еще несколько долгих секунд.
Вонмиглас повел его назад, в тронную залу. Навстречу им остальные гвардейцы выносили зашитых в саваны бывших короля и императора, но на это шествие уже мало кто обращал внимание.
Катя бросилась к Васильцеву, однако первым возле него очутился майор Чужак со словами:
– Молодец, кочегар-доцент! – Он попытался потрясти Васильцеву руку, но тот отдернул кисть, и поэтому, подхватив Юрия под локти, майор стал трясти его целиком, приговаривая: – Вот это я понимаю! Это по-нашенски – обоих в расход. Кстати, я, кочегар, на тебя ставил, хоть ты и в очках!
Не сразу у Юрия хватило сил оторваться от могучего майора, а оторвавшись наконец, он с плеча заехал ему кулаком в зубы. Чужак сел на пол, хлопая глазами, но в этих самых глазах у него все равно горело обожание.
– Это тебе за отца, – проговорил Юрий.
– И к родителю вашему мы всегда с большим почтением, – забормотал майор, – это гнида Нюмка Буцис тогда попутал, так вон, его уже… Туда ему, падле, и дорога!
Тут наконец вступил длинный темнолицый Фома:
– У каждого своя дорога, – сказал он. – А как думаешь, какова твоя дорога, майор Чужак? – И, повернувшись к своему горбатому напарнику, проговорил: – Агубунак сабыр бутурлык.
– Беш, беш, – согласился тот.
Не понимавший их речи майор уже поднялся на ноги и теперь стоял перед ними навытяжку, руки по швам, и только потел со страху.
– Мы – завсегда! – наконец выпалил он.
Монархи переглянулись.
– Тут что-то было сказано? – спросил император.
