Дин Кунц - Брат Томас
Он рисовал корабль, как тот выглядел с большой высоты.
— Я не терял матери, в действительности ее у меня, можно сказать, и не было. Но я потерял девушку, которую любил. Она значила для меня все.
Несколько следующих линий показали, что корабль плывет по морю.
— Она была прекрасна, эта девушка, прекрасна сердцем. Добрая и уверенная в себе, нежная и решительная. Умная, умнее меня. И такая забавная.
Джейкоб поднял руку с карандашом, всмотрелся в уже нарисованное.
— Жизнь у этой девушки была тяжелой, Джейкоб, но ее храбрости хватило бы на целую армию.
Язык скрылся из виду, он прикусил нижнюю губу.
— Мы никогда не занимались любовью. Из-за того, что с ней случилось кое-что плохое, когда она была маленькой девочкой, она хотела подождать. Подождать, пока мы сможем позволить себе пожениться.
Он начал наносить штриховку на корпус корабля.
— Иногда я думал, что не смогу больше ждать, но всегда мог. Потому что она давала мне так много другого, и я получил от нее больше, чем мне могут дать тысячи других девушек. Она хотела любви с уважением, уважение было для нее таким важным, и я мог ей это дать. Я не знаю, что она во мне увидела, понимаешь? Но я мог любить и уважать ее.
Карандаш шуршал по бумаге.
— Она получила четыре пули в грудь и живот. Моя милая девушка, которая никогда никого не обижала.
Движущийся карандаш успокаивал Джейкоба. Я видел, что он черпает успокоение в творчестве.
— Я убил человека, который убил ее, Джейкоб. Если бы я добрался туда на две минуты раньше, то, возможно, убил бы его до того, как он убил ее.
Карандаш замер, потом двинулся дальше.
— Нам было суждено навеки быть вместе, моей девушке и мне. Так сказано на карточке, которую мы получили от гадалки. И мы еще будем вместе… навеки. Но здесь, теперь… это всего лишь антракт между первым и вторым действием.
Возможно, Джейкоб верит, что Бог направляет его руку и показывает ему и корабль, и точное место в океане, где звонил колокол, поэтому, когда придет его время уплыть, он это место обязательно узнает.
— Они не развеяли пепел моей девушки в море. Они дали его мне в урне. И сейчас урна эта хранится у моего друга в моем родном городе.
Под шорох карандаша Джейкоб прошептал:
— Она могла петь.
— Если голос у нее был таким же красивым, как лицо, она, должно быть, пела как ангел. Что она пела? — спросил я.
— Так хорошо. Только для меня. Когда приходила темнота.
— Ты засыпал под ее песни.
— Когда я просыпался и темнота еще не уходила, темнота казалась такой большой, она пела так нежно и заставляла темноту вновь стать маленькой.
— Джейкоб, раньше ты говорил мне о человеке, которого называл Кого-не-было.
— Он — Кого-не-было, и нам все равно.
— Ты говорил, что он приходил к тебе, когда ты был «полон черноты».
— Джейкоб был полон черноты, и Кого-не-было сказал: «Пусть он умрет».
— Значит, «полон черноты» означает, что ты болел. Тяжело болел. Этот человек, который сказал, что тебе нужно дать умереть… он был врачом?
— Он был Кого-не-было. Вот кем он был. И нам все равно.
Я наблюдал, как все новые и новые линии появляются от прикосновений к бумаге карандаша, зажатого в широкой руке с короткими пальцами.
— Джейкоб, ты помнишь лицо Кого-не-было?
— Давным-давно, — он покачал головой. — Давным-давно.
Катаракты падающего снега залепили хрусталик окна.
В дверях Романович постучал пальцем по циферблату наручных часов, вскинул брови.
Времени у нас оставалось все меньше, но я не мог найти лучшего места, где его провести. Ведь сюда посредством Юстины меня направили с Той стороны.
Интуиция подсказала мне вопрос, который сразу показался мне чрезвычайно важным.
— Джейкоб, ты знаешь мое имя, мое полное имя?
— Одд Томас.
— Да. Моя фамилия Томас. А ты знаешь свою фамилию?
— Ее фамилия.
— Совершенно верно. Такая же фамилия и у твоей матери.
— Дженнифер.
— Это имя, как Джейкоб.
Карандаш перестал двигаться, словно воспоминания о матери полностью заполнили его разум и сердце и рисовать он больше просто не мог.
— Дженни. Дженни Кальвино.
— Значит, ты — Джейкоб Кальвино.
— Джейкоб Кальвино, — подтвердил он.
Интуиция подсказывала, что имя это должно открыть что-то важное, но для меня оно ровным счетом ничего не значило.
Вновь карандаш двинулся по бумаге, корабль, с которого развеяли пепел Дженни Кальвино, все более явственно проступал из белизны.
Как во время моего первого визита, второй альбом лежал на столе закрытым. С новыми вопросами как-то не получалось, и альбом этот так и приковывал мое внимание.
Если бы я раскрыл его без разрешения, Джейкоб мог воспринять мое любопытство как посягательство на его секреты. Обиженный, он бы опять замкнулся, полностью отгородился бы от меня.
С другой стороны, если бы я попросил разрешения заглянуть в альбом и получил отказ, то никогда бы не узнал, какие там рисунки.
Фамилия Джейкоба ничего мне не открыла, пусть я на это и надеялся, но у меня не возникло и мысли, что интуиция может меня подвести. Второй альбом прямо-таки увеличивался в размерах, словно его приподняло со стола и он приближался к моим глазам. Меня к нему так и тянуло.
Я пододвинул альбом к себе. Джейкоб то ли этого не заметил, то ли его это не трогало.
Открыв обложку, я увидел рисунок окна, единственного окна этой комнаты. К стеклу прижимался калейдоскоп костей, который Джейкоб зарисовал в мельчайших деталях.
Почувствовав, что я нашел что-то тревожное, Романович шагнул в комнату.
Я поднял одну руку, останавливая его. Потом поднял альбом, чтобы показать ему рисунок.
Перевернув страницу, обнаружил то же окно и то же чудовище, правда, калейдоскопическая картинка отличалась от первой.
Третий рисунок изображал фигуру в рясе и капюшоне, с ожерельем из человеческих зубов и костей: Смерть, какой я увидел ее на колокольне. С бледными руками и без лица.
И когда я уже собрался показать этот рисунок Романовичу, в комнату зашли три бодэча. Я закрыл альбом.
Глава 43
То ли не заинтересованные во мне, то ли притворяющиеся, что я их не интересую, три темных создания сгрудились вокруг Джейкоба.
На их руках нет пальцев, они такие же бесформенные, как лица и фигуры. Однако возникало ощущение, что это не руки, а лапы, пожалуй, перепончатые лапы, словно у земноводных.
Джейкоб работал, не замечая незваных гостей, они же, казалось, гладили его по щекам. Дрожа от возбуждения, ощупывали шею, массивные плечи.
Бодэчи вроде бы воспринимают этот мир если не всеми нашими пятью чувствами, то отдельными из них и, наверное, какими-то свойственными только им, но они не могут влиять на происходящее здесь. Даже если стая из сотни бодэчей пробежит мимо, они не издадут ни звука, не вызовут ни малейшего ветерка.
Они, похоже, балдели от излучения, которое шло от Джейкоба, но оставалось невидимым для меня, может, от излучения его жизненной силы, зная, что скоро излучать ее он перестанет. А когда придет час насилия, жуткого кошмара (приближение этого часа и привело их сюда), вот тогда они смогут попировать вволю, впитывая в себя человеческие страдания.
Ранее у меня были причины подозревать, что они, возможно, не призраки. Я иногда задаюсь вопросом, а вдруг они — путешественники во времени, которые возвращаются в прошлое не физически, а виртуально.
Если наш варварский мир — лишь начало спирали коррупции и насилия, то наши потомки могут стать столь жестокими и так разложиться морально, что будут отправляться в прошлое, чтобы наблюдать за нашими страданиями, наслаждаясь кровавыми банями, из которых выросла их тошнотворная цивилизация.
Эти наши потомки, конечно же, внешне будут выглядеть как мы и легко сошли бы за нас, если бы появились здесь в своем истинном обличье. Таким образом, бодэчи, эти виртуальные тела, могут быть не чем иным, как отражением их извращенных, больных душ.
Один из этой троицы, опустившись на все четыре лапы, пересек комнату, прыгнул на кровать, принялся обнюхивать простыни.
Словно дым, вытянутый сквозняком, еще один появился из щели между порогом и дверью в ванную. Уж не знаю, что он там делал, но точно отправился туда не для того, чтобы отлить.
Они не проходят сквозь стены и закрытые двери, как призраки мертвых. Им нужны щель, дырка, замочная скважина.
Хотя массы у бодэчей нет и сила тяжести на них не действует, летать они не могут. Они поднимаются и спускаются по лестнице, разом перепрыгивая через три или четыре ступеньки, но никогда не скользят по воздуху над ступенями, как призраки в кино. Я видел, что они бегают стаями, быстрые, как пантеры, но всегда траектория их движения следует рельефу местности.
