Патрисия Корнуэлл - След
– Подробнее, – говорит она, оставаясь в одной и той же позе и глядя ему в глаза. – Что ты ел там и что съел раньше?
– Мы же начали с ОБП, а не с того, что я ел раньше.
– Ты завтракал вчера? – Кей говорит с ним ровно и спокойно, как с теми, кто остается жить после того, как другие умирают по случайности, волею Всевышнего или от руки убийцы.
– Выпил кофе в номере.
– Что-нибудь еще? Ленч?
– Нет.
– Ладно. Лекцию я тебе прочитаю потом. Провел целый день без еды, на одном кофе, а в семь вечера отправился в пивнушку. Пил на пустой желудок?
– Выпил для начала пару пива, но потом заказал стейк и салат.
– Картофель? Хлеб? Нет? Никаких углеводов? Ты же на диете.
– Ха! Диета. Единственная хорошая привычка, которой я вчера остался верен.
Скарпетта не отвечает, и Марино чувствует – она думает, что его низкоуглеводная диета не такая уж и хорошая привычка, но лекция о правильном питании ему сегодня не грозит. Он сидит на кровати, страдая от похмелья, с больной головой, из последних сил сдерживая панику, потому что, возможно, совершил преступление и ему вот-вот предъявят, если уже не предъявили, обвинение. Марино смотрит на серое небо в окне и представляет, что ричмондская полиция уже сориентирована на его поиски. И может быть, сам детектив Браунинг уже получил ордер и готов арестовать вчерашнего собутыльника.
– Что дальше? – спрашивает Скарпетта.
Марино видит себя на заднем сиденье патрульной машины. Наденет ли Браунинг на него наручники? Может быть, проявит уважение и позволит сидеть со свободными руками, а может, наплюет на профессиональную этику и защелкнет «браслеты». Скорее второе, решает Марино. Порядок есть порядок.
– Начиная с семи часов ты пил пиво, ел стейк и салат. – Скарпетта подгоняет его мягко, без понуканий, но неумолимо. – Сколько выпил пива?
– Ну, думаю, четыре.
– Не думай. Сколько?
– Шесть.
– Стаканов, бутылок или банок? Высоких? Обычных? Другими словами, какого объема?
– Шесть бутылок «Будвайзера». Обычных. Между прочим, для меня это не так уж много. Примерно то же самое, что для тебя одна.
– Сомневаюсь. Но о твоей математике поговорим потом.
– Вот только лекций мне не надо, – бормочет он, бросая на нее взгляд исподлобья. Она угрюмо молчит, и Марино со вздохом поднимает голову.
– Итак, шесть пива, один стейк, один салат в ОБП с Джуниусом Айзе и детективом Браунингом. И когда же ты услышал о моем предполагаемом возвращении в Ричмонд? Может быть, еще там, в ОБП, пока пил да ел с Айзе и Браунингом?
– Вычислить нетрудно.
Они сидели в кабинке втроем и пили пиво. В красном стеклянном глобусе горела движущаяся свеча. Айзе спросил, что Марино думает о Кей на самом деле. Какая она? Действительно ли такая крутая, как о ней говорят? «Да, – ответил Марино, – она крутая и дело знает, как никто другой, но только она этим не щеголяет и не выставляется». Он точно помнит, что ответил именно так, потому что Айзе и Браунинг заговорили тут же о том, как было бы здорово, если бы ее назначили на прежнюю должностьи она вернулась в Ричмонд. Они говорили об этом как о деле почти решенном, и Марино помнит, что слушал их с обидой и злостью, потому что Кей не сказала ему ни слова о своих планах, даже не намекнула. Оскорбленный, он переключился на бурбон.
«Горячая штучка, – имел наглость заявить этот идиот Айзе и тоже перешел на бурбон. – Все, что надо, при ней, – добавил он пару минут спустя, подтверждая слова соответствующим жестом и дурацкой ухмылкой. – Вот бы заглянуть под халатик. Ты слишком долго с ней работаешь, – продолжал Айзе, – поэтому, может, уже и не замечаешь или не обращаешь внимания». Браунинг сказал, что он ее ни разу не видел, но слышал много, и тоже ухмыльнулся.
Не зная, что ответить, Марино опрокинул первый бурбон и заказал второй. Когда Айзе заикнулся насчет того, чтобы заглянуть ей под халатик, у Марино сильно зачесались кулаки. Конечно, бить он никого не стал. Сидел, пил и старался не думать, как она выглядит, как снимает тот самый лабораторный халат, как бросает пальто на спинку стула или вешает в шкаф. Он гнал возникающие в голове картины: как она расстегивает пуговицы жакета, как подворачивает рукава блузки и делает все прочее, что требуется делать, когда работаешь с телом покойника. Скарпетта всегда держалась просто, не задавалась и, похоже, даже не замечала, что взгляды всех устремлены на нее, когда она расстегивает пуговицы или снимает плащ, тянется к вешалке или наклоняется. Может быть, она не замечала ничего этого, потому что на первом месте у нее всегда стояла работа, а мертвые все равно ничего не видят. Но Марино не мертвый, а очень даже живой. Или, может быть, она считает его мертвым?
– Говорю тебе еще раз – я не собираюсь возвращаться в Ричмонд, – говорит из кресла Скарпетта. Она сидит, скрестив ноги, в тех же зашлепанных грязью темно-синих брюках и настолько перепачканных в глине черных туфельках, что уже трудно вспомнить, какими они были утром. – Кроме того, ты же не думаешь, что я строила бы такого рода планы и ничего не сказала тебе?
– Кто тебя знает.
– Ты меня знаешь.
– Я сюда не вернусь. Сейчас тем более.
Кто-то стучит в дверь, и сердце у Марино подпрыгивает. Мысли мечутся между полицией, судом и тюрьмой. Он облегченно закрывает глаза, когда голос за дверью отвечает:
– Обслуживание номеров.
– Я возьму, – говорит Скарпетта.
Она встает и идет через комнату к двери. Если бы она была в номере одна, если бы здесь не было Марино, Скарпетта обязательно спросила бы, кто там, и посмотрела в «глазок». Сейчас беспокоиться не о чем – он за спиной, и в ножной кобуре у него полуавтоматический «кольт» двадцать восьмого калибра. Впрочем, до стрельбы бы дело не дошло – Марино с удовольствием размял бы кулаки, врезал кому-нибудь в челюсть или под дых.
– Как дела? – осведомляется прыщеватый молодой человек в форменном костюме, вкатывая в номер тележку.
– Все хорошо, спасибо, – отвечает Скарпетта и, порывшись в кармане брюк, извлекает аккуратно сложенную десятку. – Можете оставить все здесь. Спасибо. – Она протягивает ему десятку.
– Спасибо, мэм. Удачного вам всем дня. – Он поворачивается и выходит, осторожно закрыв за собой дверь.
Марино сидит на кровати неподвижно, и только глаза бегают за Скарпеттой. Он смотрит, как она снимает пластиковую упаковку, как добавляет масло в овсянку, как посыпает ее солью. Потом открывает другой квадратик масла, намазывает его на тосты и наливает две чашки чаю. Сахар в чай Скарпетта не кладет. На тележке вообще нет сахара.
– Давай. – Она ставит овсянку и чашку крепкого чая на столик у кровати. – Ешь. Чем больше съешь, тем лучше. Может, самочувствие поправится. Может, память вернется. Чудеса, знаешь ли, случаются. – Она идет к тележке за тостами.
При виде овсянки желудок начинает протестовать, но Марино все же берет ложку и зачерпывает кашу. Ложка и каша напоминают, как Скарпетта брала пробу грунта деревянным шпателем, и за первой волной отвращения накатывает вторая. Лучше бы было напиться в стельку и свалиться. Но нет, он напился и не свалился. Глядя на кашу, Марино еще прочнее утверждается в мысли, что ночь не прошла без последствий.
– Не могу.
– Ешь, – строго, как судья, говорит Кей из своего кресла.
Марино пробует овсянку и с удивлением обнаруживает, что вкус у нее довольно приятный, и идет неплохо. Не моргнув глазом он расправляется с целой тарелкой и принимается за тосты. И все это время Кей наблюдает за ним. Она ничего не говорит и только смотрит, и Марино прекрасно знает, в чем дело, – он до сих пор не рассказал ей правду. Он придерживает детали, которые – сомнений нет – убьют фантазию и растопчут воображение. Как только она все узнает, у него не останется ни одного шанса. Тост вдруг застревает в горле, и Марино не может его проглотить.
– Полегчало? Выпей чаю. – Теперь она точно судья – прямая фигура в темном на фоне серого неба. – Съешь все тосты и выпей по крайней мере чашку чаю. Организм нуждается в пище. У тебя обезвоживание. Кажется, у меня есть адвил.
– Адвил? Это хорошо, – отвечает Марино с набитым ртом.
В нейлоновом мешочке что-то звякает, и в руке Кей появляется пузырек с адвилом. Марино пережевывает остатки тоста, залпом проглатывает чай и вдруг чувствует, что проголодался. Кей подходит к кровати, откручивает колпачок и вытряхивает ему на ладонь две таблетки. Пальцы у нее проворные и сильные, но на его громадной ладони выглядят маленькими. Они легко касаются его кожи, и это прикосновение для Марино дороже и приятнее многого другого.
– Спасибо, – говорит Марино, когда Скарпетта возвращается в свое кресло.
«Если понадобится, она просидит в этом чертовом кресле целый месяц, – думает он. – Может, так и сделать? Пусть сидит целый месяц. Она никуда не пойдет, пока не я не расскажу ей все. Хоть бы перестала так смотреть».
