Дафна дю Морье - Ребекка
Увидев, что я отодвинула стул и направилась к двери, он сказал:
— Мистер де Уинтер уже дал отбой, мадам. Он больше ничего не говорил. Только, что будет дома около семи.
Я снова села, взяла салфетку. Фрис, должно быть, подумал, что я глупая и невыдержанная, раз кидаюсь со всех ног к телефону.
— Хорошо, Фрис, благодарю вас.
Я снова принялась за яичницу с ветчиной. Джеспер на полу у моих ног, его мать — в корзинке в углу. Что мне делать, чем занять весь этот день? Спала я дурно, возможно, потому, что была в комнате одна. Меня что-то тревожило, я часто просыпалась, но когда глядела на часы, видела, что стрелки едва сдвинулись с места. Когда я все же наконец задремала, мне стали сниться несвязные, путаные сны. Мы шли с Максимом по лесу, и он все время меня опережал. Я никак не могла его догнать, не могла увидеть его лица. Видела только фигуру, идущую большими шагами впереди, все время впереди. Я, должно быть, плакала во сне, потому что утром, когда я проснулась, подушка была влажная. А взглянув в зеркало, увидела, что веки припухли. Я выглядела такой невзрачной, такой некрасивой. В тщетной попытке придать лицу хоть какой-то цвет, я наложила на щеки немного румян. Стало только хуже. Я сделалась похожа на клоуна. Может быть, я не умею пользоваться румянами? Я заметила, что, когда я шла через холл в столовую, Роберт пялился на меня во все глаза.
Около десяти, когда я кормила на террасе крошками птиц, снова раздался звонок. На этот раз просили меня. Вышел Фрис и сказал, что со мной хочет говорить миссис Лейси.
— Доброе утро, Беатрис, — сказала я.
— Привет, милочка, как вы там? — послышался голос Беатрис, такой типичный для нее, энергичный, довольно низкий, безапелляционный. — Я собираюсь сегодня поехать повидать бабушку, — продолжала она, не дожидаясь ответа. — Я звана на ленч к одним людям в двадцати милях от вас. Что, если я заеду и захвачу вас с собой? Съездим вместе. Вам пора уже познакомиться со старой дамой.
— С удовольствием, Беатрис, — сказала я.
— Прекрасно. Значит, заезжаю за вами около половины четвертого. Джайлс видел Максима на обеде. Еда дрянь, говорит, но вино превосходное. Хорошо, милочка, пока.
Щелчок рычага, и она исчезла. Я снова пошла в сад. Я была рада ее звонку, рада, что она предложила поехать в гости к бабушке. Теперь мне будет чего ждать, день перестанет быть таким монотонным. До семи вечера было так далеко. У меня пропало вчерашнее праздничное настроение, не хотелось идти с Джеспером в Счастливую Долину, спускаться в бухточку и кидать камешки в воду. Покинуло ощущение свободы и детское желание побегать по лужайкам в сандалиях. Я взяла книгу, «Таймс» и вязание и отправилась в розарий, как подобает солидной замужней женщине; я сидела, зевая, под теплыми лучами солнца, убаюканная жужжанием пчел среди цветов.
Я попыталась сосредоточиться на скучных газетных строчках, погрузиться в пикантный сюжет романа. Я не хотела думать о том, что было вчера днем, о миссис Дэнверс. Старалась забыть, что она находится в доме и, возможно, в этот самый момент глядит на меня из какого-нибудь окна. Время от времени, когда я поднимала глаза от книги или кидала взгляд на розы, у меня возникало ощущение, что я не одна.
В Мэндерли было столько окон, столько комнат, куда не заходили ни Максим, ни я, пустых, с зачехленной мебелью, тихих комнат, необитаемых с тех, прежних дней, когда еще были живы отец и дед Максима, дней, когда в доме было много слуг и устраивались большие приемы. Что стоит открыть тихонько эти двери и вновь их закрыть, пройти бесшумно по нежилой комнате и поглядеть на меня из-за задернутых штор?
Я этого не узнаю. Даже если повернусь в кресле и взгляну на окна, я не увижу ее. Я вспомнила игру, в которую играла в детстве с соседскими ребятами, моими друзьями. Они называли ее «бабушкины шаги», а я — «старая ведьма». Один из нас становился в дальнем конце сада спиной к дому, а все остальные, один за другим, приближались к нему украдкой, короткими перебежками. Каждые несколько минут стоящий оборачивался и если заставал кого-нибудь в движении — тот должен был возвращаться и начинать путь сначала. Но всегда находился один, посмелее всех остальных, кто подбирался совсем близко, чьи шаги было невозможно услышать, и, стоя спиной ко всем, отсчитывая обязательные десять раз, ты знал, с вселяющей ужас уверенностью, что скоро, до того еще, как ты досчитаешь до десяти, в тот миг, когда ты его не ждешь, этот смельчак набросится на тебя сзади, так до конца и не замеченный тобой, с громким торжествующим криком. Я была сейчас в таком же нервном напряжении, в таком же ожидании, как тогда. Я играла в «старую ведьму» с миссис Дэнверс.
Ленч внес приятное разнообразие в долгое утро. Спокойная расторопность Фриса и глуповатая физиономия Роберта помогли мне больше, чем книга и газета. А ровно в половине четвертого, секунда в секунду, я услышала шорох колес на подъездной аллее и увидела, как машина останавливается у входа в дом. Я выбежала навстречу Беатрис уже одетая, с перчатками в руках.
— Ну, милочка, вот и я. Великолепный день, не правда ли?
Она захлопнула дверцу машины и поднялась по ступеням мне навстречу. Быстро поцеловала меня, как клюнула, где-то возле уха.
— Вы плохо выглядите, — тут же сказала она, осматривая меня с ног до головы. — Лицо слишком худое, и очень бледная. Что с вами?
— Ничего, — робко сказала я, прекрасно зная, как я выгляжу, — у меня никогда не было хорошего цвета лица.
— Чепуха! — возразила она. — Вы выглядели совсем иначе, когда я вас видела в прошлый раз.
— Наверно, сошел итальянский загар, — сказала я, забираясь в машину.
— Хм! — хмыкнула она. — Вы не лучше Максима. Оба не выносите, когда говорят о вашем здоровье. Захлопните дверцу получше, не то она не закроется.
Машина сорвалась с места, круто свернула и понеслась — быстрее, чем мне хотелось бы.
— Вы, случайно, не ждете ребенка? — спросила она, пронизывая меня своими светло-карими, как у ястреба, глазами.
— Нет, — в замешательстве ответила я. — Нет, не думаю.
— Утром не тошнит, ничего в этом роде?
— Нет.
— Что ж… хотя это не обязательно. Меня абсолютно ничто не беспокоило, когда я носила Роджера. Была в превосходной форме все девять месяцев. Играла в гольф накануне родов… Все это естественные вещи, тут нечего смущаться. Если у вас есть какие-нибудь подозрения, вы лучше мне скажите.
— Право же, Беатрис, — сказала я, — мне нечего, сказать.
— Не скрою, я и правда хотела бы, чтобы вы поскорей произвели на свет сына и наследника. Это было бы так хорошо для Максима. Я надеюсь, вы ничего не делаете, чтобы это предотвратить?
— Конечно, нет, — сказала я. — Какой странный разговор.
— О, я вас шокирую, — сказала Беатрис. — Не обращайте внимания на мои слова. Но молодые женщины в наши дни способны на все. Конечно, обидно застрять дома из-за маленького в первый же охотничий сезон! Одного этого достаточно, чтобы разрушить брак, если оба, и муж, и жена, страстные охотники. Ну, вам это не грозит. Рисованию дети не мешают. Между прочим, как ваши успехи?
— Боюсь, я не очень-то много сделала, — сказала я.
— Правда? Погода чудесная, хоть целый день проводи на воздухе. Ведь вам только и нужно, что складной табурет да цветные карандаши, да? Скажите, вас заинтересовали книги, которые я вам прислала?
— Да, конечно, — сказала я, — это был прелестный подарок, Беатрис.
У нее сделался довольный вид.
— Рада, что они вам понравились, — сказала она.
Машина мчалась вперед. Беатрис не снимала ноги с акселератора и все повороты срезала под острым углом. Два автомобилиста, которых мы обогнали, в ярости высунулись из кабин, а какой-то пешеход в узком проулке стал грозить ей палкой. Я оскорбилась за нее, но она ничего не заметила. Я вжалась в сиденье.
— Роджер едет в Оксфорд в следующем семестре, — снова заговорила Беатрис. — Бог знает, что он там будет делать. Одна трата времени, так я думаю. Джайлс со мной согласен, но я ума не приложу, как с ним быть. Конечно, он пошел в нас с Джайлсом, не интересуется ничем, кроме лошадей. Что, черт подери, думает эта машина впереди нас? Почему вы не высунули руку, голубчик? Право же, кое-кого из тех, кто теперь болтается по дорогам, самое милое дело — пристрелить.
Мы свернули на шоссе, пройдя на волосок от идущего впереди автомобиля.
— Кто-нибудь гостил у вас за это время? — спросила Беатрис.
— Нет, мы жили очень тихо, — сказала я.
— Оно и лучше, — согласилась Беатрис, — я всегда считала, что эти большие приемы страшно утомительны. Если вы приедете к нам, вам нечего тревожиться. Все наши соседи — милейшие люди, и мы знаем их тысячу лет. Мы приглашаем друг друга к обеду, играем в бридж и не очень жалуем посторонних. Вы играете в бридж, так ведь?
— Не очень хорошо, Беатрис.
— О, это неважно. Лишь бы играли, пусть кое-как. Меня возмущают люди, которые не желают научиться. Что, ради всего святого, делать с ними зимой между чаем и ужином, да и после него? Невозможно же просто сидеть и разговаривать.
