Питер Спигельман - Рыжая кошка
— Нет, только на следующий день. Всю ночь я думала о… — Стефани умолкла, зажмурилась и сжала пальцами переносицу. Что-то пробормотала — возможно, выругалась — и подняла голову. — В тот вечер Дэвид вел себя хуже обычного, огрызался на каждое мое слово и пил… Неудивительно: пока женщины остаются безликими, притворяться гораздо легче. Но я слышала ее голос, я видела ее. Я так больше не могла. Холли не шла у меня из головы, мне мерещились всякие грязные сцены с участием Дэвида. Я должна была что-то сделать. И на следующий день я поехала к Холли.
— Что произошло?
— Это было ужасно. Она смеялась и… Я не заметила камеры, но Дэвид сказал, Холли все записала.
— Мы видели только часть записи. Мне надо знать все.
Стефани ссутулилась и отпила воды.
— Я назвала свое имя в домофон, и Холли сразу догадалась, кто я, и засмеялась. Она впустила меня в квартиру, я села. Холли очень долго молчала. Просто пристально смотрела на меня и ждала. Квартира была мерзкая — тесная, темная… Да и дом прегадкий. Но почему-то под взглядом Холли я чувствовала себя… не знаю… голой. Наконец я просто сказала то, что должна была сказать.
— Что именно?
— Велела ей оставить Дэвида в покое. Сказала, чтобы она нашла себе мужа и перестала преследовать моего. Какое-то время она молчала и все смотрела на меня, как на какое-то насекомое. А потом засмеялась. Я рассердилась… еще больше… и наговорила всякого.
— Чего именно?
— Я ругала ее, а она только громче хохотала. А потом заговорила.
— О чем?
Стефани посмотрела в окно, на одинокую фигуру, двигавшуюся вокруг фонтана, — медленно ползущее черное пятно на фоне бело-синего снега. Лицо Стефани застыло, челюсти снова напряглись.
— Холли задавала вопросы… обо мне и Дэвиде.
— Какие вопросы?
— Спрашивала, почему я позволяю мужу трахать других женщин. — Слова застревали у нее в горле, на шее появилось красное пятно. — Как я могу быть за ним замужем и терпеть его измены… почему я вообще вышла за него, если собиралась допускать такое. Почему не разведусь. Почему применяю страусиную тактику. Потом спросила, не я ли довела мужа до интрижек на стороне — в смысле, может, мне в глубине души нравится представлять его… — У Стефани перехватило дыхание, она покачала головой и посмотрела на меня: — Спрашивала, знала ли я вообще, что… что Дэвид любит в постели, говорил ли он со мной о том, что делает с другими женщинами. С ней, в частности. Делал ли он когда-нибудь такое со мной. Только попроси, говорит, я все расскажу. Мастер-класс проведу.
У меня схватило живот, на шее выступила испарина. Стефани шмыгнула носом и отпила воды.
— Она еще много чего говорила, но, думаю, ты уловил смысл.
— Что ты сделала? — спросил я.
Слабая улыбка появилась снова и не исчезла. Стефани смотрела мне в глаза.
— Она сидела в своей тесной квартирке и улыбалась, такая красивая… это было отвратительно. Она была отвратительна, и мне хотелось убить ее. Хотелось ударить ее чем-нибудь или свернуть ей шею, и будь у меня тогда пистолет, я бы пристрелила ее на месте.
Во рту у меня пересохло, было трудно выдавливать слова.
— Что ты сделала? — спросил я снова.
Она засмеялась сердито и горько — как эхо прежней Стефани.
— Что я сделала? Я, Джон, расплакалась. Разревелась, как ребенок, и выскочила оттуда как ошпаренная. Бежала, пока не нашла такси, и плакала всю дорогу домой. — Стефани покачала головой и вытерла глаза.
— Когда вы увиделись снова?
— Мы не виделись.
— Никогда?
Стефани посмотрела на меня прищурившись:
— Никогда.
— Вы не дрались там, в ее квартире? Ты не ударила ее?
— О Господи, нет же. Жаль, что я не дала ей пощечину… Жаль, что не смогла… Нет, я не дотронулась до Холли.
— Значит, насилия не было?
Стефани села прямо, лицо словно застыло.
— Я же сказала: я ее пальцем не тронула.
— Ты угрожала ей?
— Я… я была сердита. Я вопила, ругалась, требовала, чтобы она оставила нас в покое. Возможно, сказала что-нибудь еще…
— Что именно?
— Не помню.
— Ты угрожала физической расправой? Или…
— Я же сказала: я была в состоянии аффекта, всех своих слов не помню.
Я кивнул.
— Ты не заметила у нее каких-нибудь ран или ушибов? Может, были синяки, царапины?
Стефани снова прищурилась.
— Нет, ничего подобного.
— Холли только вопросы задавала или что-нибудь еще говорила?
Стефани покачала головой.
— Только вопросы. Больше ничего не было.
Я посмотрел в свои заметки.
— Ты рассказала Дэвиду о том, что сделала?
— Я… я растерялась.
— Звонки прекратились?
— Вряд ли она звонила после нашей встречи, но, кажется, это не очень помогло Дэвиду. Он буквально извелся. Он паниковал. Я не знала, что делать, а потом он пошел к тебе.
— Откуда ты узнала об этом?
Стефани уставилась на ковер.
— Я видела вас вместе, за завтраком. Я… следила за ним.
— Ты хорошо поработала.
Она снова покраснела.
— Здесь нечем гордиться. Я была в ярости… не представляла, куда бежать, к кому обращаться. Потом увидела вас вдвоем и подумала, что ты как-то связан с Холли, что это ты втянул Дэвида. На меня как затмение нашло. — Стефани подняла глаза. — Это было недостойно, я знаю.
Я глубоко вздохнул.
— Расскажи мне о том вторнике.
— О каком вторнике?
— О позапрошлом. Первый вторник после того, как ты виделась с Холли… за день до того, как ты увидела нас с Дэвидом за завтраком. Расскажи подробно.
И Стефани рассказала — запинаясь, останавливаясь и начиная с начала. Как и Дэвид, она провела почти весь день в Сити: в офисе, на деловых встречах, на селекторных совещаниях. И, как и в случае с Дэвидом, труднее всего было отчитаться за время после работы. Возможно, люди, посещающие вместе со Стефани занятия йогой, и подтвердят ее присутствие, но вспомнят ли ее продавцы на Мэдисон-авеню? Пожалуй, для них Стефани — одна из безликих, хорошо одетых женщин, которые рассматривают товары, но ничего не покупают. Присягнут ли они в суде? А еще был поход в кино.
— Я прошла до перекрестка Семьдесят второй и Третьей. Мы должны были встретиться с Биби Ши, но у меня не было настроения, поэтому я позвонила ей и все отменила.
— Значит, в кино ты была совсем одна?
— Мне не хотелось разговаривать.
— Ты пришла туда пешком? — Кивок. — Но ведь было холодно.
— Мне хотелось подышать воздухом.
— Ты заплатила за билет наличными? — Еще один кивок. — Что показывали? — Стефани сказала название фильма, время начала и конца сеанса. Что показывали перед фильмом, она не помнила. — Ты видела кого-нибудь из знакомых?
— Нет.
— Что все это время делал Дэвид?
— Насколько мне известно, он был дома. Был дома и когда я уходила, и когда я вернулась. Спал… или напился до беспамятства.
Я пролистал блокнот, и мы еще раз повторили все даты и время.
— Холли только вопросы задавала или что-нибудь еще говорила?
Стефани покачала головой.
— Ты уже спрашивал. Я ответила: только вопросы.
— Она ничего не говорила тебе?
Стефани нетерпеливо мотнула головой:
— Нет.
Я глубоко вздохнул.
— Она не говорила, что беременна?
Стефани нахмурилась и поджала губы.
— Нет, — произнесла она наконец.
— Вчера нам объявили об этом в полиции. Дэвид не упомянул о беременности?
Стефани коснулась пальцами шеи. И, к моему удивлению, улыбнулась:
— Наверное, забыл. — Она горько хмыкнула.
— Полицейские хотят знать, могли он быть отцом. И полагаю, им интересно, как бы ты отреагировала на эту новость.
— Дэвид что-нибудь ответил?
— Сказал, что ребенок не его и что, если бы Холли сказала о беременности, ты бы не поверила.
— Тут он не лгал. Я бы не поверила.
— Потому что он стерилен?
Стефани подняла брови и медленно кивнула.
— Доктора назвали это по-другому, однако смысл тот же. Мало сперматозоидов, а те немногие, что есть, неподвижны и быстро умирают. Он говорил тебе?
— Дэвид говорит не слишком много. Я догадался.
— Анализы брали два года назад. Мы пытались и… — Она покачала головой.
— Мне жаль.
— Чего? — быстро ответила она прищурившись. — Несомненно, все оказалось к лучшему.
Я в последний раз пролистал блокнот. Стефани встала и вытащила из кармана джинсов коричневый пластиковый пузырек. Отвинтила крышку и вытряхнула белую таблетку.
— У него есть водка, а у меня ативан. Но по крайней мере мне его прописал врач. — Она положила таблетку на язык, допила воду и поставила стакан на стол. — У тебя все?
— Да, — ответил я.
Но Стефани не закончила. Она снова села в кресло и посмотрела на меня.
— Дэвид объяснял, зачем ему это? — спросила она.
— Что — это?
