Пол Кристофер - Тень Микеланджело
Корнуолл составлял список.
— Сообщите свои имена, звания и должности.
— Франц Эберт, директор Линцского музея.
Коротышка в очках, темном пальто и армейских ботинках.
— Вольфганг Кресс, штаб Розенберга, Парижское отделение.
Плотного телосложения, румяный человек лет тридцати с небольшим. Бюрократ.
— Курт Бер, тоже из службы Розенберга.
— Анна Томфорд, тоже из Линцского музея.
Темноволосая, молодая, испуганная.
— Ганс Вирт, служба Розенберга в Амстердаме.
— Доктор Мартин Цайсс, Дрезденский музей.
Дородный, осанистый мужчина с бородкой. Лет примерно шестидесяти, болезненного вида, с бледной, пористой, как старый сыр, кожей. «Ходячий сердечный приступ», — подумал сержант.
— А чей это ребенок? — осведомился Корнуолл. Мальчик, с виду лет семи или восьми, до сих пор не проронил ни слова. Довольно высокий для своего возраста, он имел очень темные, почти черные волосы, большие, слегка миндалевидные глаза, оливковую кожу и большой патрицианский нос. Все это делало его похожим скорее на итальянца, чем на немца. Сопровождавшая ребенка женщина собралась было ответить, но ее опередил Эберт, директор Линцского музея.
— Он сирота, беспризорный. За ним присматривает фройляйн Куровски.
— Куровски. Полька? — спросил Корнуолл. Женщина покачала головой:
— Nein. Судеты, Богемия, поблизости от Польши. Моя семья немецкая.
— Откуда этот ребенок?
— Мы нашли его к северу от Мюнхена, — вставил Эберт. — И решили взять с собой.
— Великодушно, — сказал Корнуолл.
— Я не понимаю, — промолвил Эберт.
— Edelmutig, hochherzig, — пояснил сержант.
— А-а, — кивнул Эберт. Корнуолл глянул на сержанта.
— Это впечатляет.
Сержант пожал плечами.
— Моя бабушка была немкой. Дома мы говорили по-немецки.
— На меня произвело впечатление то, что вы знали это слово в английском, — сухо сказал Корнуолл.
— Тут, конечно, есть чему удивляться, — буркнул сержант.
— Вот именно, — хмыкнул Корнуолл.
— Это было не столь… великодушно, как вы говорите, — сказал Эберт. — Это просто необходимо было сделать. Иначе он бы умер с голоду, да?
Он посмотрел на женщину и ребенка.
— Полагаю, он не говорит по-английски?
— Он вообще не говорит, — объяснила женщина. Корнуолл посмотрел на разложенные перед ним на старом буковом столе документы.
— Я вижу, на всех этих бумагах стоят печати Ватикана. Laissez-passers[6] папского секретаря из представительства в Берлине.
— Это верно, — кивнул Эберт.
— Кажется немного странным.
— Может быть, только вам, — пожал плечами Эберт. — Мне нет дела до политической подоплеки. Мое дело — сохранять вверенные моему попечению произведения искусства.
— Указанные произведения принадлежат германскому правительству?
— Нет. Это работы из фондов различных музеев Германии, и принадлежат они немецкому народу в целом.
— Шесть грузовиков?
— Да.
— Направляющихся к швейцарской границе?
— Да.
— С документами, заверенными печатями Ватикана?
— Да.
— Почему я вам не верю? — сказал Корнуолл.
— Мне все равно, верите вы мне или нет, — сердито проворчал Эберт. — Это правда.
— Зачем вам понадобился эскорт СС? — спросил Макфайл, в первый раз подав голос.
Макфайл был выпускником Боудойна и до зачисления в искусствоведческую команду Бюро стратегических служб работал младшим куратором музея Фогга в Бостоне. Судя по всему, этот малый ставил себя выше Корнуолла. Сержант, со своей стороны, считал этого типа, с его привычкой курить трубку и насвистывать бродвейские мелодии, слабаком, паршивым выпендрежником и вдобавок гомиком. Вот уж в нем-то точно великодушия не было ни на йоту.
Макфайл фыркнул.
— У меня сложилось впечатление, что у СС имеются более важные задачи, чем сторожить Volkskultur[7].
Последнее слово он произнес протяжно и нарочито насмешливо.
Упитанный малый по фамилии Кресс заговорил с явной ответной усмешкой:
— Может быть, вы не в курсе, что штаб Розенберга является структурным подразделением СС и, таким образом, нам по статусу полагается сопровождение.
— С эмблемами полевой жандармерии? — усмехнулся сержант.
— Я и не знал, что вы ведете этот допрос, сержант, — произнес Макфайл с ледяной ноткой в голосе.
— Я просто задал ему этот хренов вопрос… лейтенант.
Макфайл бросил на него каменный взгляд.
— Что скажете? — спросил Корнуолл, обращаясь к Крессу.
Тот промолчал.
— А что вы хотите сказать, сержант? — спросил Макфайл.
— Я хочу сказать, что все это бред какой-то! Эти парни не из СС. Форма у солдат действительно эсэсовская, но я проверил пару убитых, так у них вообще нет татуировок, а у каждого эсэсовца под мышкой вытатуирована группа крови. Кроме того, СС не имеет отношения к военной полиции, полевой жандармерии. И с грузовиками у них что-то не то: где, черт возьми, они раздобыли бензин? От бензина у фрицев давным-давно и духу не осталось, одна солярка, да и той кот наплакал. Я, конечно, ни черта не понимаю в искусстве, но зато знаю толк во фрицах. Не те они, за кого себя выдают. Не те!
— Сержант, — промолвил Корнуолл, неожиданно поднявшись, — отдайте свое оружие лейтенанту Макфайлу. А мы с вами отойдем в сторонку и покурим.
— Есть.
Сержант отдал Макфайлу автоматический пистолет и вышел за Корнуоллом на солнечный свет раннего утра. Щурясь за очками, лейтенант достал из кармана пачку немецких сигарет и предложил сержанту. Тот отказался и закурил свою, «Лаки страйк».
— Что здесь происходит, сержант?
— Не имею ни малейшего представления, сэр.
— А по-моему, имеете.
— Они не те.
— Что это значит?
— Как я уже говорил, они не те, за кого себя выдают.
— Тогда кто они?
— Вы хотите знать мое мнение?
— Да.
— Они жулики.
— Жулики?
— Мошенники и воры. Грузовики набиты награбленным добром. Эти шустрые ребята прекрасно знают, что оно награбленное, без накладных, без описей. Вот они и решили прибрать его к рукам. Украсть краденое. Я имею в виду, что их нацистские боссы с них уже ни черта не спросят.
— Интересно.
— Эмблемы на грузовиках и все прочее — это прикрытие. Маскарад, рассчитанный не на нас, а на своих. На то, чтобы беспрепятственно выбраться с территории, еще контролируемой немцами. Лучший способ преодолеть армейские кордоны на дорогах — это ехать под видом колонны СС и военной полиции. У фрицев при виде и тех и других до сих пор коленки дрожат. Сами понимаете, с этими мясниками шутки плохи.
— А как насчет мальчишки?
— Брешут они насчет его, это факт.
— Зачем?
— Похоже, он имеет какое-то важное значение.
— А печати Ватикана?
— Поддельные. Или кто-то в Риме тоже причастен к этой афере. Может быть, попы с этими проходимцами в доле. Мало ли желающих половить рыбку в мутной воде?
— Вы что, никого не любите, сержант?
— Это не имеет никакого отношения к приязни или неприязни, сэр. Это вопрос того, что я знаю. А знаю я, что во дворе стоят грузовики с чертовой уймой краденых произведений искусства. Фрицы ничего не знают, ваши люди ничего не знают, а моим людям плевать, даже если бы они и знали.
— Что вы хотите сказать, сержант?
— Именно то, о чем вы сейчас подумали.
— Вы умеете читать мысли?
— Эта хренова война продолжается долго, за такое время любой может кое-чему научиться. Начинаешь во многом разбираться, в том числе и в людях. Начинаешь видеть многое.
— И что вы видите здесь, сержант?
— Шанс, какой может выпасть только один раз во всей долбаной жизни… сэр.
ГЛАВА 42
После введения всех данных ответ появился быстро. Не отрывая взгляда от монитора, Барри Корницер пригладил усики над верхней губой и, прищурившись, пробормотал:
— Интересная история.
— Не тяни, — сказал Валентайн.
— Откуда бы вы хотели начать?
— Хорошо бы с начала.
— В таком случае начнем с так называемого «Кардусс-клуба» при Францисканской академии.
— О'кей.
— Его возникновение восходит к тысяча восемьсот девяносто пятому году, когда была основана школа. В то время в закрытых школах всячески поощрялось создание такого рода клубов и «тайных обществ». Название происходит от чертополохов на школьном гербе, а герб, видимо, появился в связи с тем, что основателем школы был шотландский кальвинист. — Он ухмыльнулся Валентайну. — Школа у них вроде той, в какую ходили мы с тобой, Майкл. Помнишь?
— Еще бы.
— «Кардусс» означает чертополох, как на гербе Шотландии, — заметила Финн.
— Именно. Во всяком случае, члены «Кардусса» позаимствовали название своего клуба у английского ордена Подвязки, эмблемой которой служит чертополох. Двенадцать рыцарей, как двенадцать апостолов. Двенадцать членов клуба.
— Но он перерос в нечто другое.
— Да. К началу девятнадцатого века с первым выпускным классом он превратился в общество взаимопомощи наподобие «Черепа и костей» в Йеле. Например, если вы были банкиром, вы помогали товарищу по клубу получить льготный кредит. Если входили в правительство, то способствовали принятию законов и решений, помогавших товарищам расширять их бизнес.
