Тибор Роде - Вирус «Мона Лиза»
– Хелен Морган. Знаменитый ученый из «Бостон ньюроэстетикс».
– Американка, – пробормотал Миллнер себе под нос. – А какой наукой она занимается?
– Нейроэстетикой.
Миллнер нахмурил лоб. Об этом он никогда прежде не слышал.
– Она исследует влияние красоты на человеческий мозг. Это новая дисциплина, которая…
– А почему она хотела посмотреть именно «Мону Лизу»? – перебил его Миллнер.
На губах директора впервые мелькнуло что-то вроде улыбки, хотя и довольно грустной.
– Такой вопрос мог задать только человек, не имеющий отношения к искусству. «Мона Лиза» – олицетворение красоты.
– Но это ведь не оригинал, правда же? – спросил Миллнер и сразу добавил: – Был.
И словно его вопрос оказался последней каплей, в глазах его собеседника вспыхнуло пламя.
– Наша картина даже красивее, нежели оригинал. Посмотрите на проспекты! Яркая «Мона Лиза» – это наша. Матовый экземпляр – та, что в Лувре. Как вы думаете, почему похитили нашу «Джоконду», а не ту, что в Париже?
– Полагаю, потому, что ваша была хуже защищена, – сухо отозвался Миллнер, за что получил в ответ сердитый взгляд. – Где сейчас эта Хелен Морган?
– Понятия не имею. Когда начался пожар… Я хочу сказать, когда повалил дым, мы потеряли друг друга из виду. Полагаю, она оказалась достаточно умна, чтобы покинуть помещение, как и все остальные посетители. – Потрясенный сеньор Алегре снова покачал головой. – Слава богу, что никто не пострадал!
– Полиция сообщает, что кто-то поджег дымовые шашки. Собственно, пожара как такового не было. Дым ни для кого не представлял опасности, – сообщил директору Миллнер. – Кроме «Моны Лизы».
– Не нравится мне ваша грубость, – с неодобрением посмотрел на него директор. – Вы вообще представляете, какую культурно-историческую ценность мы утратили?
Этого он не знал, нет. По пути в музей он читал о настоящей «Моне Лизе», не о той, которая находилась здесь и, судя по всему, была лишь подделкой.
– Так я и думал! – насмешливо заявил директор, заметив озадаченное выражение лица Миллнера. – Лучше объясните мне, почему вы прилетели сюда так быстро, хотя вы не знали о ценности картины? И какое отношение ко всему этому имеет ФБР?
Справедливый вопрос, однако отвечать на него Миллнер пока не хотел.
– Откуда вы знаете эту миссис Морган? – попытался он отвлечь директора.
– Мне ее рекомендовали…
К ним подошел молодой сотрудник и что-то прошептал директору на ухо.
– Сожалею, но пришел представитель страховой компании. Мне нужно вернуться в кабинет, – извинился директор и бросил последний печальный взгляд на раму картины.
– Кто рекомендовал? – снова спросил Миллнер, схватив директора за рукав.
– Мистер Вейш, – ответил сеньор Алегре.
– Патрик Вейш?
– Нет, его отец, Павел Вейш. Он позвонил мне несколько дней назад и сказал, что находится в Мадриде и хочет зайти к нам. Однако вместо него сегодня явился его сын вместе с миссис Морган.
От удивления Миллнер выпустил рукав директора, и тот воспользовался этой возможностью, чтобы быстро удалиться, поправляя на ходу пиджак. Миллнер хотел было пойти за ним, но передумал. Взгляд его упал на небольшую камеру наблюдения, висевшую в углу комнаты. Он терпеть не мог просматривать записи.
59. Коюка-де-Бенитес
Доктор Рахмани выблевал содержимое своего желудка в жестяную бочку, служившую ему в качестве мусорного ведра и полную медицинских отходов: пустых шприцев, полых игл, использованных латексных перчаток и испачканных кровью тампонов. Ему казалось, что глаза его вот-вот выпадут из орбит, в висках пульсировала кровь.
Он мог убеждать себя, что виновата в этом только водка, которую он пил сейчас, словно воду, однако прекрасно знал, что это не так. Склонив голову над ведром, он краем глаза видел койку, стоящую в центре комнаты. Только светло-зеленые операционные простыни и передвижной аппарат для наркоза придавали комнате атмосферу операционного зала. На самом деле это была лишь грязная хижина в богом забытой пыльной местности.
Всего этого девушка на койке уже не видела. Поскольку по дороге из «отеля», как называли охранники здание из черного камня, она сопротивлялась, мексиканцы впрыснули ей полный шприц успокоительного. Такого, которое обычно вкалывают телятам и свиньям во время перевозки. Поначалу он пытался остановить их, однако средств для наркоза в лагере не хватало, а он был необходим для операций. Поэтому он радовался, если девушки были еще живы, когда их привозили к нему.
Он никак не мог забыть ту малышку. Она была моложе других. Ему было приказано нарисовать на ее теле как можно больше линий надреза, а потом сфотографировать. Остальных девушек его снимать не просили. И она казалась необычной не только поэтому. Она была не так красива, как остальные. Но после того, что ему довелось пережить за последние дни, он вообще разучился мыслить категориями «красивый» – «уродливый». Ему уже казалось, что он больше никогда не сможет назвать женщину красивой, слишком жестокой была его работа. Нет, его тронула не внешность той девушки. В глазах у нее он увидел нечто такое, что дало ему надежду. Хотя она покорилась и позволила ему разрисовать себя фломастером, в ее взгляде при этом отчетливо читалось, что она не сдалась. Несмотря ни на что, гордости она не утратила. Когда охранники уводили ее, она еще раз обернулась и с упреком посмотрела на него. И это затронуло в нем что-то. В его душе зрела мысль, которую он пока не мог облечь в слова. Тело его сотрясла дрожь, и он встряхнулся, словно мокрый пес.
Рахмани поднял голову. Взгляд его упал на столик, стоявший рядом с кроватью, и он снова ощутил тошноту.
Старик уехал из лагеря на несколько дней, но надежды Рахмани на то, что в его отсутствие операции остановятся, не оправдались. Напротив, утром Тико разбудил его и передал «привет от шефа»: список и посылку. В списке значились имена следующих кандидаток. А в посылке обнаружилось то, что сейчас лежало среди других приборов и блестело в слабом свете мутной лампы: новехонькая пила для костей.
60. Флоренция, около 1500 г.
Наши идеи распространяются. На прошлой неделе я делал во Флоренции доклад, а сегодня мастер из Испании, который приехал к нам по рекомендации, рассказал мне о моих собственных теориях! Можно представить, каково было его удивление, когда я открыл ему, что я – не кто иной, как автор этих идей! (В принципе, источником их был lo straniero, но думаю, он не обидится на меня за то, что я украсил себя его лаврами.)
Я искренне уверен, что Божественная пропорция однажды уничтожит все остальные. Так, как хорошая пшеница вытесняет плохую, если только посеять ее в достаточном количестве. И, клянусь Господом, мы сажаем! Хотя я вынужден признать, что я намного прилежнее Леонардо и незнакомца. Не знаю, сколько времени они уже работают над портретами. Не хочу даже думать о том, сколько их они намерены создать.
Я должен рассказать и о Салаи. Сначала он решил, что полотна разговаривают, теперь он заявил, что новая картина Леонардо поет, если посмотреть на нее вблизи. Я спросил, когда это с ним случилось, но он просто развернулся и ушел.
Мой вопрос показался ему слишком черным. Я уверен, что он сказал именно «черным», а не «мрачным». Как нечто сказанное может иметь цвет?
Тут пытаешься осознать Вселенную, а тебе мешает жалкий грешник в собственном доме.
61. Мадрид
Миллнер стоял за спиной Ксавье, начальника службы безопасности музея, и смотрел на стену, состоящую из маленьких черно-белых мониторов. Люди на них двигались, словно в замедленной киносъемке, поскольку камеры наблюдения делали всего лишь двенадцать снимков в секунду: так записи занимали меньше места. Это злило Миллнера. В музее хранятся произведения искусства, стоящие миллионы долларов, а руководство жалеет денег на технику для службы безопасности, чтобы сэкономить пару тысяч долларов в год!
– Вот они! – произнес Ксавье и остановил изображение. Он указал мясистым пальцем на троицу, спешащую через фойе.
– Одна женщина, двое мужчин. Они сказали, что у них встреча с директором. Мои люди у входа позвонили, и мы пропустили их.
Миллнер кивнул и подошел ближе к монитору. Слегка напрягшись, он узнал лицо Патрика Вейша, фотографию которого присылал ему Келлер.
– Отмотайте немного назад, – попросил он Ксавье. – Можно ли увеличить изображение?
Начальник службы безопасности отрицательно покачал головой.
Миллнер наблюдал за тем, как эти трое входят в холл и быстрыми шагами приближаются к контролю.
Женщина – должно быть, упомянутая директором Хелен Морган, – похоже, была довольно привлекательной. Даже на маленьком мониторе можно было разглядеть ее правильные черты лица. Миллнер решил, что ей около сорока. Рослая, стройная, темные волосы заплетены в косу. Она высоко держала подбородок, да и вообще казалась очень статной. На ней были джинсы и блейзер.
