Джеффри Сэкетт - Клеймо оборотня
— Джон, муж моей двоюродной сестры? — Брачер обвел глазами комнату. — Он должен быть где-то здесь.
— Мне также хотелось бы встретиться и с ним. — Он помолчал. — Бедняга Пратт.
— Да, — солгал Брачер. — Нам его будет не хватать.
— Еще один монстр, так сказано в вашем отчете? — Халл покачал головой. — Невероятно.
— Да, в это трудно поверить, — согласился Брачер. — Разумеется, в конце концов мы и ее поймаем.
— Конечно, конечно, — кивнул Халл. — Смерть Пратта — это огромная потеря. И когда, наконец, победа будет на нашей стороне, мы, как и полагается, воздадим ему посмертные почести, которых он заслуживает.
— Трудно отыскать человека, более достойного посмертных почестей, чем профессор Пратт, — заметила Петра, с улыбкой поглядывая на Брачера. Брачер отлично понял, что она имела в виду и поджал губы, чтобы не рассмеяться.
— Ну-с, дорогой Брачер, — сказал Халл, — полагаю, что мне пора отведать шампанского, а заодно и поприветствовать кое-кого из гостей. С вашего разрешения, мисс Левенштейн.
— Конечно, мистер Халл, — сказала Петра.
По залу плавала веселая мелодия штраусовского вальса. Брачер повернулся к Петре.
— Надеюсь, вы не откажетесь со мной потанцевать, мисс Левенштейн?
— О да, капитан, — она застенчиво улыбнулась, — с удовольствием.
Они вышли на середину зала, где уже танцевало несколько пар, и закружились в вальсе, глядя друг другу в глаза и не произнося ни слова. А музыка все играла и играла.
* * *До следующего полнолуния осталось две недели.
— Мы прокручиваем время вспять, Калди, все глубже погружаясь в прошлое.
— Да… прошлое…
— Где вы сейчас, Калди?
— Ханбалук… мы в Ханбалуке.
— Вы в Монгольской империи?
— Да… Ханбалук…
— Какой это год, Калди?
— Не знаю. Тэмуджин — Великий хан… Тэ-муджин…
— Кто такой Тэмуджин, Калди?
— Чингиз Ха-Хан… Тэмуджина называют Чин-гиз Ха-Хан.
— Вы пришли к Чингизхану? Это тринадцатый век, вы пришли к Чингизхану?
— Нет… к шаману… нам рассказывали об одном монгольском, шамане по имени Джагатуйк.
— Вы пришли искать смерти от руки Джагатуйка, Калди?
— Да… да…
— И что же? Что Джагатуйк сказал вам с Клаудией?
— Ничего… ничего… невежественные кочевники… они поклоняются грому… ничего не знают… ничего не знают…
— Дальше, Калди, дальше в прошлое.
— Да… прошлое…
— Годы идут вспять, Калди, назад.
— Да… да…
— Где вы теперь, Калди?
— Новгород… Новгород…
— Вы в России? В русском городе Новгороде?
— Никакой России нет… варяги… Рюрик…
— Зачем вы пришли в Новгород, Калди?
— Чтобы умереть… кудесники… воины в рогатых шлемах…
— Вам что-нибудь удается узнать от этих кудесников?
— Нет… ничего… невежество… мрак… варварство…
— Дальше, Калди. Не останавливайтесь. Вспоминайте прошлое.
— Да… да… — Пауза. — Мирдден… Мирдден…
— Где вы, Калди? Какое это время?
— Мирдден.
— Это название какого-то места, Калди? Где находится этот Мирдден?
— Мирдден — это человек… волшебник…
* * *…Тесно прижавшись друг к другу, Гвинит и Лиам сидели под выступом скалы, прячась от холодного сырого ветра. Ни отец Гвинит, пастух, ни отец Лиама, землепашец, не подозревали, что сразу после наступления сумерек их дети потихоньку выбрались из маленьких каменных хижин, чтобы повидать друг друга, и если все пройдет благополучно, то еще до первых петухов они будут дома на своих соломенных кроватях.
Гвинит с обожанием смотрела в глаза возлюбленного, на его нежное лицо с чуть пробивающимся на месте усов пушком и гладкий, без единой морщинки лоб. И Лиам не скрывал своего чувства, глядя на длинные золотисто-каштановые волосы своей любимой, на ее алые зовущие губы.
— Ты для меня все, все на свете, моя Гвинит, — прошептал он.
— А ты — для меня, Лиам, Лиам, — тихо повторила она, поглаживая его по щеке.
— Мы поженимся, когда придет весна, когда ты войдешь в возраст, — сказал он с той трогательно серьезной уверенностью, которую уходящее детство передает по наследству наступающей юности, слишком торопливой и легкомысленной, чтобы по достоинству оценить этот дар.
Мечтательно закрыв глаза, он продолжил:
— Я уговорю твоего отца, а если он и тогда откажет, то мы убежим вместе.
— Ах, Лиам, а куда мы убежим? — радостно спросила она в предвкушении опасных приключений и неизведанных радостей.
— Может быть, на север, в Пиктландию, — ответил он, — или на юг, через пролив в Бельгию. Все равно куда, лишь бы вместе.
— Лишь бы вместе, — еле слышно повторила она, подставляя свои губы для поцелуя.
— Дети! — окликнул их из тьмы низкий старческий голос. — Что делаете вы здесь?
Они вскочили на ноги, удивленные и испуганные, в одно мгновение растеряв всю свою взрослость и превратившись в маленьких взъерошенных детей, которых застигли на месте преступления.
Дрожащим голосом Лиам спросил:
— Кто… кто здесь?
— Из мрака выступил старик и приблизился к ним. Его лицо было изрыто морщинами, длинная, пышная, седая борода, доходящая до пояса, покоилась на складках темно-лилового, почти черного плаща из грубой шерсти. Он опирался на толстый деревянный посох, чья гладко отполированная бесчисленными прикосновениями поверхность блестела, отражая свет луны.
— Ты знаешь меня, Лиам мак Кеорн, — грозно сказал старик, — равно как и ты, Гвинит ап Глендин. Или вы совсем потеряли рассудок, дети, что бродите одни в темноте в такую ночь?
— Л-лорд Мирдден, — запинаясь, начала девушка, — мы не делали ничего дурного. Нам просто хотелось… просто хотелось…
— О, я знаю, чего вам хотелось, — сердито проворчал старик. В лунном свете его суровое лицо источало гневное негодование, в то время как в глазах поблескивали добродушные озорные искорки. — Разве вы не слыхали слов предостережения, неразумные отроки? Или вас не было в деревне в прошлую неделю, когда были сказаны эти слова?
— Д-да, Лорд Мирдден, но… — начала Гвинит.
— Так какие слова были сказаны, глупцы? От чего я предостерег людей в деревне?
— Вы… вы говорили нам о звере, лорд Мирдден.
— Да, я говорил вам о звере! — закричал старик. — О звере, который выходит на свет в ночи полнолуния и рыскает в поисках добычи, о звере, который убивает и пожирает таких вот маленьких идиотов, как вы, о звере, который уже принес смерть многим в наших краях. Я говорил вам об оборотне, не так ли?
— Да… да, лорд Мирдден, — сказал Лиам. — Но мы не помышляли о неповиновении. Я люблю Гвинит и…
— Замолчи! — взревел седой патриарх. — Немедленно ступайте по домам и скажите спасибо, что я за волосы не приволок вас к вашим отцам, дерзкие молокососы! Убирайтесь!
В его голосе звучал гнев и осуждение. Юноша и девушка со всех ног бросились в разные стороны, а он, дождавшись, пока они скроются из вида, добродушно рассмеялся, вспоминая их смущение и наивную растерянность. Еще раз покачав головой, старик продолжил свой неспешный обход. Он сунул руку в карман плаща, чтобы уже в сотый раз за эту ночь удостовериться, не забыл ли он прихватить с собой из своего жилища в высокой башне на холме заветную траву. Убедившись, что растение с ним, он медленно двинулся вперед, напрягая слух и пристально вглядываясь в темноту подслеповатыми глазами.
Вдруг тишину пронзил ужасный крик, расколов холодную тьму на тысячи отголосков. Старик прихрамывая бросился на звук со всей быстротой, на которую только были способны его старые негнущиеся ноги. Но он пришел слишком поздно, чтобы помочь юному Лиаму. К тому времени, как он добежал до поляны, один из монстров, оторвав от тела юноши правую ногу, уже с жадностью заглатывал куски дымящейся окровавленной плоти, а второй, раздирая когтями неподвижную грудь, ковырялся во внутренностях в поисках мягкого, вкусного, сочащегося кровью сердца. Звук шагов привлек внимание оборотней, они злобно посмотрели на старика и угрожающе зарычали.
Чудовища уже изготовились для прыжка, но в этот момент старик бросил посох и, сунув обе руки в карманы, вытащил усыпанные цветами стебельки. То, что произошло потом, было полной неожиданностью для монстров: с завидной для своих лет прытью старик бросился к ним и с силой прижал цветы к их мордам. И сразу же звери ощутили одурманивающую, сковывающую слабость. Как только они повалились на землю, старик опустился подле них на колени, еще крепче прижимая растение к их мордам. Монстры без чувств лежали на земле, а рядом с ними, не смея шевельнуться, сидел старик и молил только об одном: чтобы у него хватило сил до рассвета.
