Джон Катценбах - Фатальная ошибка
— Отойди! — произнес он несколько неуверенно высоким голосом.
Девушка испуганно охнула.
— Что тебе надо?
О’Коннел остановился и посмотрел на юношу:
— Ты о чем?
— Оставь нас в покое! — потребовал молодой человек.
— Остынь, приятель, — сказал О’Коннел. — Что за муха тебя укусила? Что ты вдруг завелся?
— Почему вы преследуете нас? — почти выкрикнула девушка. В голосе ее слышалась паника.
— Преследую вас? Что за странная идея?
Парень все еще сжимал кулаки, но был явно растерян.
— У вас, похоже, крыша поехала, — бросил О’Коннел, быстро проходя мимо них. — Совсем чокнулись.
— Оставь нас в покое, — повторил парень.
Это прозвучало не слишком грозно. Пройдя еще несколько шагов, О’Коннел остановился и обернулся. Молодые люди, как он и подозревал, стояли настороже, прижавшись друг к другу, и смотрели ему вслед.
— А вам повезло.
Они уставились на него в недоумении.
— Вы даже не знаете, как близко сегодня вы были к смерти.
Прежде чем они успели что-либо ответить, он быстро, чуть ли не бегом кинулся прочь. «Сегодняшний страх они будут помнить гораздо дольше, чем все хорошее и радостное, что было у них до этого», — злорадно подумал он.
* * *— Я полагаю, мне надо больше узнать о Салли, и о Скотте, и о Хоуп тоже.
— А об Эшли?
— Эшли еще молода. Несформировавшаяся личность.
— Да, это верно, — нахмурилась она. — Но не думаете ли вы, что Майкл О’Коннел остановил ее развитие? — От ее слов повеяло холодом.
— Вы говорили мне, что в этой истории кто-то умирает. Уж не хотели ли вы сказать, что это Эшли?
Мой вопрос повис в воздухе. Наконец она ответила:
— Эшли была в наибольшей опасности.
— Да, но…
— Вы, наверное, думаете, — прервала она меня, — что уже поняли Майкла О’Коннела?
— Нет, не до конца. Совершенно недостаточно. Но я размышлял о том, что предпринять дальше, и подумал, что надо прежде всего разобраться в этой троице.
Она помолчала, вертя в руках стакан чая со льдом, и опять посмотрела в окно.
— Я очень часто думаю о них. Ничего не могу с собой поделать. — Она потянулась к коробке с салфетками. В углах ее глаз скопились слезы, но она скупо улыбнулась и глубоко вздохнула. — Вы не думали о том, почему преступление так губительно сказывается на людях?
Я не стал отвечать, зная, что она ответит сама.
— Потому что оно всегда неожиданно, оно выпадает из обычного порядка вещей. Мы к нему не готовы. Оно становится сугубо личным делом, интимным переживанием.
— Да, это верно.
Она посмотрела на меня долгим взглядом:
— Профессор-историк гуманитарного колледжа. Адвокат в провинциальном городке, специалист по разводам и скромным сделкам с недвижимостью. Школьный консультант и тренер. И студентка, изучающая историю искусства и витающая в облаках. Где они могли взять ресурсы, чтобы справиться с этим делом?
— Хороший вопрос. Где?
— Вот это как раз то, что вам надо понять. Не просто что они думали и что делали, а где черпали ум и силу.
— Ясно… — протянул я.
— Потому что в конце концов им пришлось заплатить очень высокую цену.
Мне нечего было сказать, и она заполнила паузу:
— Задним умом мы все крепки. Но когда ты в гуще событий, все далеко не так ясно. И ничего не получается у нас так чисто и аккуратно, как нам хотелось бы.
21
Ошибка за ошибкой
Чем глубже Скотт погружался в чтение, тем сильнее росла его тревога.
Наутро после крайне неудовлетворительной дискуссии с Салли и Хоуп он с чисто академической методичностью занялся изучением явления, называвшегося Майклом О’Коннелом. Спустившись в библиотеку колледжа, он запасся целой кучей литературы о навязчивых неврозах. Книги, газеты и журналы загромождали стол в углу читального зала. В зале стояла тяжелая, давящая тишина, Скотт чувствовал, что начинает задыхаться. Он был чуть ли не в панике, сердце билось так, что, казалось, вот-вот разорвется.
Все прочитанное им за это утро наполняло его отчаянием. Смерть, смерть и смерть. Девушки, женщины средних лет и даже пожилые становились жертвами мужчин, одержимых идеей преследования. Все они страдали, большинство были убиты, а у выживших навсегда оставалась незаживающая травма.
Они жили в самых разных краях — на севере и на юге, в Соединенных Штатах и за границей. Среди них были молодые студентки вроде Эшли и более взрослые женщины. Богатые и бедные, образованные и не очень. Все это не имело никакого значения. Мужчины, преследовавшие их, были их бывшими мужьями, любовниками, сотрудниками или бывшими одноклассниками. Женщины обращались за поддержкой к закону, к родным и друзьям — иначе говоря, пытались всеми возможными способами отделаться от непрошеного назойливого внимания со стороны мужчин, испытывающих непреодолимую тягу к преследованию.
И все их крики о помощи были бесполезны.
Их закалывали ножом, избивали до смерти, в них стреляли. Некоторым удавалось спастись. Но немногим.
Иногда вместе с женщинами погибали их дети, сотрудники или соседи. Побочные жертвы неистовства.
У Скотта кружилась голова от этого наплыва информации. Ему становилось худо при мысли о той западне, в которую попала Эшли. Лейтмотивом всех этих книг, брошюр и статей была любовь.
Конечно, это была не настоящая любовь. Это было какое-то извращенное чувство, зарождавшееся в самых темных глубинах человеческого сердца и воображения. Ему было место не на валентинках фирмы «Холлмарк», а в изданиях по судебной психиатрии. Но любовь такого рода неизменно присутствовала во всех случаях, о которых Скотт читал, и это пугало его больше всего.
Он просматривал книгу за книгой, изучал трагедию за трагедией, пытаясь найти историю, которая подсказала бы ему, что делать. С растущим беспокойством он лихорадочно листал страницы, отбрасывая одну книгу и хватая наугад другую. Как историк, исследователь, он верил, что где-то, в каком-то абзаце, содержится ответ. Он жил в мире здравого смысла и логических закономерностей. Не могло быть, чтобы его мир не помог ему.
Но постепенно Скотт с ужасом убедился, что его поиски тщетны.
Он так резко поднялся с места, что тяжелый дубовый стул опрокинулся с грохотом, который в тишине библиотеки прогремел как орудийный залп. Взгляды всех присутствующих уперлись ему в спину, но он кинулся прочь, ничего вокруг не замечая и держась за сердце, словно был ранен или контужен. Паника полностью овладела им. Горло его свело судорогой, он отчаянно замахал руками и побежал сквозь зал каталогов, мимо шокированных библиотекарш за стойкой, которые в жизни не видели, чтобы печатное слово производило на читателя такое действие. Одна из них окликнула Скотта, но он ничего не слышал, он уже выскочил из библиотеки и оказался под затянутым тучами небом. Он не чувствовал холода — в сердце его воцарился холод куда более сильный. Им владела одна мысль: спасти Эшли. Скотт не знал, как это сделать, но понимал, что надо действовать как можно быстрее.
Для Салли день тоже начался с решений, которые, на ее взгляд, были исключительно разумны.
Первым делом, как она считала, надо было точно установить, что собой представляет личность, возникшая в их жизни из-за Эшли. Ясно было одно: он мастерски обращается с компьютером и сумел благодаря этому изрядно им всем насолить. Салли пришла в голову мысль передать всю имеющуюся у них информацию полиции, но она отказалась от этого намерения — главным образом потому, что не была уверена, сделают ли они что-нибудь, выслушав ее жалобу. Кроме того, она боялась, что это нарушит конфиденциальность ее отношений с клиентом. Нет, пока что привлекать к этому делу полицию нельзя, решила она.
Ее беспокоило, что О’Коннел — если это действительно он все подстроил, в чем она не была до конца уверена, — был, судя по всему, ловок и хитер. Это было опасно. Он, похоже, знал, как можно безнаказанно навредить человеку, не прибегая к физической силе или оружию. И она очень боялась, что он способен капитально испортить им жизнь.
Однако нельзя забывать, сказала она себе, что О’Коннел все-таки им неровня. А говоря точнее, неровня ей. Насчет Скотта она сомневалась. Годы работы в рафинированном гуманитарном сообществе сгладили грубоватую резкость, которая привлекла ее, когда она выходила за него замуж. Он был ветераном войны, что в те годы было непопулярно, и подходил к работе с трезвой практичностью, которая тоже ей нравилась. А когда он защитил диссертацию, и они поженились, и родилась Эшли, и Салли пошла по юридической стезе, она вдруг увидела, что характер мужа стал мягче. На него, как и на его талию, повлияло приближение среднего возраста.
