Альфред Хичкок - Истории, от которых не заснешь ночью
— Если вы будете упорствовать, не я, а вы, вся страна почувствует, ощутит на себе эти самые последствия. Потому что вы не получите ответа на ваши вопросы, а они, как вы сами заявили, имеют жизненно важное значение для страны, в чем я, впрочем, сомневаюсь: уж больно легко вы поставили себя над ними, хотя и не хотите в этом признаться! В данной ситуации…
Он поднялся. Офицеры сделали то же самое. Гражданский не пошевелился.
— Я прошу вас, господа, — сказал он твердо. — Я уверен, что мы сможем договориться, не повышая голоса. Господин Джонс, сможете ли вы получить нужный результат, если будете знать два или, скажем так, один из этих вопросов?
— Почему бы и нет? — перевел дух Джонс.
Гражданский развел своими длинными белыми руками.
— В таком случае, я не вижу, в чем проблема. Достаточно того, что один из моих коллег…
— Вы смеетесь, — сказал адмирал.
— Не принимайте меня за идиота, — проскрипел полковник.
— Если вы хотите, чтобы кто-то за вас отдувался, то я вам скажу, что я тоже не с Луны свалился.
— Я бы с удовольствием этим занялся, — сладко ответил гражданский, но я уверен; что мой вопрос не внесет ничего нового, я имею в виду полезного в то, чем занят господин Джонс ("Ну, актер, — подумал Джонс, сказал то же самое, только в двух словах"). — Адмирал, вы доверите мне право судить, пострадает ли безопасность страны, если будет оглашен ваш вопрос?
— Никогда.
Гражданский повернулся к полковнику, бросил быстрый взгляд на его мраморное лицо и отказался от своего намерения задать ему вопрос.
"Еще один довод в пользу сокращения военных кредитов, — подумал Джонс, — Они обходятся даже без слов". Он повернулся в сторону гражданского:
— Ваша попытка заслуживает одобрения, но я все равно не вижу выхода из данной ситуации. Я могу высказать свое суждение в нескольких словах. Я единственный, кто может починить ОРАКУЛА, но сделать это я могу только при помощи того инструмента, которым располагаете вы, причем вы тверды в своем намерении мне его не давать. Вследствие чего мы можем более не терять нашего времени. Я бы с удовольствием проводил вас, если бы не имел обязанности направиться в данный момент в туалетную комнату.
После этого он вышел быстрым шагом, запечатлев предварительно в своей памяти лица всех троих, которых он окинул быстрым взглядом, зрелище, достойное того, чтобы согревать его в сырости. Полковник явно находился на грани взрыва. Адмирал раскрыл рот от удивления, хотя в обычном состоянии его лицо хранило маску бесстрастия. Гражданский широко улыбался.
Широко улыбался?
"А ведь и вправду! — подумал он, захлопывая за собой дверцу туалета, которая в первый раз за три недели отказалась хлопать. — Все мы имеем свои маленькие проблемы, свои маленькие хитрости, которые всплывают на поверхность, когда начинается серьезный разговор! Может быть, мне стоило разъяриться, не теряя в действительности спокойствия?"
Дверь открылась, и чья-то тень встала у соседнего писсуара. Джонс кинул взгляд в этом направлении, потом приговорил громким голосом:
— Может, мне стоило действительно разозлиться, не теряя при этом спокойствия?
— Может, нам стоило вести себя более хладнокровно? — ответил гражданский.
Потом, пользуясь свободной рукой, он проделал четыре странных движения, причем очень быстро: прижал палец к губам, показал на стену, потом на свое ухо, вынул из нагрудного кармана кусок бумаги и передал его Джонсу. После этого он мирно закончил свое занятие и начал мыть руки.
Тихо. Стены. Имеют уши. Возьмите это.
— История, — изрек он, наклонясь над раковиной, причем его ораторский хриплый голос разнесся по всему туалету, отражаясь от покрытых плиткой стен, — есть история тупиковых ситуаций. Большая часть этих ситуаций, приведенных в учебниках, таковыми как раз не являлась, так как в конце концов приходил кто-то, кто находил выход, и уже за это они имеют право быть упомянутыми, потому что они не остановились на месте. Но я уверен, что было и тысячи таких, из которых выхода не было и которые нигде не фигурируют хотя бы потому, что сама природа тупиковой ситуации требует того, чтобы в будущем не было никакого продолжения, которое могло бы обогнать настоящее. Результат: нет ничего, что можно было бы занести в Великую Книгу. Я думаю, вы меня понимаете. Если да, то вы понимаете также, что мы переживаем в данный момент как раз ту самую тупиковую ситуацию, которая не имеет будущего. Поверьте, я расстроен не меньше вашего.
— Старый подлец, — подумал про себя Джонс.
— Ваша забота очень меня трогает, — сказал он, опуская клочок бумаги в карман.
Старик вытер руки, подмигнул ему и вышел.
Вернувшись в свой кабинет, который показался ему в три раза более просторным, после того как трое посетителей покинули его, Джонс упал в кресло. Он забавлялся с кусочком бумаги, разворачивая и сворачивая его всеми доступными способами, находя удовольствие в том, чтобы подольше не иметь возможности прочесть его содержание. Это, без всякого сомнения, был тот самый вопрос, который гражданский задал ОРАКУЛУ. Точно. Но тогда почему он так торопился передать его Джонсу, и то время как три минуты назад он отказывался это сделать с большим упорством, можно даже сказать, с упрямством, да-с. (Послушай, старина Джонс, сдались тебе эти детали?) Хорошо, так что все-таки могло произойти за эти три минуты?
Они вышли из кабинета и направились в туалетную комнату? Прекрасно. В кабинете не было микрофонов, тогда как в туалете, если верить мимике старика (и логике Пентагона), их было полно? Не то. Это ни к чему не приведет. Что-то другое. В кабинете были еще и глаза, тогда как в туалете только уши? Уже лучше. Что ты об этом думаешь, Джонс? Гражданский хотел открыть ему свой вопрос, но только без свидетелей. Отсюда и вся эта процедура передачи листка и разглагольствования на тему о тупиковой ситуации. Очень, очень хорошо, Джонс.
И ещё: это все твои домыслы. Гражданский никогда этого не говорил и, скорее всего, никогда не скажет, напротив, он почти наверняка выступит против тебя, если ты вздумаешь предать это огласке. В сумме имеем то, что гражданский не имел никакого желания раскрывать тебе свой вопрос, и только желание получить на него ответ заставило его сделать это, потому он и готов рисковать всем, за исключением того, чтобы двое других узнали о его делах. Подтекст его слов таков: я сижу на бочке с порохом, господин Джонс, и детонатор в моих руках. Иными словами: я вам доверяю.
Все понял, старина…
Довольный собой, он прикрыл глаза и еще раз оценил ситуацию в этом новом свете, еще раз убедившись в том, что ни одна деталь от него не ускользнула. Ничего другого он не нашел, за исключением смутной мысли о том, что то, что произошло с одним, могло бы произойти и с другими. Он даже не очень-то на это надеялся, когда дверь кабинета растворилась, пропуская майора с приветливым лицом, который вошел чуть не строевым шагом, протрубил: "Извините, я ошибся" и, безупречно повернувшись на месте, вышел, прежде чем Джонс успел пробормотать свое "Ничего страшного". Это вторжение вновь заставило его задуматься. Майор был одним из людей полковника; в его "ошибке" чувствовался хорошо подготовленный маневр ввиду передовых частей противника: он зашел в кабинет совсем не случайно, а имея перед собой поставленную задачу. Но какую? Он ничего не принес, не унес с собой. Ему что-то надо было узнать. Но что? Единственное, что он смог заметить в перерыве между двумя щелчками своих каблуков, так это то, что Джонс был в кабинете (ах, вот оно что!) и то, что он был один.
Эту гипотезу было нетрудно проверить. Стоило лишь немного подождать. Совсем недолго. Даже майор не может делать ч"! гга. Он сможет сказать: этот человек был один, когда я от него выходил. Но он не сможет с полной уверенностью утверждать, что он будет так же один через десять минут или даже через пять.
Десять минут спустя в комнату проник полковник. На его лице было большими буквами написано: "Вы мне не нравитесь, молодой человек!" Он положил свои загорелые, прошитые стежками шрамов руки Джонсу на стол и навис над ним, как морская волна над берегом в последний момент.
— Ваше слово в обмен на мое, и я не остановлюсь перед тем, чтобы обозвать вас лжецом в случае необходимости! Об операции доложите лично, и только мне!
— Понял, — сказал Джонс, протягивая руку.
Полковник вперился в него взглядом, что продолжалось ровно секунду, секунду, которая показалась Джонсу вечностью, причем на ум ему пришла легенда о медузе Горгоне, и он уже начал сомневаться в том, легенда ли это, когда полковник вытащил из кармана свернутый листок бумаги и вложил его я руку Джонса.
— Для гражданского вы очень быстро все понимаете. Честь имею!
Полковник выпрямился, повернулся кругом и, не оборачиваясь, вышел.
Джонс кинул взгляд на два свернутых послания, которые лежали перед ним, и подумал о том, что уж лучше бы его повесили.
![Эрих фон Дэникен - Боги майя [День, когда явились боги]](/uploads/posts/books/186572/186572.jpg)
