Экземпляр (СИ) - Купор Юлия

— Der Teufel, — молвил фон Хоффман, завороженный непривычно долгой тирадой своего господина, — меня убили, зарезав ножом, не романтичным кинжалом из, например, дамасской стали, а обычным кухонным ножом, который моя, как я считал, возлюбленная стащила из кухни своих хозяев, и это, верите или нет, было совсем не красиво. Я просто лежал на земле, истекая кровью, изо всех ран на моем теле сочилась кровь, из моего рта сочилась кровь, и вся моя накрахмаленная, прежде белоснежная сорочка была в крови. Когда я это увидел, то чуть было не умер второй раз!

— А меня в пьяной драке убили, — напомнил о себе Блаватский, обладавший великолепным чувством момента. — В Петрограде. И главное, все так кричали, боялись, большевики идут, большевики идут… а убили меня свои. Пойдемте уже внутрь, здесь холодно, аж зубы стучат.

— Что ж, господа, — Векслер готов был последовать за пустомелей Блаватским, но он привык, что последнее слово всегда остается за ним, — красоты мы здесь не увидим. А тот бледный юноша, что, изнывая от внутреннего холода, трясся в моем кабинете, пытаясь тем не менее сохранить хорошую мину при плохой игре, боюсь, тот юноша многому сможет меня научить. И что-то мне подсказывает, что мы не раз его увидим здесь. О, он достойный продолжатель своего рода, достойный. Думал я поначалу, будто бы нет в нем силы ума и силы характера, будто бы не хватает стойкости и отваги, будто бы нет в нем столь любимого мною безрассудства, безрассудства, которого так много в нашем Блаватском… Иоганн, да не смотри на меня так… хоть отбавляй. Однако же я ошибался. Этот юноша — наш, очень скоро он это осознает.

4

Над кладбищем висела круглобокая, ладная и очень яркая луна.

Весь день Костя провел в городской библиотеке. Да, в Воскресенске-33, оказывается, была библиотека, и туда можно было записаться взрослому человеку, просто предъявив паспорт. Если бы еще месяц назад Косте сказали, что он будет проводить время в таком сомнительном заведении, как библиотека, он бы рассмеялся и покрутил пальцем у виска, и тем не менее он просидел почти полный рабочий день в пыльном помещении с лакированными столами, драценами в горшках, облупленными подоконниками и ветхими стеллажами, словно бы перенесенными в это помещение из какой-нибудь образцовой советской квартиры.

Костю интересовала подборка газеты «Воскресенский рабочий» за период с 1995 по 2012 годы — даты были выбраны приблизительно. Он нашел все имена и фамилии, которые искал, — на пыльных, пахнущих старой типографской краской и памятью страницах, пожелтевших от времени, как сухие осенние листья.

«Тусовочка!» — с грустью подумал Костя.

И действительно, в этих некрологах была вся честная векслеровская компания.

Ника Тауберг, 26 августа 1973 г. — 11 октября 1996 г.

Минувшая пятница была ознаменована несколькими криминальными происшествиями. Вечером 26 августа в квартире по адресу ул. Кирова, 44 была зверски убита жительница Воскресенска-33 Ника Тауберг. Девушка получила около двадцати ножевых ранений, в результате которых…

Дальнейшее Косте было известно. Да и образ самой Ники, в этой ее жеваной курточке лилового цвета, застрял в памяти с фотографической точностью. Впрочем, на вечеринке она выглядела роскошно.

А вот и продолжение, последовавшее спустя десять лет, — сиквел вышел не менее трагичным:

10 октября 2006 года в своей квартире был убит известный в Воскресенске-33 предприниматель, владелец сети продуктовых магазинов…

Это история тоже была известна Косте, более того, он даже понаблюдал убийство этого самого предпринимателя — болтающуюся вялую сосиску он с удовольствием развидел бы обратно. Это убийство было омерзительным (а с каким наслаждением эта Ника потом облизала нож!), но Костя вспоминал об этом не без удовольствия, да и сам предприниматель получил по заслугам.

Ясмина Керн, 1988–2008 годы

Самоубийца, которая свела счеты из-за несчастной любви, спрыгнув с крыши недостроенного здания роддома. Роскошная, ухоженная Ясмина с идеальными локонами и безупречным маникюром. Безупречным маникюром и шрамами на внутренней стороне запястья — это была первая, неудачная попытка уйти из жизни. Ясмина Керн, которая только после смерти смогла обрести любовь — ведь это смерть свела ее с несчастной Никой, смерть и немного Векслер.

Что за веселое место этот ваш ад, черт побери! Костя, который был уже не в силах переваривать информацию, вышел на крыльцо покурить, по дороге взяв стаканчик кофе в вендинговом аппарате. Кофе был невкусным — кислым и горьким одновременно. Костя уселся на холодную бетонную ступеньку, а крохотный стаканчик поставил рядом с собой.

«Что ты такое, Воскресенск-33?» Костя меланхолично наблюдал за тем, как дым от сигареты поднимается наверх, к небу и свободе.

Что это за город такой, в котором умереть спокойно нельзя?

Но больше всего Костю расстроили даже не Ника с Ясминой. Балакирева. Елена Витальевна, она же теть Лена. Она умерла в 2010 году от цирроза печени. Умирала она тяжело, в палате городской больницы, забытая всеми, кроме единственного сына, который — что за дьявольская усмешка судьбы?! — уже сам был три года как мертв.

Кстати, заметок о той катастрофе на Соловьевском шоссе было очень много. Разумеется, во всех этих заметках было написано, что Балакирев и был за рулем разбитой «Тойоты». Разумеется. Потому что настоящего убийцу эвакуировал сам Роберт Векслер. Deus ex machina.

На какое-то время Костя отвлекся от мрачных мыслей. В одном из выпусков «Воскресенского рабочего» была огромная статья про Виктора Григорьева, озаглавленная: «Бизнесмен, семьянин, горожанин — история успеха длиною в жизнь». Разумеется, в статье не было ни слова про криминальное прошлое Григорьева, что немного противоречило заголовку, и тон ее был приторно-елейный, видимо, журналисту неплохо заплатили; большую часть статьи занимал рассказ про ООО «Белый альбатрос» — в общем, это была обыкновенная реклама под видом статьи, ничего удивительного. Виктор Григорьев был важным человеком в городе, но, боги, оказывается, Костя даже не представлял насколько.

Настенные часы показывали семь вечера, когда Костя сдал библиотекарше стопку газет, попрощался («Вы уж к нам заходите, молодой человек!»), сел в машину, чтобы поехать на кладбище номер три. День скорби должен закончиться вечером скорби, определенно должен. Когда Костя приехал на кладбище (он совершил крюк, заехав на АЗС, где и перекусил невкусным гамбургером, из которого постоянно вываливались соленые огурцы, нарезанные кружочками), уже стемнело. Облака в небе спрятались. Звезды пьяные смотрят вниз.

Костя постоял минут десять перед Женькиной могилой — очень уж удобно она была расположена, и кто-то (скорее всего, сам Женька) недавно возложил к надгробию парочку гвоздик, причем совсем недавно, потому что гвоздики были еще совсем свежие. Могила Ники Тауберг была в глубине кладбища, на перекрестке двух тропинок, в тени высоких деревьев, тянувших к небу свои ветви, точно плакальщицы, и была эта могила почти заброшена, никаких цветов, фотография на памятнике потускнела, а цифры выцвели. Некому было ухаживать за могилой девушки, умершей в далеких девяностых. А вот могилу Ясмины Керн, сколько ни пытался, Костя не нашел. Зато надгробие на могиле Елены Балакиревой нашло его само, нашло и напугало до смерти, потому что госпожа Балакирева была удостоена огромной статуи из нежнейшего мрамора, и Косте стало так страшно, что даже сердце заныло.

Он стоял, засунув руки в карманы синей куртки, стоял под этим рваным серым небом — по небу, надсадно крича, кружились вороны, — взглядом, полным скорби, смотрел на безобразно-красивую статую с пустыми глазами, не в силах сойти с места, словно окаменев. Это было самое жуткое, что он когда-либо видел за всю свою жизнь. А еще этот запах — запах горелой листвы и печали. Так пахнет тлен, подумал Костя. Так, возможно, пахнет бессмертие — вот только от этого бессмертия еще больше хочется умереть. Он поспешил покинуть территорию кладбища и вернулся к машине, припаркованной неподалеку.