Джеймс Гриппандо - Вне подозрений
– Кишка была тонка?
– Потому что все знали: бабки эти ввозятся российскими банками. А грабануть российский банк – это в девяти случаях из десяти означает, что вы грабанули русскую мафию. И не нашлось людей, у которых бы не хватило ума или, напротив, хватило бы духа выкинуть такой номер. Так что самолет продолжал спокойно летать.
– Очень любопытно.
– Ты понял, к чему это я?
– Еще бы.
– Дай нам два дня. Пройдешь проверку – познакомишься с Юрием.
– Лады.
– Ты еще скажи, что с ним будет, если не пройдет проверки, – вставила Катрина.
– Я думаю, он и так понял, – ответил Владимир.
– Просто пытаюсь быть предельно откровенной с друзьями. Он должен это услышать.
Владимир подался вперед всем телом, в глазах зажегся нехороший огонек.
– Не пройдешь проверки – встретишь Судьбу. Надо сказать, физиономия у него не из приятных.
Тео робко улыбнулся.
– Странно. Ты говоришь о судьбе так, словно это человек.
– Еще как странно! – с усмешкой подхватил Владимир. – Потому как все наши знают: Судьба – это не человек. Это животное. – И он громко расхохотался, стуча кулаком по столу. А затем вдруг с лица исчезла даже тень улыбки. – До свидания, Тео.
Тео поднялся.
– Ты знаешь, как меня найти, Катрина?
– Не беспокойся. Найти тебя нам не составит труда.
Тео двинулся к двери. Катрина проводила его взглядом, раздумывая, какое чувство она испытывает к этому человеку – ненависть или жалость.
Ах, Тео, мой мальчик. В камере для смертников ты был в большей безопасности.
40
Доктор Марш молча сидел на обитом бархатом сиденье адвокатского «лексуса». За рулем был Замора. Они находились в Коконат-гроув, в той его части, что выходила на берег Мексиканского залива, недалеко от больницы Милосердия, известной на всю Флориду отделением интенсивной терапии. Год за годом заведение рекламировалось в довольно эксцентричном местном журнале и под снимком здания больницы красовалась подпись: «Лучший вид со смертного одра». Марш пропустил утренний обход, и сейчас они торопились на автостоянку, чтобы забрать автомобиль доктора. Джесси Мерил по-прежнему занимала их мысли.
– Странная история с видеопленкой, – заметил Марш.
Замора остановился на красный.
– Почему? Не знаю, спала Джесси с этим Свайтеком или нет. Но то, что он не был ее навязчивой идеей, – это определенно.
Замора катал сигару между указательным и большим пальцами.
– По записи этого не скажешь. Выкрикивала его имя, занимаясь сексом с тобой.
– Эти записи еще ни о чем не говорят. Они фальшивка. И сделаны с одной целью – шокировать.
– Что-то я тебя не совсем понимаю.
Марш посмотрел в боковое окно. Потом обернулся к Заморе.
– Эта сука просто обожала проделывать разные штуки. Ну, допустим, заводила меня, а потом вдруг говорила какую-нибудь гадость, чтобы напрочь испортить настроение. И всякое желание сразу пропадало.
– Ну а записи?
– Записи она делала вовсе не для эротики. Тут вся штука в ее извращенном чувстве юмора. Однажды, еще до того, как я решился на развод, она довела меня почти до оргазма, а потом вдруг разыграла сцену, сделала вид, что в комнату вошла моя жена. Очень веселилась, наблюдая, как я слетаю с постели в чем мать родила и с дымящимся членом наперевес. Другая забава – в самый разгар утех начинала выкрикивать какое-нибудь имя. Один раз – имя моего семнадцатилетнего сына, другой – моего сослуживца. Но больше всего любила кричать: «Джек! Джек!» Знала, что этим по-настоящему достает меня.
– Чем это имя так злило тебя?
– Сам не понимаю.
– Может быть, ты ревновал ее к Джеку Свайтеку?
– Нет.
– У тебя были причины ревновать ее? Она выкрикивала его имя вовсе не ради хохмы?
– Да нет. Только для того, чтоб поиздеваться надо мной. Взбесить, свести с ума.
– Взбесить настолько, что ты был готов убить ее?
Глаза их встретились.
– Я тебе говорил: я не убивал.
– Тогда ты запросто пройдешь испытание на полиграфе.
– Знаешь, я передумал. Я не хочу проходить тест на полиграфе.
– Почему?
– Клянусь, к смерти Джесси я не имею ни малейшего отношения. Просто не верю я в эти самые детекторы лжи, вот и все. Уверен, закоренелые лжецы вполне могут переиграть эту машину. А невиновные люди начинают нервничать и в результате не проходят испытания.
Замора продолжал задумчиво вертеть в пальцах сигару.
– У меня есть хороший эксперт. Попробую уговорить Янковица пригласить именно его.
– Да не хочу я никаких тестов! И мне плевать, кто будет их проводить. Черт… Он проверяет частоту твоего дыхания, частоту пульса, давление. Но всякий раз, когда кто-нибудь упоминает имя Джесси Мерил, я так закипаю, что, боюсь, не пройду испытания, даже если буду говорить чистую правду.
– Тогда зачем ты с такой готовностью согласился на это в кабинете Янковица?
– Я просто блефовал. Решил, что с чем большей охотой соглашусь на этот тест, тем меньше шансов, что он решит меня испытывать.
– Ты не знаешь, что это за типы, государственные обвинители. Нет, теперь уж он ни за что не отступится.
– Если написанное нами объяснение удовлетворит его, возможно, он пойдет навстречу даже без полиграфа.
Замора удивленно покосился на своего клиента:
– С чего бы это?
– Да с того, что мы подвели под показания хорошую основу. Этот общий банковский счет – настоящая погибель для Свайтека.
– Как думаешь, почему она вписала его?
– Разрази меня гром, понятия не имею!
– Почему, к примеру, не тебя?
– Просто не собиралась делиться со мной деньгами. Это я давал ей деньги.
– Привык содержать всех своих дамочек по высшему разряду, да?
– Ты хоть понимаешь, как трудно содержать любовницу, когда жена, с которой прожил двадцать четыре года, норовит вытрясти из тебя при разводе все до пенни?
– Понимаю.
– Ладно, не будем об этом. У нас имеется Джесси Мерил, назвавшая Джека Свайтека совладельцем счета на полтора миллиона долларов, имеется также пленка, где она выкрикивает его имя. Для начала очень даже неплохо. И если прокурор скажет, что этого мало, мы дадим ему еще.
– Ему вроде бы достаточно.
– Это ты так говоришь.
– Я серьезно, – сказал Замора. – Следует продумать выступление перед жюри присяжных. Должно быть отточено каждое твое слово. Все должно быть правдой.
– Конечно. Лично я просто обожаю правдивые истории.
– Только особый акцент следует делать на слове «правдивые», а не «истории».
Доктор кисло улыбнулся.
– В том и состоит истина, да?
– В чем?
Зажегся зеленый. Замора тронул машину с места и быстро набрал скорость. Доктор Марш посмотрел в окно на пролетающие мимо пальмы и ответил:
– Все упирается в правильно расставленные акценты.
41
Спать они улеглись в полночь, в старой, еще девичьей спальне Синди. Последняя ночь в доме матери. Маленький старомодный ночник, стоявший на тумбочке, отбрасывал на простыни слабый свет. Типично девичья лампа, с абажуром в розово-белую полоску. Интересно, подумал Джек, что творилось в голове у Синди, когда она ребенком ложилась спать в этой комнате? И какие ей снились сны?.. Уж определенно, они не были похожи на те кошмары, что приходят теперь, с болью подумал он. Возможно, Эвелин права: причиной новых тревог Синди стал он сам.
– Ты на меня не сердишься? – тихо спросил он.
Синди лежала на боку, повернувшись к нему спиной. Джек рассказал ей все: и о завещании, и о ребенке, которого Джесси отдала на усыновление. Она выслушала его молча, не прерывая, даже будто не реагируя вовсе.
Она вздохнула и ответила:
– Возможно, я просто отупела. Стала равнодушна. И ничего больше не удивляет и не расстраивает меня.
– Знаю, наверное, лучше было не говорить, но это важно. Все, что произошло между мной и Джесси, было давно, еще до того, как мы с тобой познакомились.
– Понимаю.
– Я боюсь, что ты меня разлюбишь.
Джек был рядом, но видел лишь затылок жены. Она так ни разу на него и не взглянула.
– Что думаешь делать с этим мальчиком? – спросила после паузы она.
– Не знаю.
– Собираешься найти его?
– Наверное, должен.
– Ты этого хочешь?
– Не знаю. Все так запуталось. Не думаю, что смогу ответить на этот вопрос, пока не уляжется пыль.
Оба они долго молчали. Синди потянулась к выключателю, потом вдруг остановилась.
– А когда Джесси написала это завещание?
Джек не понимал, к чему она клонит.
– Примерно год тому назад.
– Так это прежде, чем она пришла к тебе и попросила выступить ее адвокатом?
– Да. Наверное, она написала завещание, узнав, что больна.
– Зачем она так сделала, как думаешь?
– Что сделала?
