Миккель Биркегор - Через мой труп
Итак, с учетом всех обстоятельств мне оставалось лишь одно — сесть за стол и начать работать. Тем не менее оказалось, что это проще сказать, чем сделать. Я чувствовал себя как та скотинка, которая несколько месяцев вольно паслась на зеленом лужке, и вот теперь ее вновь загоняют на длительный срок в тесное и темное стойло.
Кроме того, существовал также и ряд прочих, отвлекающих от главного дела факторов. У меня по-прежнему постоянно брали интервью, приглашали в ток-шоу. Ни одна из дискуссий, где обсуждалась тема насилия в литературе, на телевидении или в компьютерных играх, не обходилась без моего участия. В тот период я соглашался на все — от присутствия на телеэкране в субботних развлекательных программах до ведения тематических рубрик в местных газетах. Причем делал это весьма охотно — ведь эти занятия служили неплохим оправданием тому, что я до сих пор так еще ничего и не написал. Стоило мне сесть за компьютер, как я моментально утрачивал способность членораздельно формулировать свои мысли, которых, кстати сказать, и так было немного, как в плане содержания, так и в отношении структуры будущего романа. По мере того как я все больше утрачивал веру в собственные силы, я находил все новые и новые поводы для отлынивания от работы: развлекался в городе на пару с Бьярне, занимался домашним хозяйством либо просто наслаждался семейной идиллией в компании Лины и дочурки.
Оставаясь, таким образом, достаточно открытым в социальном плане, я не терпел ни малейшего вмешательства в процесс своей работы. Ни с кем, даже с Линой, я не пытался обсуждать того, что написал — или на самом деле не написал. Она была настолько тактична, что почти не задавала вопросов, я же истолковывал данное ею согласие на продолжение кровавой трилогии как уступку взамен на то, что я буду уделять семье больше внимания. На самом деле так оно и было. Я был образцовым отцом, у которого всегда найдется время поиграть с дочерью, и заботливым супругом, оказывающим жене всяческую помощь и поддержку в ее стремлении продолжить карьеру балерины.
Упущенное мной на писательской стезе я с лихвой восполнял в роли отца, а поскольку отцовство предполагает наличие детей, то я не только с великой радостью, но и с огромным облегчением воспринял новость о том, что Лина вновь беременна. Ведь теперь у меня возникала еще одна веская причина отсрочить начало работы, еще один, если можно так выразиться, проект, за который никто не вправе будет меня упрекнуть. Можно сказать, лучшее в мире оправдание!
Меня часто поражает работа нашего подсознания. Иногда мне кажется, что между полушариями нашего мозга разворачиваются настоящие сражения — ведется перманентная борьба воли с интуицией. И стоит одной только немного обозначить свою слабину, как другая немедленно начинает брать верх. Когда я пытался заставить себя что-нибудь написать или сочинить, это, как правило, оканчивалось ничем, однако стоило мне настроить себя на исполнение роли отца, решительно отринув всяческие мысли о творчестве, как сюжеты начинали сами собой рождаться в моем мозгу один за другим.
Основная идея «Внутренних демонов» появилась у меня вскоре после того, как Лина забеременела во второй раз. Обнаженные и разгоряченные, мы лежали в постели после очередного акта любви. Голова моя покоилась на коленях Лины, ее тонкие пальцы нежно перебирали мои волосы. Беременность пока еще никак не сказалась на фигуре жены, лишь грудь слегка увеличилась и стала более чувствительной. К великой моей досаде — поскольку Лина довольно болезненно реагировала на каждое мое прикосновение к ней, а я в свою очередь никак не мог удержаться от ласк. С наступлением беременности небольшие крепкие груди Лины налились и стали немыслимо соблазнительными — меня всякий раз так и подмывало накрыть их ладонями.
Не помню, с чего все началось, однако разговор у нас зашел о том, как женщинам приходилось рожать детей в прежние времена: как болезненно это было в отсутствие анестезии и как высока была смертность среди младенцев и матерей. О том, к каким последствиям для младенца могли привести трудные роды, в особенности если мать при них погибала, а ребенку всю жизнь предстояло прожить с мыслью о том, что он повинен в смерти собственной матери. Именно с этого момента во мне и начала вызревать некая идея, ставшая впоследствии основой сюжета «Внутренних демонов».
Танцевать Лина перестала, однако полностью работу не бросила — устроилась на должность помощника балетмейстера в театре «Беллевю».[39] Это означало, что в дневные часы я по-прежнему оставался наедине с Ироникой и мог сосредоточиться на работе над новым романом, параллельно ухаживая за дочкой. То есть практически так же, как в период написания «Внешних демонов», продолжалось некое творческое сотрудничество отца и дочери, благодаря которому наша близость росла.
Вероятно, Лина подспудно чувствовала, что в нашем мире для нее места нет. В один прекрасный день она заявила мне, что я замкнулся и отдалился от нее и что мое чрезмерное увлечение новой работой вызывает серьезные опасения. Что именно я пишу, она не знала — это было нашей с Ироникой тайной, — однако, по ее словам, жена не могла не отметить происходящих во мне перемен. Сам я ничего такого за собой не замечал и потому не мог ее понять. Рукопись же между тем росла день ото дня, и ко мне возвращалась моя прежняя вера в собственный творческий потенциал. Я забыл все свои честолюбивые планы, связанные с написанием романа «Приглашаем в наш клуб», и испытывал истинную эйфорию, наблюдая за тем, как стремительно увеличивается количество страниц «Внутренних демонов». Так что, возможно, Лина была права, и, когда дневная норма оказывалась выполненной, я выглядел несколько отстраненным и изнуренным. Лина хотела пораньше уйти в декретный отпуск, однако я отговорил ее, ссылаясь на то, что это может неблагоприятно сказаться на ее карьере. Не то чтобы я не мог работать в ее присутствии — просто меня вполне устраивал заведенный порядок, когда я отводил Иронику в детский сад и забирал ее оттуда. Мне также доставляло немалое удовольствие играть с ней, когда девочка не могла найти себе занятие. Лина испытывала своего рода чувство зависти по поводу нашей близости, как будто мы что-то скрывали от нее. Нередко случалось, что за обедом мы с Ироникой перебрасывались понимающими взглядами, и это приводило мать в настоящее бешенство. Каюсь, иногда мы злоупотребляли подобной игрой, и меня нимало не заботило, как это может отразиться на Лине.
Тем временем живот у супруги рос, и я внимательно следил за всеми происходящими с ней в физическом плане изменениями. Когда Лина носила Иронику, я был слишком занят на своих халтурах, зарабатывая на кусок хлеба для семьи, но теперь мог всецело сосредоточиться на своих наблюдениях. Кроме умиления, испытываемого в процессе изучения развития беременности жены, мной руководил еще один важный мотив: для новой книги было крайне важно, чтобы я хорошо разбирался во всех деталях протекания беременности и родов. Быть может, временами я перегибал палку и становился слишком назойлив, ибо однажды вечером в постели, когда я по обыкновению гладил ее живот и бедра, Лина довольно резко заявила, что ей было бы куда приятнее, если бы я разговаривал с ней, глядя в лицо, а не на прочие части тела.
Через несколько дней произошло то, чего Лина никогда так и не сумела мне простить до конца.
Ироника с самого утра капризничала, наотрез отказываясь идти в детский сад. Это вызвало во мне сильнейшее раздражение. Именно сегодня я собирался поработать часов пять-шесть, а дочь была в том возрасте, когда детям требуется постоянное внимание к себе. Я попытался договориться с ней: если хочет, она может оставаться дома, однако в таком случае ей придется развлекать себя самой. Сварив себе чашечку кофе, я сел за компьютер и приступил к работе. Договор с Ироникой продержался ровно десять минут — она появилась в дверях моего кабинета с набором игрушечной посуды и стала настаивать на том, чтобы мы с ней отправились печь пирожки. Я, как мог, старался сдерживаться, однако спустя какое-то время все же не на шутку рассердился. Строгим голосом я велел дочери отправляться в гостиную, сидеть там и вести себя потише. Если же она меня не послушает, то я отведу ее в детский сад и оставлю там до завтра. Разумеется, это была всего лишь пустая угроза, однако Ироника понурилась и побрела вниз по лестнице.
Чуть позже из кухни донесся грохот, а вслед за ним какой-то металлический звон и плач моей дочери.
Я вскочил и опрометью кинулся вниз. Ироника, плача, лежала на полу. Вокруг нее были разбросаны ножи, вилки и прочие столовые приборы. Очевидно, она решила печь пирожки сама, сумела дотянуться до выдвижного ящика и случайно опрокинула его. Все, что в нем хранилось, посыпалось прямо на нее. Я с ужасом увидел темное пятно крови, с пугающей быстротой расплывающееся по полу у верхней части ее ноги. Я усадил дочь на стол, стянул с нее колготки и увидел глубокий порез на внутренней части бедра. Вероятно, тяжелый и острый, как бритва, разделочный нож, падая, поранил ее. От вида текущей ручьем крови мне едва не стало плохо. Я схватил чистые кухонные полотенца, одним из них перетянул Иронике бедро выше пореза, а другое прижал к ране. Ироника по-прежнему хныкала, однако меня особенно встревожило, что лицо у нее сделалось каким-то неестественно бледным.
