Эрик Ластбадер - Черный клинок
Вулф наверняка остался бы с отцом и дольше, но тут его неожиданно "позвали" домой. Это не был вызов в прямом смысле, но он его почувствовал. В то утро он пробудился из-за приснившегося сна. Ему снился круживший высоко в небе ястреб. Он кружил так высоко, что снизу казался крохотной точкой. Ястреб постепенно спускался, минуя один воздушный слой за другим. Он опустился ниже вершин пурпурных гор, а затем еще ниже – в просторную красную долину, через которую из-за сдвига в скальном грунте пролегла трещина. Все ниже опускался ястреб, прямо в подземный мрак, туда, где в каменной пыли, стоя в просачивающейся в шахту воде, трудился Вулф. Встревоженный звуком рассекаемого крыльями воздуха, он глянул в глаза ястребу. И все сразу понял.
С отцом он попрощался на склоне Лайтнинг-Риджа. Солнце в ту австралийскую зиму более яркое, чем когда-либо, обволакивало его своими лучами, как мантией. Отец взял сына за руку, точь-в-точь как тогда, когда Вулф приехал сюда, и притянул к себе.
– Отлично, что ты побывал здесь, – сказал он, обняв его. – Я на это и не надеялся.
– Я понял, почему ты не вернешься домой, – отозвался на это Вулф.
Питер выпустил его из объятий.
– Вижу, что понял.
Последнее, что запечатлелось в памяти Вулфа, – это его отец, идущий в поселок, и его друзья вокруг него. Вулфу даже почудилось, будто он слышит едва-едва различимые звуки затянутой кем-то народной песни.
* * *Белый Лук умирал, и именно это заставило Вулфа вернуться домой. Когда стало ясно, что он доживает последние дни, старика перенесли в его собственный вигвам, в котором ежедневно поддерживался порядок. В верхней части вигвама прорезали отверстие прямо над тем местом, где на ложе из оленьих шкур и медвежьего меха лежал Белый Лук. Рядом с ним горел огонь, в который периодически подбрасывали пучки ароматного сушеного шалфея. Вулф знал, что делается это для того, чтобы деду было легче вознестись на небеса.
В Элк-Бейсине стояло лето, но Белый Лук был по горло укутан в меха. Его часто била дрожь, как при лихорадке, хотя он не страдал ни одной из тех болезней, которые известны белым докторам.
– У меня счастливая судьба, – сказал однажды Белый Лук, когда внук сидел рядом с ним. – Большинство людей покидают свое тело только один раз, когда умирают. А у меня полеты происходили чуть ли не каждый день, когда бы я ни пожелал этого.
– Ты хотел, чтобы я тоже совершал их, не так ли, дедушка? – задал Вулф вопрос, над которым ломал голову все то долгое время, пока добирался домой.
Молчанию Белого Лука, казалось, не будет конца. Его глаза закрылись, а лицо, цветом напоминавшее воск, стало похожим на лик мертвеца. Вулфа уже начала охватывать тревога, но в этот момент губы деда шевельнулись.
– Да. Я хотел, чтобы ты пошел по проложенному мною пути, – произнес он наконец. – Мне потребовалось время, чтобы понять, насколько эгоистично было мое желание. Это единственный случай, когда я делал то, что говорило мне мое сердце, а не песня, пронизывающая мир. Очень уж сильным было это желание.
– Но, по-моему, мне тоже этого хотелось, – возразил Вулф. – Помнишь, как я уговаривал тебя взять меня снова в то место на плайе?
На губах Белого Лука мелькнуло некое подобие улыбки.
– Я все помню. Но, по-моему, ты просто хотел сделать мне приятное, – произнес он, повернув голову в сторону Вулфа. – Дай мне руку.
Вулф вложил свою ладонь в дедову, заметив, какая она холодная и сухая.
– Я чувствую твою силу, Вулф, – и я вижу, что твой путь лежит в ином направлении.
– В каком?
– Не знаю.
Однако у Вулфа после этих слов осталось впечатление, что ответ хорошо известен его деду, умелому ткачу, способному проследить хитросплетения каждой нити даже после того, как ткань уже соткана.
– Помнишь наше путешествие в Страну мертвых? – спросил его Белый Лук.
– Конечно, помню.
– Каждое путешествие, каждый полет начинается с пересечения моста. Это не обязательно должен быть настоящий мост.
– Как река?
– Да, как река, – подтвердил Белый Лук. – Я хочу, чтобы ты все "се кое-что для меня сделал. Построй для меня такой мост. Возьми для этого два отрезка крепкой пеньковой веревки и прикрепи к ним сухожилиями через определенные промежутки семь стрел из тех, которые я сам себе изготовил, чтобы получилось что-то вроде перекладин на веревочной лестнице.
– Я попрошу кого-нибудь помочь мне.
– Нет, – возразил Белый Лук, держа руку Вулфа уверенно и крепко. – Все это ты должен сделать сам. Лишь твои руки могут прикасаться к лестнице-мосту. Когда будет все готово, повесь ее через отверстие надо мной. А теперь иди и сделай, как я сказал.
И он отпустил руку Вулфа.
За три часа Вулф сделал лестницу. Близился вечер. Солнце, раздувшееся, как женщина на сносях, уже касалось горных вершин на горизонте. Весь день вигвам продувал ветерок, принося Вулфу прохладу. Но сейчас, после того как он подвесил над дедом лестницу-мост, воздух стал неподвижным, а от плотно утоптанной земли исходило накопленное за день тепло, отгонявшее ночной холодок.
– На заре сотворения мира, Вулф, людям не нужны были шаманы и лестницы-мосты, – говорил ему Белый Лук. – Каждый человек обладал силой, чтобы подняться на небо. Но подобно воде, точащей камень, время изменило людей. Большинство из них растеряли силу. Теперь лишь шаманы могут путешествовать по узкому проходу между небом и землей, между временем и пространством. Но и те мосты, которыми они пользуются, стали опасными, потому что небо и земля, пространство и время больше не соприкасаются друг с другом. Они разделены страшной пустотой, образовавшейся вследствие вырождения, и в этой пустоте может сгинуть даже самый могучий шаман.
Сквозь отверстие в вигваме старик устремил взгляд вверх, на разукрашенное первыми закатными лучами небо.
– Я брал тебя с собою, пользуясь одной из таких лестниц-мостов. Ты выдержал это путешествие благодаря самому себе. Вот почему я решил, чтобы именно ты достроил эту лестницу для меня. Познай то, что внутри тебя. Настанет день, когда тебе придется воспользоваться этим даром.
В смертный час Белого Лука его дочь Открытая Рука находилась рядом с ним. Вокруг его вигвама расположились члены не только племени шошонов с Винд-Ривер, но и множество других племен индейской нации. Все они сидели и ждали смерти старика. Вулф присел на корточки прямо рядом с входным пологом; оглядевшись, он увидел, что вся равнина заполнена людьми, застывшими в ожидании. Двигались лишь пасущиеся лошади да собаки, бродившие в поисках объедков среди костров для приготовления пищи. Только один раз раздался плач младенца, и вновь воцарилась тишина.
Наверное, Вулф задремал, потому что вдруг увидел, что рядом с ним сидит его мать. Она обняла сына, будто защищая его, и коснулась губами его щеки. Глаза ее покраснели, а на лице виднелись следы слез.
– Он ушел, – сказала она тихим голосом.
Но тут, в первый и последний раз в своей жизни, она ошибалась.
Книга вторая
Будни военного времени
Даже если тебя включат в почетный эскорт, тебе вовсе не следует знать, что Мэттергорн – совсем не дуговой горн.
Темпл ФилдингВашингтон – Ист-Хэмптон – Токио
– Больше всего на свете я презираю лицемерие.
Произнесший эти слова бригадный генерал в отставке Хэмптон Конрад выглядел так, будто сошел с агитационного плаката, призывающего на службу в армию. Крупный, с квадратным подбородком, резкими чертами лица и светлыми с проседью волосами, он носил уставную прическу, а в серых глазах при случае сверкали голубые молнии, делая генерала одновременно и привлекательным, и грозным. Однако образом мыслей он совсем не походил на простого армейского служаку, что и послужило препятствием для его дальнейшей военной карьеры и причиной преждевременной отставки – на десять лет раньше, чем это было принято в отношении однозвездочных генералов. Хэмптон Конрад во многом не походил на других.
Он вырос в Хартфорде, штат Коннектикут, и был одним из семи сыновей Торнберга Конрада III, превратившего этот город в своего рода столицу страхового бизнеса для всей страны. Старшие братья упростили его имя до краткого Хэм – по аналогии с названием известного сорта ветчины – из-за здоровенных мясистых рук и крепких кулаков, которыми паренек мог отдубасить своих обидчиков, даже если они были гораздо старше него.
Торнберг Конрад III сделал все (а сделать он мог многое) для успеха своего потомства в любом начинании. Выполняя его волю, Хэм поступил в военное училище в Вест-Пойнте и окончил его с отличием, заняв почетное место в списке выпускников. Братья, учившиеся в то время в самых престижных колледжах и университетах Восточного побережья, не скупились на насмешки.
Отец же, считая, что все их колкости только пойдут Хэму на пользу, помалкивал и никак не проявлял своих чувств. Он гордился сыном, ведь тот осуществлял его мечту, и это наполняло отцовское сердце еще большей гордостью.
