Дин Кунц - Холодный огонь
Но Джим остался равнодушным к ее мольбам. Он продолжал молча глядеть на нее. Холли стало не по себе. Но она не отвела глаза, поняв, что он использует свой пронизывающий взгляд для того, чтобы подавить ее волю, запугать. Но с ней такие вещи не пройдут. Она не собирается уступать ему инициативу.
Наконец Джим сказал:
— Значит, вас прельщают лавры Лоис Лейн? Сперва Холли не сообразила, о чем идет речь. Потом вспомнила: Лоис Лейн, журналистка, помогавшая Супермену в знаменитом фильме.
Холли поняла: Айренхарт пытается ее разозлить. Подождет, пока она выйдет из себя, а потом воспользуется моментом и выставит за дверь. Она решила сохранять спокойствие и доброжелательность.
Но Холли не умела одновременно держать себя в руках и сидеть спокойно. Злость, бушевавшая у нее внутри, требовала немедленного выхода. Она рывком отодвинула стул и заходила по кухне.
— Ошибаетесь. Вовсе не желаю стать вашим бесстрашным хроникером. Я уже сказала: с этим покончено. Мне не улыбается роль вашей поклонницы, этакой сумасбродной девчонки с добрыми намерениями, которая то и дело падает в обморок, вечно влипает в какую-нибудь историю. Я вижу: рядом со мной происходит что-то очень важное, и хочу предложить свою помощь. Да, это опасно, но я все равно хочу быть причастной к вашему делу, потому что нахожу его таким… таким важным. Помогая вам, я сделаю больше добра, чем за всю прожитую жизнь.
— Доброхоты обычно так заняты собой, так самонадеянны, что от них больше вреда, чем пользы, — сказал Джим.
— Я не из их числа, меня не волнует, что обо мне подумают. Я не нуждаюсь в чувстве морального превосходства. Просто хочу быть полезной.
— В мире полным-полно доброхотов. — Джим и не думал уступать. — Если мне потребуется помощник, а он мне совсем ни к чему, с какой стати я должен отдавать предпочтение вам?
Невозможный человек. Ей захотелось дать ему пощечину.
Однако, продолжая мерить шагами кухню, Холли сказала:
— Вчера, когда я забралась в самолет и вытащила мальчика, Норби, я… удивилась самой себе. Никогда не думала, что способна на такое. И мне было очень страшно там, в салоне, но я его спасла и почувствовала, что чего-то стою.
— Любите, когда вами восхищаются, когда все считают вас героиней, — сухо сказал Айренхарт.
Холли покачала головой.
— Не правда, дело вовсе не в этом. О том, что я вытащила Норби, не знает никто, кроме одного спасателя. Просто после того, как я это сделала, я выросла в собственных глазах.
— Словом, у вас «идея фикс» — героизм, риск, вы просто свихнулись на этой почве.
Сейчас Холли хотелось ударить его дважды. Прямо по лицу, чтобы глаза на лоб полезли. От этого ей сразу станет легче.
Но она взяла себя в руки.
— Хорошо, значит, по-вашему, я свихнулась на героизме.
Он и не подумал извиняться.
— Но это все-таки лучше, чем каждый день набивать нос кокаином.
Он не ответил.
Хотя Холли и старалась не выдавать своих чувств, ею овладело отчаяние.
— Вчера, когда все закончилось и я отдала мальчика спасателю, знаете, что я почувствовала? Не восторг, не гордость от того, что мне удалось победить смерть, — все это, конечно, было, но словно отошло на второй план, больше всего я чувствовала ярость. Это удивило и даже испугало меня. Я злилась на весь мир: на глазах у мальчика погиб его дядя, он сам едва уцелел и, такой маленький, лежал под креслами среди крови и трупов. Разве сможет ребенок забыть эти ужасы! Он никогда не будет радоваться жизни, как другие дети его возраста. Хотелось кого-нибудь ударить, потребовать извинения за то, что случилось. Но судьба — не слизняк в дешевом костюме. Ее не схватишь за воротник, не заставишь просить прощения. Можно злиться сколько угодно, но ничего нельзя поделать.
Холли не повышала голоса, но ее внутренняя напряженность росла с каждым словом. Она невольно ускорила шаг. Злость уступила место лихорадочному возбуждению, которое точнее всего говорило о том, что она на грани отчаяния.
— Ничего нельзя поделать, если только вас не зовут Джим Айренхарт. Вы — единственный, кто способен бороться со смертью. Я знаю это. А после нашей встречи уже не могу жить так, как жила раньше. Благодаря вам я обрела надежду, о которой бессознательно мечтала долгие годы, вы открыли мне путь, о котором до вчерашнего дня я даже не подозревала. Теперь я чувствую в себе силы бороться с судьбой, плевать в лицо смерти. Черт возьми, не можете же вы захлопнуть дверь у меня перед носом и лишить всего этого!
Он молча смотрел на нее.
Поздравляю, Торн, презрительно сказала она себе. Ты просто образец выдержки и спокойствия, настоящий монумент самообладания.
Он смотрел на нее.
Она сражалась изо всех сил и в ответ на ледяное молчание швыряла ему в лицо новые и новые потоки жарких слов. Но пыл иссяк, и все, что можно было сказать, она уже сказала.
Силы внезапно покинули ее, и Холли, жалкая и несчастная, села. Положила локти на стол и, спрятав лицо в ладонях, подумала, что сейчас расплачется или закричит от боли, но лишь горестно вздохнула.
— Пива хотите? — спросил он.
— И вы еще спрашиваете!
* * *Косое пламя заходящего солнца пробивалось сквозь опущенные ставни, бросая медно-золотистые отсветы на потолок и столик в углу, за которым они расположились. Холли, утонув в кресле, разглядывала Джима, который сидел, наклонившись вперед, молча уставившись на полупустую бутылку пива.
— Я уже говорил в самолете, что я не экстрасенс. Я не могу предсказывать события, когда хочу. И у меня не бывает видений. Мной управляют какие-то высшие силы.
— А если точнее?
Он пожал плечами:
— Бог.
— С вами говорит Бог?
— Не говорит. Я не слышу вообще никакого голоса. Просто время от времени чувствую, что должен успеть в определенное место…
Джим, как мог, попытался объяснить Холли свое появление у школы Мак-Элбери в Портленде и в других местах. Он также рассказал о том, как отец Гиэри нашел его на полу церкви и увидел на теле раны Христа.
Рассказ Айренхарта напоминал странную мистическую смесь из еретических мыслей католика, замешанную на индейском знахарстве и приправленную для равновесия элементами трезвого полицейского протокола. Холли пришла в возбуждение, но не могла не высказать своих сомнений:
— Сказать по правде, не вижу, при чем здесь Бог.
— Я вижу, — тихо ответил Джим, давая понять, что для него это вопрос решенный и он не нуждается в ее одобрении.
Его ответ не смутил Холли.
— Иногда вы действуете чертовски жестко, даже жестоко. Например, с теми негодяями в пустыне, которые похитили Сузи и ее мать.
— Они получили по заслугам, — равнодушно сказал Джим. — Есть люди, у которых такие черные души, что их не отмоешь и за пять жизней. Зло — реальность, оно идет по Земле. Порой дьявол сбивает с истинного пути тех, кто послабее, а то и просто посылает в мир психопатов, у которых нет генов жалости и сострадания.
— Я не спорю, в подобной ситуации по-другому нельзя. У вас просто не было выбора. Я только хочу сказать: странно, что Бог дает своему посланнику дробовик.
Джим отхлебнул пива.
— Вы когда-нибудь читали Библию?
— Конечно.
— Там сказано: Бог стер с лица земли Содом и Гоморру, обрушив на них вулканы, землетрясения и огненные дожди. А вспомните Всемирный Потоп! Или тот случай, когда он утопил в волнах Красного моря все войско фараона. Не думаю, что он станет возражать против старого дробовика.
— Я представляла себе Бога из Нового Завета. Наверное, вы о нем слышали — понимающего, сострадающего, милосердного.
Он смерил ее ледяным взглядом. Его синие глаза могли быть такими нежными: заглянешь в них — и колени подкашиваются, но эти же глаза обольют холодом так, что дрожь пробежит по телу. Еще миг назад взгляд Джима дышал теплом, и вдруг перед ней стена из синего льда. Если у Холли и оставались сомнения, то его враждебность ясно говорила: дверь в его жизнь может в любой момент захлопнуться у нее перед носом.
— Мне попадались негодяи, которых и животными-то не назовешь. Они этого не стоят. И если бы Бог всегда их прощал, я не хотел бы с ним иметь ничего общего.
* * *Холли мыла над раковиной грибы и резала помидоры, а Джим отделял белки от желтков, намереваясь приготовить пару малокалорийных омлетов.
— Люди не всегда собираются умереть во дворе вашего дома. Часто, чтобы их спасти, вам приходится ехать через всю страну.
— Один раз во Францию, — ответил он, подтверждая ее предположения, что его деятельность не ограничивается территорией Соединенных Штатов, — раз в Германию, дважды в Японию и один раз в Англию.
— Почему эти высшие силы посылают вас так далеко?
— Не знаю.
— Вы когда-нибудь задумывались: что особенного в этих людях? Я хочу сказать, почему нужно спасать их, а не кого-то еще.
