Илья Бушмин - Анабиоз
Пока оперативник требовал пригнать понятых, уже томящихся в полицейской машине, его напарник оставил охрану бара на откуп трем ППСникам, а сам двинулся к туалету — обрадовать меня. Но вместо этого взгрустнул сам, ибо в туалете никого не оказалось. Зато на полу красовалась полоска крови из моего разбитого кастетом рта. А потом он услышал крики в глубине подсобных помещений и пустился выполнять свой служебный долг.
— Заштопали рожу-то? — осведомился опер, когда мы вместе вышли из дверей травмпункта. — Мда, ну и видок у тебя… Скула распухла, вместо губ лоскуты какие-то, глаз заплыл…
— Спасибо за поддержку. Я это очень ценю.
— До свадьбы заживет!
— Отдельное спасибо за оптимизм.
Опер нахмурился.
— В Москве все гопники так говорят, или только ты?
— Подбросите домой? Спать хочу, с ног валюсь.
— Тут это, — опер покряхтел. — Такое дело… Тебе в отделение надо.
— Что? — сказал я это слишком эмоционально и тут же пожалел, потому что губа отозвалась такой болью, что захотелось разбить череп об стену. Подождав, пока боль уляжется, я прохрипел: — Зачем?
— А заявление кто писать будет?
— Какое, к черту, заявление? Мы так не договаривались.
— Алё! — изумился опер. — Тебя заперли и принялись избивать. Справка из травмпункта теперь есть. Телесные повреждения средней степени тяжести, между прочим. Доказуха — сто процентов. Твоему Рыжему пару годиков добавим.
— А можно без меня?
— Нельзя.
— Черт… — я покачал головой. При каждом движении в голове что-то больно постукивало по стенкам черепной коробки. — Никогда раньше не писал заяву.
— Обычно на тебя писали! — хохотнул опер.
Весельчак, тоже мне.
— Обычно на меня тоже не писали. Боялись, что будет хуже.
Опер нахмурился. Наверное, в следующий раз в общении с сотрудником угрозыска лучше подбирать слова. Но после порции клофелина и побоев я соображал со скрипом.
Мы поехали на вокзал. Добрались до ЛОВД, где я полчаса писал заявление. Вид у меня, вероятно, был настолько паршивый, что опера выделили мне крохотный кабинет с продавленным и старым, почти как дома у Тимура, диванчиком и предложили вздремнуть.
Я проснулся от толчка в плечо. Толчок перерос в боль в каждом сантиметре грудной клетки, и я стиснул зубы.
— Давно дрыхнешь, — передо мной стоял опер в наколках. — Время половина одиннадцатого утра, ты в курсе?
Я вскочил, как ужаленный.
— Поезд! Вы обещали!
— Спокойно, спокойно, — опер помахал рукой перед моим носом. — Не ори. Мы все сделали. Трое наших мужиков поговорили с проводниками.
— И?
Опер кинул на стул. Я послушно присел. Опер уселся напротив, почесал затылок.
— Короче, так. Одна проводница вспомнила твоего брата. Он ехал в ее вагоне. Вспомнила с трудом. Сам понимаешь, времени много прошло, больше месяца, а у нее перед носом по двести человек за сутки проходит.
— И? — повторил я.
— Она сказала, что ночью твой брат был в вагоне. Спал себе спокойно. Она как раз на соседнее с ним место старика больного устраивала. Потом она не смогла вспомнить, видела твоего брата или нет. Одно она запомнила точно. Когда поезд пришел в Самару, его уже не было.
Я окаменел.
— Как так?
— А вот так, — развел руками опер. — В Самаре зашли люди, и одна баба решила устроиться на месте твоего брата. Проводница сказала, что пассажир едет до Оренбурга. Но на сиденье не было ни самого пассажира, ни его вещей. Ничего не было.
Я даже не знал, что и подумать.
— Черт… Как так вообще? Как это возможно?
— А те города, которые до Самары идут — ты все проверял?
— Да! — я был практически в отчаянии. — Кроме Рязани, потому что Сергей еще был на связи и сказал по телефону, что все в порядке, когда поезд проходил Рязань! А во всех остальных городах я был. Везде листовки с его фотографиями расклеил, больницы и морги проверил! Рязань, Сызрань…
Я осекся. А потом, осененный ответом на элементарную задачку для младших классов, посмотрел на опера.
— Новокуйбышевск. Единственный город, который я проскочил, потому что там поезд делает всего лишь минутную остановку. Сергей вышел там.
Ирония судьбы. Я решил проверять каждую станцию, через которые пролегал маршрут поезда «Москва-Оренбург». До слишком понадеялся на самарский след — и решил пропустить Новокуйбышевск. Я лишь вышел там покурить — после чего благополучно проскочил его. Тот самый городок, где Сергей по какой-то причине покинул состав.
Предвкушение, что очень скоро я найду брата, придало мне сил. Я упросил оперов подбросить меня до квартиры, хозяйка которой, мой личный эскулап Лидия Михайловна, мечтала избавиться от меня как можно скорее. Теперь ее мечта исполнится. Я добрался до ее жилища и в сопровождении опера поднялся наверх. В его задачи входило объяснить ошарашенной хозяйке, что новые узоры на моей физиономии санкционированы правоохранительными органами, и уголовное преследование мне — а заодно и ей, за укрывательство — не угрожает.
Опер был так любезен, что лично посадил меня на первый же поезд, идущий в сторону Новокуйбышевска. Напоследок он пожал мне руку.
— Спасибо за сотрудничество.
— Да уж, — я осторожно потрогал распухшее и саднящее лицо.
— Из тебя, кстати, неплохой опер бы получился. Ну, если когда-нибудь еще окажешься в наших краях… — я ожидал, что он скажет «забегай», но опер в наколках хмыкнул и закончил предложение: — …Ничего больше не натвори.
Это был общий вагон. Я уселся на свое место. Мне повезло, оно было у окна. Водрузив рюкзак на колени, я смотрел сквозь мутное, в разводах стекло на удаляющиеся строения железнодорожного вокзала Самары. И гадал, что меня ждет в Новокуйбышевске, конечном пункте моего путешествия. Ни о чем кроме этого я был просто не в состоянии думать. Либо радость, либо неизвестность, либо ужасная правда. Одно из трех.
Я сидел в оцепенении, пка не зазвенел сотовый телефон. Мое сердце екнуло в истерзанной побоями груди, когда я увидел номер абонента и имя, под которым тот был записан в телефонной книжке. «Женя».
— Привет, — сказал я и соврал: — Я как раз хотел тебе звонить. Я сейчас еду из Самары в Новокуйбышевск. Появилась кое-какая информация…
— Я беременна, — донесся из динамика безжизненный голос Жени. И после этой фразы мои собственные слова застряли в глотке.
Круг первый
1
Голова раскалывалась. Я отправился в тамбур, распугав своей побитой рожей двух женщин, бредущих с сумками по вагону. Мне было тесно дышать в духоте вагона. Уже у выхода в тамбур я наткнулся на энергичную женщину с тележкой.
— Пирожки горячие, сок, холодное пиво! — заунывно, напоминающим плач муэдзина на минарете пела она.
Искушение слишком большое. Я взял бутылку пива, осознав при этом, что последнее время не могу смотреть на пойло. Алкоголь перестал приносить то, что он всегда приносил. Это было странно и лишало опоры. Но не сейчас. Я прошел в тамбур, откупорил бутылку с помощью зажигалки и выпил почти залпом.
— Как такое возможно вообще? — говорил я Жене пять минут назад по телефону. — Ты… ты вообще уверена?
— Я сделала несколько тестов подряд. А сегодня была на УЗИ. Ошибки быть не может.
Женя, судя по голосу, едва держалась, чтобы не расплакаться.
— Я на шестой неделе, Леш.
Услышанное я осознал не сразу.
— Что?
— Шестая неделя.
— Но… — на мгновение я онемел. При первых ее словах «я беременна» я сразу нарисовал себе самый паршивый сценарий. Сейчас оказывалось, что реальность была гораздо более драматичной. — Подожди. То есть… ребенок… это не от меня?
— Конечно, не от тебя! — голос Жени звенел. — Сергей.
— Господи, — только и сказал я.
— У меня цикл нестабильный. Ну, ты понимаешь, о чем я? Задержка на пару недель — это ничего особенного. Я сначала значения не придала. Но потом пошла третья неделя… Я сделала тест. И оказалось то, что оказалось.
Я молчал. Захотелось закрыть глаза.
— Я сейчас одна, — Женя всхлипнула. — Совсем одна. Съемная квартира, откуда придется съезжать, когда оплаченный срок закончится. А это будет очень скоро… У меня нет денег, чтобы жить здесь дальше. Это все тяжело говорить, понимаешь?
— Наверное.
— Леш, что мне делать? — она больше не могла сдерживаться. — Я в панике вообще. У меня фиговая работа, мне придется возвращаться к родителям. Отец ребенка Сергей, а он, скорее всего… Ну, ты понимаешь. Его нет. А я не могу одна растить ребенка. Я не смогу. Я не справлюсь.
— Даже не думай, — отозвался я, безуспешно пытаясь справиться с осаждавшей меня головной болью.
— Что?
— Даже не думай, если ты об аборте.
— Легко говорить, да? — закричала Женя. — Ты понимаешь вообще, о чем я говорю? Я одна! И я один на один со всем этим! Как ты можешь —
