Джесс Уолтер - Над осевшими могилами
Дюпри кивнул. Врач закрепил повязку на его плече и выдал горсть пакетиков антисептической мази, связанных друг с другом, точно сосиски.
– Когда наложат швы, остерегайтесь инфекции, – предупредил он.
– Спасибо. – Дюпри надел рубашку, а футболку отдал патрульному, собиравшему улики. Застегивая пуговицы, через дорогу он заметил старика в форме охранника, который разглядывал его сквозь сетчатую изгородь лодочного центра. Дюпри подошел.
– Не позавидуешь вам, ребята, – сказал старик. – И как вам хватает терпежу не пристрелить таких идиотов.
– Вы видели нашу маленькую заварушку?
– Так я и вызвал полицию. Эта парочка, в дым пьяная, шла себе и хохотала. Я еще подумал, вот как славно, даже алкаши крутят любовь. Потом она говорит, нам сюда, а он – нет, нам туда… И пошло-поехало.
Дюпри посмотрел на ряды лодок и катеров за оградой. На торговой площадке «Бухты Лэндерс» высился огромный павильон из стекла и стали. Сейчас его переделывали, остался один каркас. Во дворе стояли жилой вагончик и маленький кран.
– Чего тут затеяли? – спросил Дюпри.
Охранник глянул на стройку:
– Расширяются. Теперь еще будут водные мотоциклы, снегоходы и… эти, как их… сноуборды. Наверное, обзовут «Вершина Лэндерс».
Уже около сорока лет лодочный центр соседствовал с непотребным районом, и все это время зажиточные обитатели Южного холма были вынуждены покупать яхты здесь. Владелец продолжал вкладывать деньги в предприятие, надеясь когда-нибудь выжить соседей. Дюпри повидал всякие перемены, но не ожидал, что кто-то возьмется облагораживать эту округу. Через дорогу трехэтажное кирпичное здание тоже переживало реконструкцию. Помнится, раньше в нем были забегаловка и дешевые квартиры, сейчас ободранный фасад был украшен желобом, по которому рабочие загружали отбитую штукатурку и дранку в самосвалы.
– А там что затевают? – спросил Дюпри.
– Магазин электроники. Да уж, если соседушек разгонят, я останусь без работы.
Дюпри вспомнил, что Кевин Верлок, которого он чуть не записал в подозреваемые, руководил крупнейшей в городе охранной службой.
– Наверное, вы из конторы Верлока?
– Точно, – ответил охранник.
– Давно здесь работаете?
– В лодочном центре? Полгода, может, чуть больше.
– А Кевина давно знаете?
Старик криво усмехнулся:
– С тех пор как акушер его по заднице шлепнул.
– Вы его отец?
– Пол Верлок. – Старик обеими руками изобразил рукопожатие – дескать, поручкались бы, если б не сетка.
– Очень приятно. Я Алан Дюпри.
Верлок кивнул. Казалось, минула вечность с тех пор, как Дюпри отсматривал доносы и по ошибке позвонил его сыну.
– Вас кто-нибудь расспрашивал про убийства?
– Пару недель назад приходила женщина, – сказал старик. – Спрашивала, не заметил ли я чего необычного. – Старик засмеялся. – Вот поди ж ты, что нынче считается обычным. На обходе я вижу, как обколотые юнцы, лет пятнадцати-шестнадцати, потчуют вафлей старого алкаша. Но когда коп меня спрашивает о необычном, я не знаю, что сказать.
Дюпри кивнул:
– Я вас понимаю.
– Знаете, скучаю я по девонькам, – продолжил Верлок. – Есть среди них оторвы, но многих попросту жаль. – Он задумчиво потер залысину в пигментных пятнах и пригладил редкие седые волосы. – Видать, перебрались в другой район?
– Временно. – Дюпри застегнул последнюю пуговицу и посмотрел на часы – почти три. – Приятно было поболтать.
Пол Верлок отсалютовал ему рацией.
Дюпри сел в машину и посмотрел на заляпанный кровью тротуар. Патрульным, разнимая потасовки, он частенько получал синяки и ссадины, однако нынешняя рана – самое серьезное увечье за всю его карьеру. В молодости служба в полиции представала этакой грезой в духе Уолтера Митти[14]: сверкают клинки, вжикают пули, а он спасает юную красотку и раскрывает страшное преступление. Но вот она, правда жизни: его пырнула кухонным ножиком пьяная баба, которой он хотел помочь.
Дюпри достал блокнот и кое-что записал для предстоящего рапорта: что именно орала женщина, названия переулка и лодочного центра, расстояние от сетчатой ограды до тротуара. Затем поехал в больницу, но по дороге решил, что лучше сначала написать рапорт, а уж потом залечивать раны. Он развернулся и покатил к участку.
Переехав через мост на Монро-стрит, он припарковался перед Управлением общественной безопасности, чтобы отложить объяснения в гараже. Служебный вход пропустил его в сумрачный коридор, и он направился к конторке дежурного, но тут заметил дверь в свою бывшую группу. Дюпри подошел и прислушался. Внутри было тихо. Он достал именной электронный ключ с магнитной полоской. Скорее всего, ключ аннулировали – или сменили замок. Но когда Дюпри провел карточкой, дверь, щелкнув, открылась.
В комнате был полумрак, горели две настольные лампы, которые забыли выключить. Алан прошел к своему столу, теперь столу Спайви. Он переживал не из-за того, что ему предпочли молодого говнюка. Полицейские начальники – живые люди, они тоже попадают под обаяние молокососа, напичканного новшествами. И копы особенно стелются перед копом, который умеет включить компьютер. Но Дюпри донимало не это. По совести, он слишком долго приспосабливался. Конечно, надо было пригласить аналитика. Конечно, надо было использовать компьютерную базу данных, четче обрабатывать телефонные доносы. Злило другое – он не учуял, к чему все идет. То есть напрочь недооценил Спайви, позволил личной неприязни перейти в пренебрежение. Ведь мог же использовать его знания, что было бы на пользу обоим, а он просто отпихнул малого в сторону. Почему?
Вон стол Каролины – стул задвинут под столешницу, на спинке джемпер. Спайви занял ее место в убойном отделе. Вот почему Дюпри его гнобил и делал много чего другого.
Он подошел к столу Каролины, взял фотографию ее матери, посмотрел и поставил на место. Машинально дернул ящик – заперт. Дюпри оглядел комнату, где некогда все ему подчинялись. Пусть он не обладает познаниями в профилях и компьютерах, но в добросовестности ему не откажешь. Жизнь – это восхождение, и вот что бывает, если перестать карабкаться, если ориентиры смещаются и пределом мечтаний становится пенсия. Итог – утрата ответственности и возможностей, работы и друзей.
Дюпри положил руки на ее стол. Двенадцать лет между ним и Каролиной возможны были только отношения сержанта и рядового, наставника и подопечного, и он вкладывал в них пыл и страсть любовного романа. Он учил ее, воодушевлял и обхаживал. Он ради нее работал закулисно, превозносил ее в отчетах, протежировал на повышение и серьезные дела, ревностно строил ее карьеру. Она даже не знала, сколько он для нее сделал сверх дозволенного. Смешно: этой женщине он был верен. И вот теперь, когда она «в домике», – похоже, все, о ком он заботился, сидели по домам, задернув шторы, – сам он оказался на улице. Дюпри погладил ее джемпер, перекинутый через спинку стула, и устыдился волнения, ощутив себя кораблем, который вдруг сбился с курса. Да нет, не вдруг – он прекрасно знал, когда и где это произошло. Сколько раз он проигрывал в голове тот вечер: ее панический голос по рации, до нее еще два квартала. Держись, крикнул он, я уже близко. Не успеть, ответила она, и потом жутко хлопнул выстрел. Он выскочил из машины, кинулся по подъездной дорожке. Она стояла во дворе под шипящим желтым фонарем, наставив пистолет на пьяного дебошира, неподвижно лежавшего на земле. Потом обычная сутолока на месте происшествия, потом ее квартира, долгая ночь, перевесившая все последующие ночи вместе взятые, и мысль о том, что если б они переспали, он бы теперь не терзался из-за упущенного шанса, а жил воспоминанием о чем-то простом, милом и прошедшем.
38
Каролину трясло. Она попятилась в дом, схватила со стола мобильник и вытащила пистолет из кобуры, висевшей на стуле. Набрала 911, однако не нажала кнопку вызова, засомневавшись, что это и впрямь был Ленин Райан. Прижалась к стене, чтобы силуэтом не читаться на шторах. Потом стремглав пересекла комнату, вырубила свет и подкралась к окну. Красная машина исчезла, и тотчас возникло сомнение, была ли она вообще. Со столика в прихожей Каролина цапнула ключи от машины и, плюхнувшись на живот, подползла к открытой входной двери. Ничего. Глянув по сторонам, медленно встала, с пистолетом наизготовку спустилась с крыльца и села в машину. Покрышки взвизгнули, когда она задом выехала на подъездную дорожку.
Каролина жила всего в пяти кварталах от главной улицы, с севера на юг пересекавшей город. К ней-то она и поехала, туда-сюда вертя головой – не мелькнет ли где красный седан. Надо успокоиться и перепроверить себя, как поступила бы с ненадежным свидетелем. Недавно она допрашивала танцовщицу, к которой подъехал Райан в красной машине. И вот какая-то красная машина притормозила перед ее домом на углу нерегулируемого перекрестка, и она вообразила, что видит бородатого Райана в бейсболке. Да красная ли была машина? Все произошло слишком быстро, она не успела разглядеть модель и номер, а цвет в темноте толком не определишь. Что точно – небольшой седан. Четырехдверный. Возможно, американский, но скорее японский. «Ниссан» или «мазда». Точно «ниссан». Вроде бы «сентра». И красный, да, красный.
