Грег Айлс - Кровная связь
– Ты должна успокоиться. Я пытаюсь выслушать тебя, но ты буквально летишь вперед. Неужели ты сама этого не чувствуешь? Ты слишком торопишься. Ты как-то попросила сказать, если мне покажется, что у тебя голова идет кругом. Так вот, я говорю тебе об этом сейчас.
Он прав. В голове у меня действительно сумятица, мысли обгоняют одна другую, но я не хочу, чтобы они двигались медленнее. Во время приступов маниакального психоза со мной случались прозрения. На головокружительной нейрохимической высоте кажущиеся разрозненными детали, способные довести нормального человека до обморока, складываются в единое целое. Я почти уверена, что если мой мозг взлетит на следующую вершину, то связь между мной, Маликом, его пациентами и убитыми мужчинами предстанет передо мной во всей полноте.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорит Шон. – Я вижу это по твоим глазам. Ты думаешь о том, что взлет на вершину стоит того падения, которое разобьет тебя на куски.
Он хорошо изучил меня. Хвала Господу, от моего сознательного «я» уцелело достаточно, чтобы я услышала его. В нынешних обстоятельствах очередной приступ станет для меня последним.
– Расскажи мне о Натчесе, – просит он. – Что там случилось?
– Думаю, я могла видеть, как убили моего отца, Шон.
– Что заставляет тебя так думать?
– В ту ночь, когда его убили, я перестала разговаривать.
– В этом нет ничего необычного.
– На целый год?
У него подергивается щека, словно от усилий, которые он прилагает, чтобы выглядеть спокойным.
– Ну хорошо, может быть, это и в самом деле необычно.
– А после сегодняшнего разговора с Маликом я думаю, что увиденное в ту ночь настолько травмировало меня, что у меня случилась диссоциация. Я думаю, что правда о смерти отца заперта где-то у меня в голове, но я не могу до нее добраться.
– И что ты хочешь делать?
– Я хочу еще раз поговорить с Маликом.
Шон смотрит на меня так, словно не верит своим глазам.
– Господи Иисусе, Кэт! Этот парень скоро окажется в тюрьме.
– Мне все равно. Я думаю, ему что-то известно обо мне.
– Да что он может знать о тебе?
– Например, почему погиб мой отец.
– Ты говорила мне, что твоего отца застрелил грабитель. И твои кошмары только подтверждают это. Тебе ведь снится, как безликие мужчины вламываются в твой дом и начинают охотиться за тобой?
– А что, если они подтверждают кое-что еще?
– Например?
– Не знаю. Может быть, его смерть как-то связана с Вьетнамом. Наша служанка считает, что кто-то из приятелей отца пришел к нам в поисках наркотиков и у него произошла ссора с моим отцом. А если причиной ссоры стало что-то другое, связанное с войной?
– Что именно? Война во Вьетнаме закончилась тридцать лет назад.
– Да, но когда убили отца, с момента ее окончания не прошло еще и десяти лет. А я так и не знаю, что он там делал и чем занимался.
Шон явно хочет мне помочь, но он не представляет, как. Мы уже были в подобной ситуации раньше.
– Послушай, – говорю я ему, не будучи до конца уверенной в том, что мне следует в этом признаться. – Я не сказала об этом Кайзеру, но у меня такое чувство, будто я встречала Малика раньше.
Шон выглядит сбитым с толку.
– Но ты и в самом деле встречала его раньше. В университетском медицинском центре.
– Нет, где-то еще. Или каким-то другим образом.
– Черт… Как это понимать?
– Вот об этом я и хочу спросить Малика.
– Кэт, ты меня пугаешь. Этот малый действительно вел себя так, словно ему кое-что о тебе известно. Может быть, Кайзер все-таки прав? Возможно, ты общалась с Маликом чаще и больше, чем думаешь, но твой мозг просто заблокировал эти воспоминания?
Я в отчаянии только развожу руками.
– Кэт?
– Я хочу лечь в постель. Прямо сейчас.
– Чтобы заняться любовью, ты хочешь сказать?
– Нет. Чтобы заснуть.
Шон закрывает глаза, потом вновь открывает их и страдальчески улыбается.
– Хорошо. Давай уложим тебя в постельку.
Выдавив благодарную улыбку, я прохожу мимо него и спускаюсь по лестнице в спальню. Мне хочется немедленно завалиться спать, но гигиенический ритуал относится к числу немногих вещей, которые не позволяют мне окончательно опуститься. С великим трудом я довожу его до конца, хотя лосьону для кожи придется подождать до завтра. Когда я залезаю под одеяло, в спальню входит Шон и садится на край кровати, изо всех сил стараясь не напугать меня.
– Тебе лучше? – спрашивает он.
– Нет. Что мы будем делать?
– Ты имеешь в виду то, о чем мы только что говорили?
Я отрицательно качаю головой.
– Я имею в виду нас.
Он одаривает меня улыбкой, которую, должно быть, искренне полагает храброй.
– Я не знаю, Кэт. Теперь, когда о нас узнал Кайзер… я даже представить боюсь, какие сплетни пойдут гулять по управлению.
– Ты можешь их оставить, Шон? Просто скажи мне правду. Ты сможешь оставить свою жену и детей, чтобы быть со мной?
Он медленно набирает в грудь воздух и так же медленно выдыхает его.
– Могу. Я могу отказаться от всего, чтобы быть с тобой.
По его глазам я вижу, что он говорит правду.
– Но хочешь ли ты этого? Действительно ли это лучший выход?
– Лучший выход для кого? Для меня? Да. Для детей? Не могу сказать. Это может быть самым худшим, что случится с ними. Это может сломать их жизнь.
Я закрываю глаза. Я не хочу разрушать ничью жизнь. Но при этом я не хочу лишиться и своей.
– У тебя есть три дня, чтобы принять решение. После этого ты или остаешься со мной, и только со мной, или уходишь навсегда.
Шону приходилось видеть в своей жизни страшные вещи, но, похоже, эти слова, произнесенные негромким голосом, повергают его в шок.
– Я беременна, Шон. Я больше не могу ждать. Мне нужно жить настоящей жизнью.
Он медленно кивает. Он все понял.
– Ты сможешь уснуть?
– Я бы заснула быстрее, если бы ты был рядом.
– Я могу остаться.
– Надолго?
– На улице еще светло. Я могу побыть с тобой еще пять-шесть часов. Если только убийца не нанесет новый удар. Тогда я должен буду уйти.
– Если это случится, я хочу, чтобы ты ушел. Но я не думаю, что до этого дойдет.
Шон похлопывает меня по плечу. Я ненавижу этот жест.
– Спи спокойно. Я пойду смотреть телевизор.
– Разбуди меня, если тебе надо будет уйти. Я не хочу просыпаться одна.
– Обязательно.
Он целует меня над ухом. Это мне нравится. Когда он выходит из спальни, я взбиваю подушку так, чтобы она загораживала свет из окна, отворачиваюсь к стене и закрываю глаза. В голове у меня по-прежнему эхом звучат слова Малика. Они мечутся внутри черепной коробки, как летучие мыши в пещере. Как он сумел настолько ко мне подобраться? Что ему известно обо мне, чего не знаю я сама? И откуда он это знает?
Еще в далеком детстве у меня возникло ощущение, что мир – не такая уж плохая штука, которая развивается по своим законам, вот только законы эти оставались для меня непонятными. Мне казалось, что та часть моего мозга, которая способна расшифровать значение символов жизни, недоступна из-за каких-то химических нарушений у меня в голове. И только во сне я могу попасть в это место. Но даже тогда лица выглядят смазанными, а слова – исковерканными, словно их произносят, прижав ко рту платок. Будучи подростком, я экспериментировала с методиками, которые предположительно давали людям возможность управлять своими снами, но мне не повезло. До сегодняшнего дня подсознание остается неподвластным моему разуму и во мне сосуществуют две враждебные нации, разделенные тщательно охраняемой границей. А когда мне действительно снятся сны, в них преобладают неразбериха и страх. Я чувствую себя гостьей в чужой стране, пытающейся прочесть вывески на иностранном языке, и молюсь только о том, чтобы суметь найти обратную дорогу к пробуждению. Ничего из того, что я видела во сне, не имеет отношения к смерти отца – во всяком случае, в том виде, в каком мне ее описывали. Когда сон набрасывает покрывало на мой воспаленный мозг, я снова спрашиваю себя, а не может ли быть так, что давным-давно взрослые договорились беречь меня от реальности, считая ее настолько сокрушительной, что я могу не выдержать.
Похоже, так думает и Натан Малик.
Я не замечаю, когда бодрствование сменяется сном, потому что мои сны столь же яркие, как и все то, что происходит наяву. В этот раз я снова оказываюсь на острове, в древнем грузовичке пикапе, и еду в нем по пастбищу, а за рулем сидит мой дед. Он показывает мне коров: одни пасутся у ограды, другие с тупым удовлетворением стоят у воды. Ноздри мне обжигает резкий запах табака. Тупоносый капот пикапа проржавел, и его украшают вмятины от бесчисленных столкновений. Двигатель надсадно хрипит, когда дедушка по длинному склону направляет грузовичок к вершине холма.
