Патриция Хайсмит - Выкуп за собаку
— Я бываю на многих собраниях, — рассказывала Мэрилин Грете. — Вам больше нравятся в доме или под открытым небом?
— Как настроение? — спросил Эд Кларенса.
— Не знаю, — ответил тот.
— Она прелестная девушка, — заметил Эд.
Они уселись, поставив тарелки на кофейный столик. Грета и Мэрилин продолжали беседовать о собраниях, при этом Грета упоминала имена, Кларенсу совершенно незнакомые, за исключением Лили Брендстрам.
— Иногда в конце собрания я играю на пианино и мы поем, — рассказывала Грета. — Что я играю? Вьетконговские песни, национальные песни, да что угодно. Боевой гимн республики. Встречаются забавные слова...
— Они пускают шапку по кругу, чтобы оплатить пианино Греты, — сказал Эд Кларенсу. — Прокат стоит денег.
— Мы пускаем шапку ради более важных вещей, — возразила Грета, которая услышала его слова.
— Гретхен, я шучу! — воскликнул Эд.
— Мэрилин, обязательно к нам приходите, — обратилась Грета к девушке. — Мы собираемся в Восточном округе. По средам вечером. Мы там в основном занимаемся не политикой, а культурой. — Глаза Греты сверкали от удовольствия, она глянула мельком на Эда, также слушавшего ее. — Мы скорее будем петь под гитару, чем рассуждать о политике, но это забавно.
— Держу пари, Грета скрывает от них, что ее муж работает в корпорации на Лексингтон, — вставил Эд. — Однако вскоре адрес изменится: наша компания, кажется, переезжает на Лонг-Айленд.
Мэрилин кивнула:
— Наверняка переедете. В центре невозможно работать.
— Окончательно еще не решено, но слухи уже ходят, — подтвердил Эд.
Мэрилин с Гретой продолжали болтать.
— Ну, — сказал Эд, поворачиваясь к Кларенсу, — что новенького?
— Ничего, — ответил Кларенс, понимая, что Эд хотел знать, не допрашивали ли его с тех пор. — Еще до Рождества уйду из полиции. Хочу пойти на курсы менеджмента в Нью-йоркский университет.
— Вот как?
— Мэрилин не правятся полицейские.
— Понимаю. Менеджмент в какой-то конкретной отрасли?
— Мотивация. Четырехдневная неделя. Поскольку люди должны работать... Я не могу изложить это сейчас, в двух словах. — Внезапно Кларенс почувствовал себя потерянным, несчастным, слабым. Ему захотелось броситься сейчас же к Мэрилин, обнять ее, объявить во всеуслышание, что она принадлежит ему, и увести. Вместо этого он сидел, как болван, на пуфике, бормоча что-то невразумительное об управлении, хотя на самом деле он, как и Мэрилин, по горло сыт всей этой системой, по горло сыт унижениями, лживой рекламой, наемными рабами и их мелкой подлостью и воровством, он, как и Мэрилин, сыт по горло этой системой, разлагающейся и насквозь продажной. Может, просто у него кишка тонка для революционера?
Эд думал о том, что Кларенс Духамель, похоже, внутренне еще более неустойчив, чем ему раньше казалось. Или это так повлияли последние события?
— Ты единственный ребенок в семье?
— Да.
Эд так и думал. Вероятно, виновато воспитание. Но что конкретно? Кларенс был маменькиным сынком?
— Ты поступил на службу в полицию после школы?
Кларенс рассказал ему о работе в отделе кадров банка и о двух годах службы в армии сразу после Корнеллского университета — его не посылали во Вьетнам, повезло с распределением.
— Мне помогла удача, — сказал Кларенс.
— Чем занимается твой отец?
— Он инженер-электрик на фирме «Максо-Проп». Они делают турбины. Это интересная, солидная работа. — Кларенс почувствовал, что говорит, как бы извиняясь за свои слова.
— Твои родители, наверное, не старше нас с Гретой. Забавно. Я старею. Сорок два.
— О, мои родители немного старше! Мне двадцать четыре.
Грета расставила чистые тарелки для смены блюд. Ливерная колбаса, нарезанная ломтиками ветчина, ростбиф.
— Не клянчи, Джульетта! Не давайте ей ничего! — Она подхватила собачку и сжала, как ребенка, в объятиях.
— Ты ходишь с Мэрилин на собрания? — спросил Эд Кларенса.
— Ходил. Два или три раза. В штатском, понятное дело! — Кларенс засмеялся. — В форме я не выбрался бы оттуда живым. Да и в штатской одежде у меня недостаточно длинные волосы... чтобы Мэрилин было приятно. Лично мне наплевать, какой длины волосы у людей... — Лишь бы были чистые, хотел сказать Кларенс. — Я отращиваю волосы ровно настолько, чтобы их длина не грозила мне взысканием.
Появился кофе. Бренди, если кому захочется. Мэрилин с Гретой рассматривали картину.
— Это вы написали ее? — с удивлением спросила Мэрилин.
— Я не подписываю свои картины, — ответила Грета. — По-моему, это портит композицию.
Кларенс встал, чтобы рассмотреть картины повнимательней. Он и не подозревал, что три полотна, висящие на стенах, написаны Гретой. Два пейзажа: залитые солнцем белые домики, желтый берег моря — нечто довольно невразумительное, без фигур. Кларенс удивился. Похоже, на эти картины не затрачено много времени, но может, он ошибается. В любом случае их явно создал человек, который точно знал, чего хочет. Кларенс собирался сказать об этом Грете, но понял, что онемел, потому что это был комплимент.
— Греция. Прошлым летом... — пояснила Грета, обращаясь к Мэрилин.
— Завидую вам, — сказал Кларенс Эду.
— Завидуешь мне в чем?
— Во всем.
Мэрилин выразительно посмотрела на Кларенса, намекая, что им надо уходить, и Кларенс дал понять, что целиком готов.
— Мне, похоже, пора идти. Спасибо вам обоим... за этот чудесный вечер, — сказала Мэрилин.
— Вы обязательно должны прийти еще оба. У нас есть знакомые среди молодежи, но, к сожалению, немного. Много никогда не бывает. — В голосе Греты звучала неподдельная теплота.
Эд помог Мэрилин надеть накидку.
— Поговорим насчет среды, — пообещала Мэрилин Грете.
— Прощайте и спасибо вам! — сказала Грета.
— Это вам спасибо!
Кларенс нажал кнопку лифта. Улыбаясь Мэрилин, он боялся заговорить с ней, чтобы не услышали за дверью квартиры Рейнолдсы. Между ними снова повисло напряжение, которое у Рейнолдсов было вытеснено другим, столь же неприятным чувством. Пока они ехали в лифте, Кларенс спросил:
— Правда, они приятные люди?
— Да. Лучше, чем я ожидала. Он милый.
— Эд? Да.
— И она просто здорово рисует. Те картины действительно неплохи для человека ее возраста.
— Они, кажется, правда хотят, чтобы мы пришли еще.
Это замечание было воспринято холоднее. Мэрилин уткнулась подбородком в воротник. Ее волосы раздувал ветер, когда они шли по Восьмой улице.
— Ты свободна во вторник вечером? — спросил Кларенс. — Я освобожусь после восьми. В кино идет новый фильм Бергмана. — Мэри-лип обожала Бергмана.
— Сегодня только воскресенье. Дай мне время.
Она говорила более дружелюбно, но почему же она не хотела прямо сейчас сказать «да»? У него были мысли и насчет понедельника, а потом она бы обдумала вторник.
— Еще не поздно. Ты не хочешь...
— Сегодня у меня еще работа. Боюсь только, я выпила слишком много джин-тоника. Хотя... всего два бокала.
— Ты пойдешь прямо домой? Хочешь, чтобы я поймал для тебя такси?
— Я не домой. Пожалуй, лучше пройдусь пешком.
Она просто не хотела, чтобы он шел с ней, хотя явно не спешила домой, и он постеснялся спросить, куда она идет. Если она шла к Денни, на Одиннадцатую улицу Западного округа, Восьмая улица была не по дороге, потому что Денни жил дальше к западу. Сейчас они были на Шестой авеню. Он поцеловал ее в щеку, прежде чем она успела откинуть голову.
— Позвоню тебе насчет вторника. Не забудь.
Он помахал ей на прощанье и не стал смотреть, в какую сторону она пойдет. Его настроение стремительно ухудшалось, он тяжело вздохнул. После такого прекрасного вечера, после всех усилий Рейнолдсов Мэрилин... что ж, она сейчас не хочет быть рядом с ним.
В это время Эд и Грета убирали со стола, ставя еду в холодильник.
— Ты, по-моему, перестарался, Эдди, — заметила Грета. — Надо ли все высказывать? Я не сумела бы.
Она совсем не это имеет в виду, понял Эд. На самом-то деле она рада.
— Я решил, что это будет на пользу, милая. Кларенс... я тебе говорил, он очень беспокоится, что об этом думает Мэрилин. Хорошая девушка, как ты считаешь? Лучше, чем я ожидал.
— А точнее?
— Более уравновешенная, чем я ожидал. Ей только двадцать два. Мне казалось, что она... должна быть более неразговорчивой.
— В наши дни ребятишки быстро взрослеют.
— Кларенс мне не кажется взрослым, а тебе? В двадцать четыре года?
Грета аккуратно завернула куски ростбифа в фольгу.
— С мальчиками все иначе. Они взрослеют позднее. И он, вероятно, относится к тому типу людей, которые каждый вопрос рассматривают с двух сторон. — Дверца холодильника захлопнулась с уютным, приглушенным звуком.
Эд направился в гостиную, чтобы посмотреть, не забыли ли они что-нибудь унести, и заметил Джульетту, которая писала под столом, в укромном местечке.
— О черт! Я опоздал с мадемуазель! Виноват, Джульетта! — Эд пошел в ванную за тряпкой, предназначенной для этой цели.
