Виктор Каннинг - Семейная тайна
– Нет, не знал.
– Она оставила вам пять тысяч фунтов.
– Пять тысяч чего?
– Фунтов. – Сержант улыбнулся.
– Не верю.
– Правда, правда. Она, конечно, была не миллионерша, но и бедность ей не грозила.
– Да плевать я хотел на ее деньги! Лучше бы сама жива осталась! И если хотите знать мое мнение – не верю я, что она могла покончить с собой. Я, между прочим, отлично понимаю ход ваших мыслей. Так вот, вы очень сильно ошибаетесь! Вы думаете, я ее убил, чтобы отделаться от ребенка и заграбастать пять тысяч, которые она мне отписала! – Джордж встал, лицо у него дрожало от возмущения. – Господи Иисусе, да кто же я, по-вашему, чудовище, что ли?
Сержант примирительно замахал рукой.
– Да никто ничего не думает. Мы просто с вами беседуем о том, о сем, что-то я вам сообщил, что-то вы мне; мы ведь оба хотим докопаться до истины. Лично я, кстати, ничуть не сомневаюсь, что вы женились бы на ней, если бы знали о ребенке. Точно так же я уверен, что вы не стали бы из-за пяти тысячи фунтов кого-то убивать. Не похожи вы на убийцу, мистер Ламли.
– Хорошо, но ведь вы считаете, что это, может, и не самоубийство, а только инсценировка? Что на самом деле се кто-то убил?
– Я полицейский, мистер Ламли. А задача полиции – устанавливать факты. Возможно, мисс Тайлер действительно покончила с собой, и у нее для этого имелись веские причины, о которых мы с вами никогда не узнаем. А возможно, все было и не так. Езжайте-ка домой и хорошенько поразмыслите. Советоваться ни с кем не надо, а сами как следует подумайте. Если что придет в голову, дайте знать.
По дороге домой Джордж вышел у «Красного льва» немного перекусил там и выпил две большие порции виски с содовой.
Как только Джордж уехал, к сержанту зашел сотрудник уголовной полиции – тот самый, который приходил осматривать дом Джорджа и чье донесение попало к Бушу по каналам Скотленд-Ярда.
– Ну как? – спросил он сержанта. Тот помотал головой.
– Могу поставить что угодно – он ничего не знает. Не знал ни о ее беременности, ни о завещании. И понятия не имеет, почему ей вздумалось поехать за город покататься, а потом вдруг взять и покончить с собой.
Сотрудник угрозыска взял со стола заключение о вскрытии и пробежал глазами.
– Небольшой поверхностный синяк на левом плече?
– Мало ли что – стукнешься нечаянно, когда садишься или выходишь из машины, вот тебе и синяк. Причина смерти – отравление угарным газом, это однозначно. В такой машине нескольких минут достаточно. Я думаю, она действительно покончила с собой, и мы, скорей всего так и не узнаем почему.
– А что думает шеф?
– Вы же знаете, как он относится к самоубийствам. Особенно к таким, автомобильным. Так что, несмотря на показания старухи – матери, он потребовал провести дополнительное расследование. Проверить кровь, внутренние органы на наркотики и токсины. В конце концов ей могли что-то вколоть, а после инсценировать самоубийство. В этом смысле она не первая.
– И не последняя. А вы знаете, что ваш Ламли был взят на учет в связи с делом Коммерсанта?
– Да, знаю. Сперва его подозревают в похищении, потом в убийстве… Не похоже. По тому делу у нас проходила чуть ли не сотня человек.
– Надо все же доложить кому следует. Поди знай, когда им что пригодится.
– Ладно. Только дождемся повторного заключения медиков. К завтрашнему утру, наверное, пришлют. Все равно с Коммерсантом дело дохлое. Он уже давно смотался со своими денежками. Одно воспоминание осталось – как оскомина; высокое начальство такую оплеуху не скоро забудет. А насчет того, что здесь замешан Ламли… Может, вы еще скажете, что Джек-Потрошитель жив-здоров и в ус не дует?…
***
Объявление в «Дейли-телеграф» с условленным текстом Эдвард Шубридж увидел во вторник. Он не почувствовал при этом особого подъема. Радость от победы придет потом. Ожидаемый сигнал получен – хорошо. Устроившись у себя в подвале, он с помощью игрушечного типографского набора проставил дату на письме Грандисону, для которой специально оставил пустое место, когда печатал оба письма – ему и сэру Чарльзу Медхэму. Письмо отдал жене, она должна была поехать на машине в Саутгемптон и опустить его там.
Провожая ее, он сказал:
– Будешь в Саутгемптоне – купи вечернюю газету. «Вечернее эхо», по-моему.
– Мисс Тайлер?
– Да. Может, есть какое-нибудь сообщение.
– Беспокоишься?
– Нет. Ну узнают, что она здесь была – какая разница? Мы не знаем, что она покончила с собой. Не знаем, зачем она приезжала. Формально – поговорить насчет стоянок для автотуристов. Так ведь и есть. Про мисс Рейнберд она сказала, только когда испугалась. А вообще-то просто хотела на нас посмотреть – понять, что мы за люди, как ей действовать дальше. Если окажется, что кто-то знал о с поездке сюда, значит, скоро к нам пожалует полиция. Мы ничего не станем отрицать – чем ближе к правде, тем лучше. Если им известно, что я имею какое-то отношение к мисс Рейнберд – я опять-таки не буду отпираться. Мисс Рейнберд меня не интересует. Когда купишь газету, посмотри, есть сообщение или нет, и сразу выброси ее вон.
– Да, неудачно получилось.
– От случайностей нельзя застраховаться. Они могут возникнуть в любой момент, мы это знали. И тогда либо полный крах, либо мы как-то выйдем из положения. – Он улыбнулся одной из своих редких улыбок. – Мы знаем, на что поставили и чем рискуем. И мы с тобой отлично знаем: не бывает так, чтобы все было без осечки. Судьбе захотелось нас немножко испытать – проверить, как мы справимся с мелким невезением. Только и всего. – И он поцеловал жену, нагнувшись к открытой дверце машины.
– Не похожа она на самоубийцу, – задумчиво произнесла миссис; Шубридж.
Он снова улыбнулся. Он знал, что в ней говорит не слабость. Ни страха, ни слабости в ней не было.
– А кто похож? – возразил он. – Люди всякий раз твердят одно и то же: «Кто бы мог подумать, что она покончит с собой! Уж от нее-то никто не ожидал!»
Проводив жену, он подошел к клеткам и вынул ястреба-тетеревятника, самку. Хозяином птицы был его сын, но в отсутствие мальчика Шубридж дрессировал ее сам. Он направился к вязам, росшим за домом, и снял с головы птицы клобучок. Как только птица услышала доносившийся из гнезд на деревьях гомон и увидела грачей, она начала легонько подскакивать у него в руке, расправляя хвост, и вертеть головой, следя за движениями перелетавших с ветки на ветку птиц.
Миновав рощу, он прошел еще полмили вдоль холма. Ниже, на уступах, начинались поля уже зеленевшие зелеными всходами. Между полями и рощей всегда курсировали грачи. Чаще они летали группами, но иногда и в одиночку. Ждать пришлось недолго – скоро он увидел возвращающегося к гнезду грача. Он разжал руку, и ястреб взмыл кверху, ему наперерез. Тот заметил врага и, не имея укрытия – внизу расстилалось голое поле, до деревьев было далеко – стал суетливо, неловкими витками подниматься выше. Ястреб настигал его, описывая широкие круги. Грач попался крупный, сильный, и ястреб не сразу сумел набрать достаточную высоту, чтобы ринуться за добычей сверху.
Шубридж стоял, наблюдая за происходящим, и вспоминал, как его сын впервые вот так же напустил ястреба на грача. Когда думаешь о том, что было в жизни хорошего, всегда вспоминаешь, как это случилось в первый раз. Потом тоже испытываешь радость, но какой-то неуловимый привкус волшебства исчезает, не повторяется. Вот камнем падает вниз первый подстреленный тобою фазан; вот твой первый лосось, рванувшись, дергает леску так, что она обжигает руки… Сколько радостей дарит жизнь! Но их с каждым днем становится все меньше и меньше. В природе заложено определенное равновесие между жизнью и смертью. Но никакое природное равновесие не в силах устоять перед стремительным натиском человека, который отравляет и загрязняет свою планету, превращая реки и поля в клоаки, а саму землю – в гигантскую зловонную свалку. И остановить его нельзя. Единственное, что еще можно сделать – найти какое-нибудь еще не загаженное пока место и соорудить вокруг него надежную защиту от заразы, мало-помалу отравляющей мир.
Ястреб нагнал грача и завис в сотне футов над ним; затем сделал два быстрых обманных маневра, как бы собираясь спикировать, чтобы вынудить грача спуститься ниже. Грач стал боком уходить вниз, торопясь укрыться в одной из зеленых изгородей, окаймлявших поля под И"Ж Ястреб перевернулся в полете и, плотно прижав к телу крылья, ринулся вниз, со свистом рассекая воздух. Он настиг добычу в ста футах над землей – молниеносный удар, облако черных перьев – и хищник снова взмыл вверх, а грач несколько раз перевернувшись в воздухе, камнем упал на землю. Да, смерть – и красивая смерть, подумал Шубридж.
***
По дороге к дому он размышлял о мальчике. Скоро в школе закончится семестр, и он приедет домой на каникулы. Они сядут в машину и уедут все вместе – дружная троица – в Шотландию, Ирландию… Если там не найдется того, что им нужно, они поищут за границей. В Норвегии, Швеции или Канаде. К собственной стране ни один из них не был чрезмерно привязан. Они знали, чего ищут и не ошиблись бы в выборе. Сын понимал и разделял его чувства. В их общем желании не было поэтического или философского оттенка; они не считали себя последователями Торо или Робинзона Крузо. Это была вполне материальная потребность. Они хотели отгородиться от мира крепостной стеной с бастионами так, чтобы и через двадцать, через сто, и через пятьсот лет они сами или их потомки могли жить там по возможности естественной жизнью и до последнего дыхания сопротивляться гибели мира от рук людей, которые рано или поздно потопят его в грязи. Если бы он поделился с кем-нибудь своей мечтой, его подняли бы на смех: мало того, что он мечтает о несбыточном, он еще всерьез мечтает осуществить этот безумный замысел! Ничего, пускай смеются – его пути не свернуть!
