Дэвид Моррелл - Испытание
С облегчением он вернулся к Саре.
— Вот видишь, теперь все будет нормально.
Конечно, нормально, если только потолок не рухнет под тяжестью снега. Тогда им отсюда не выбраться. Они просто задохнутся и умрут. Представив эту картину, Борн почувствовал, что снова стало трудно дышать.
— Надо просто расслабиться и ждать, пока это кончится, — произнес он, размышляя, достаточно ли прочна ледяная корка над головой. — Пожалуй, да, — произнес он вслух, отвечая на собственные мысли.
— Что ты сказал? — встрепенулась Сара.
— Нет, ничего, это я так… лучше займемся обедом.
Теперь еды у них было полно. Пока было тепло, он занялся разделкой туши; отделил от костей все у что мог, разрезал на полоски и запрятал глубоко в стенах пещеры, чтобы мясо не испортилось. Правда, перевернуть тушу не удалось, и пришлось ограничиться тем, что было доступно. Сара помогала в заготовке дров; в общем, им не о чем было беспокоиться.
Над головой послышался треск. Он поднял глаза к куполу пещеры, со страхом ожидая увидеть трещины, но ничего не обнаружил. К этому времени поджарилось мясо, и он счел за благо переключить внимание дочери на еду. Да и сам с удовольствием съел кусок. Желудки уже привыкли к этой пище, и можно было ничего не опасаться. Потом поспела и вторая порция; губы у них блестели от жира, а во рту ощущался приятный, хотя и странноватый вкус мяса.
Несколько дней у Борна болели глаза. Он решил было, что виной тому ветер, но потом вспомнил, что так бывает на снегу от солнца. Пытаясь занять себя хоть чем-нибудь, он вырезал из конской шкуры широкую полосу, на концах сделал полоски поуже, чтобы их можно было завязать на затылке, потом прорезал небольшие щелки для глаз — снежные очки были готовы. Потом сделал такие же для Сары, предварительно сняв мерку…
— Теперь мы с тобой настоящие разбойники, жаль только, что усов у тебя нет, — пошутил он, пытаясь развеселить дочку.
Вспомнив об усах, он подумал, что не мешало бы при помощи ножа подровнять отросшую бороду, но потом решил, что усы и борода — неплохая защита от ветра, и отказался от этой-идеи. Посмотрев на обветрившееся, с шелушащейся кожей лицо Сары, он мысленно обругал себя за то, что был так глуп и не помазал ее личико конским жиром перед тем, как выйти на солнце.
В следующий раз он сделает это обязательно.
И тут снова раздался этот треск. Сара его тоже услышала и вопросительно посмотрела на него.
— Не знаю, — ответил он, — может, и рухнет. Я стараюсь об этом не думать. Все равно сделать ничего нельзя.
Воздух в пещере стал спертым от дыхания, запаха жареного мяса, дыма костра. Они по очереди подползали ко второму отверстию и дышали под ним. Борн поддерживал огонь, немного опасаясь, что стены начнут подтаивать. Сара заснула. Он почувствовал голод, поджарил себе еще мяса и тоже задремал. Через какое-то время проснулся, полежал с открытыми глазами и вновь погрузился в сон.
Казалось, буря не утихнет никогда.
Глава 10
— Я никогда не видел его. Среди фотографий, которые мне показывала мама, не было свадебных, вообще не было ни одной, где они были бы вместе.. Не знаю, уничтожила она их или просто убрала подальше, чтобы никогда не видеть… Но снимки, где он был изображен один, она хранила в альбоме и иногда мне показывала. Совместные фотографии, наверное, причиняли ей боль, но она считала, что сыну следует иметь хоть какое-то представление о том, как выглядел его отец. Поэтому время от времени она доставала этот альбом и всякий раз оставалась рядом, по нескольку минут разглядывая их вместе со мной. А потом уходила заниматься каким-нибудь делом. Снимки были очень похожи — всюду он был изображен во весь рост, только в разных местах: у цветочной клумбы на фоне какого-то дома, у розового куста, посередине сада с камнями… Однажды я спросил мать, в этом ли доме они жили после свадьбы, и она ответила, что нет, они жили в квартире, а это дом их друзей. Это было в Нью-Джерси, неподалеку от летного училища, где преподавал отец. На фотографиях он стоял в форме, тщательно отутюженной, со знаками различия, в пилотке с кокардой… Он был не очень высок, и волосы у него были не темные, как у меня, а светлые, как твои. Он был круглолиц и выглядел довольно молодо. Я думаю, тогда ему было лет двадцать восемь или около того. Мама никогда не говорила мне об этом. Вскоре после этого он погиб на дойне.
— Папа, — окликнула его Сара.
— Что, солнышко?
— Я не хочу умирать.
— Что ты, никто не собирается умирать, выбрось это из головы! — Он рассердился на себя за то, что не подумал, какие мысли может у нее вызвать этот рассказ. Ведь хотел отвлечь ее, а получилось наоборот. И он убежденно повторил: — Мы с тобой не умрем. Все будет хорошо.
Буря, казалось, никогда не кончится. Даже сквозь толстые снежные стены доносилось завывание ветра. Им нечем было заняться. Еда, поддержание огня, сон — все это начинало напоминать дурную бесконечность. Утратив ощущение дня и ночи, смотреть на часы было глупо. Стрелки с равным успехом могли показывать и полдень и полночь. Нельзя было сказать, проспали они всего два часа или целых четырнадцать, невозможно было определить, сколько уже длится буран — сутки, двое или пять. Они потеряли чувство времени.
Борн рассказал ей все истории, какие знал, — о том, как она маленькой едва не лишилась пальца, порезавшись о разбитый стакан, и о том, как ей снились клоуны, и о том, как ей нравилось копаться в ненужных вещах…
Потом мозги настолько отупели, что он был не в состоянии припомнить ни одной истории, и сил хватало только на то, чтобы поддерживать костер… Потом и это стало невмоготу, и большую часть времени он проводил в забытьи.
Глава 11
Он не заметил, когда кончилась пурга. В пещере было тихо, но в голове по-прежнему гудело от ветра; к этому звуку он уже привык. Даже подобравшись очередной раз к трубе глотнуть свежего воздуха и увидев над собой свет, он не сразу понял, что это означает. Просто лежал, глядя вверх, дышал и щурился.
Наконец до него дошло, и он выдохнул:
— Все кончилось!
На самом деле он еле слышно прошептал эти слова. Сил двигаться по-прежнему не было.
— Кончилось, ты слышишь? — обернулся он к Саре. Та едва заметно кивнула.
— Давай выбираться отсюда!
Но никто из них не шевельнулся.
Что же это такое, ужаснулся Борн. Наверное, они отравились здесь без воздуха.
С трудом он дополз до того места, где когда-то был выход, протянул руку, но она бессильно упала. Пальцы лишь царапнули снег.
Боже, если мы не выберемся отсюда, то точно погибнем в этой норе.
Он лежал в изнеможении и тяжело дышал, ощущая, как давят стены пещеры. Мысль о смерти подхлестнула его; он понял, что больше не может находиться здесь. Помимо его воли руки стали разгребать снег. Какое-то время он отстранение наблюдал за ними, как за чужими, потом сознание прояснилось и дело пошло быстрее.
Пес сидел снаружи, словно дожидаясь его. Непонятно, как ему удалось выжить в такую бурю. Пес встряхнулся, поднимаясь из-за сугроба, и посмотрел на Борна. Теперь расстояние между ними было не пятьдесят, а двадцать ярдов. Борн был так счастлив дышать чистым свежим воздухом, что поначалу просто не обратил на него внимания. Он лежал на затвердевшем от ветра насте, жадно глотая воздух и закрыв глаза. Мысль о Саре заставила его подняться и вынести ребенка из пещеры.
После этого он подумал о собаке — но не как источнике опасности, а как об источнике пропитания. Не заботясь о том, что кто-то может услышать выстрел, он вытащил пистолет и прицелился, но пес повернулся и исчез за сугробом под сосной. Спустя некоторое время он собрался с силами, встал и прошел туда по твердому, как камень, насту. Он обнаружил, что пес вырыл себе нору под деревом. Но сейчас его там не было — он уполз на брюхе по склону, об этом можно было судить по следам. Борн собрался было пойти за ним, но не решился оставить Сару. К тому же он не сомневался, что пес все равно вернется.
Но пес приходил только ночью. Борн попытался однажды подстеречь его, но это ему не удалось. По утрам, выползая из пещеры, Борн обнаруживал следы его присутствия — обглоданную кость, которую Борн накануне закопал в снегу, или разрытый снег около туши лошади, от которой тот пытался отгрызть заледенелый кусок мяса.
Все труднее становилось добывать дрова. Борн обломал уже все доступные сухие ветки с сосен поблизости, и теперь приходилось забираться за сушняком все дальше и дальше в лес. Все время Борн чувствовал, что пес находится невдалеке и следит за ним. И все большее беспокойство вызывало состояние Сары. Было такое впечатление, что от этой зимовки в пещере у нее стал пропадать интерес к жизни.
Однажды дочка сказала ему:
— Здесь нечего делать, — И он понял, что она имела в виду. Борн боролся с апатией как мог, но каждый день походил на предыдущий, как две капли воды. Он вспоминал разнообразные игры, загадки, пел вместе с ней песни, придумывал для нее несложные обязанности, но она все равнодушнее относилась к происходящему.
