Барри Мартин - Жестокость
Он невольно напрягся, когда мотор закашлял, зачихал, затем перешел на натужное рычание — они как раз подъезжали к крутому берегу ручья. Его взгляд невольно упал на стрелку датчика бензобака: стрелка застыла на нуле. Таким образом, вопрос о возвращении решился сам собой. Впрочем, как и о дальнейшем продвижении вперед, хотя в глубине души он надеялся на то, что бензина в баке все же больше, чем показывает датчик, просто крутизна склона слила все остатки жидкости к заднему краю…
Из его груди вырвался вздох облегчения, когда машина наконец выкарабкалась на вершину оврага и чуть накренилась перед началом очередной ложбины. Стрелка датчика соскользнула с нуля и остановилась на одной восьмой бака.
Через минуту послышался голос Энн. — Пожалуй, ты был прав. Скорее всего, это лишь какая-то кривая коряга.
Он внезапно насторожился. — Понятно. А голова?
— Ну… кокосовый орех.
— А может, тыква? В одной сказке журавлю с неба показалось, что он видит голову, а на самом деле это оказалась тыква.
— Несколько секунд полной тишины, лишь слышны удары сердец.
— Здесь не растут тыквы.
— Кокосы, кстати, тоже.
— Но ведь грузовики-то у них есть. Он мог свалиться с грузовика.
— А волосы откуда на нем появились?
— На кокосах есть волосы — что-то вроде того.
— Жадеитовые серьги тоже?
— О Гордон, прошу тебя, ради Бога!.. Мы что, весь отпуск будем пережевывать одно и то же?
— Как знать, может, это меньшее из двух зол.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. — Он взял в рот трубку и стиснул зубами мундштук. Заявление Энн насчет того, что она не видела ногу, убедило Гордона в том, что на самом деле она ее все же видела и сейчас была настолько потрясена увиденным, что хотела во что бы то ни стало уйти от жуткой реальности этих сменяющих друг друга открытий.
Что же до его ремарки насчет меньшего из двух зол, то он хотел сказать лишь то, что с превеликим удовольствием сидел бы сейчас в комфортабельном номере отеля и пережевывал бы подробности этой интригующей тайны. Больше же всего его страшила неожиданная развязка. У него возникло такое ощущение, будто голова стала всего лишь своего рода началом целой вереницы событий, подобно тому, как первый удар грома предвещает надвигающийся ливень…
И вот они приближались к еще одному треклятому оврагу. Чуть вдалеке на фоне растрескавшегося от времени базальтового дна Гордон разглядел какой-то предмет, показавшийся ему кривой корягой, отходящей от одного из гладкоствольных эвкалиптов, которые в изобилии произрастали вдоль русел пересыхающих ручьев и речушек. По крайней мере, он надеялся на то, что так оно и есть. Даже когда машина пересекала высохшее русло, он продолжал грызть мундштук трубки и молча молиться о том, чтобы острый угол в середине сука на самом деле не оказался локтевым или коленным суставом человеческой конечности… и чтобы эти согнутые отростки являлись всего лишь короткими корешками дерева, хотя их и было ровно пять…
Энн резко крутанула руль, чтобы не наехать на странный предмет, покрытый белесым налетом дорожной пыли. И в этот самый момент он отчетливо разглядел его.
Гордон сделал глубокий вдох, после чего медленно выпустил воздух. Неожиданно он почувствовал, что напряжение последних минут как-то разом спало, просто это стало для него концом самообмана, завершением всех сомнений, встречей с действительностью, с которой можно было… нужно было иметь дело. Все — больше никаких догадок и раздумий, никаких игр с реальностью…
— Энн, останови машину.
Вместо этого она, напротив, поддала газу. Взглянув на жену, он увидел ее, сидящую неподвижно и прямо, с опущенными глазами и плотно сжатыми губами.
— Энн… — Он легонько коснулся ее плеча, тут же ощутив напряженные мускулы. Потом потянулся вперед и повернул ключ в замке зажигания. Мотор заглох, но женщина, похоже, этого даже не заметила и продолжала давить на акселератор до тех пор, пока машина не встала посередине дороги.
— Энн, надо возвращаться.
— Нет! — Она ухватилась за ключи, но Гордон перехватил ее запястье и держал так, чуть поглаживая другой рукой, до тех пор, пока женщина не ослабила хватку. Наконец ее кулак разжался, и она опустила подрагивающую руку в его ладонь…
— Энн, это и в самом деле была человеческая рука. И ты тоже ее видела, так ведь?
— Да, — слабо, почти неслышно проговорила она.
— Ну так что же?..
— Гордон, ты с самого начала был прав. Нам не следует впутываться в эту историю.
— Я с самого начала был не прав. Мы уже в нее впутались. Как ни прискорбно, но это именно так. Нет, ты подожди, прежде чем спорить, подумай. Сколько по этой дороге проходит машин? За ночь одна, две, три? Те люди на бензозаправочной станции, которые ремонтировали наше колесо — они знают, что мы поехали именно этой дорогой. Съехать на какую-то другую дорогу с нее нельзя, она ведет от перекрестка прямо до отеля на побережье. Так, а теперь представь, что тот, кто едет следом за нами, увидит эту руку — что он подумает? Увязав в мозгу самые элементарные вещи, он без труда поймет, что мы были последними, кто проезжал здесь перед ним. И тогда нас обязательно спросят: «Скажите, вы видели лежащую у дороги руку? Почему же вы ее не подобрали? Почему не сообщили куда следует?»
Гордон говорил со спокойной убежденностью в голосе, словно проводил занятие в своем классе. В некотором смысле он чувствовал себя полностью оторванным ото всего этого, как если бы стоял, обдуваемый прохладными ветрами, на вершине высокой горы и взирал на суетящееся где-то далеко внизу человечество.
— Но ты бы мог вернуться назад и забросить ее подальше в кусты, — заметила жена.
— И таким образом оказался бы повинен в сокрытии вещественного доказательства преступления.
— А откуда ты знаешь, что это было преступление?
— Сомневаюсь, что даже в Мексике расчленение трупов является повсеместной и полностью узаконенной практикой.
— Но кто об этом узнает-то?
— Главное, что мы с тобой будем об этом знать.
— Ну моя совесть с этим как-нибудь справится.
— Речь идет не о совести. Это… — Гордон принялся лихорадочно подбирать слова, чтобы наиболее точно выразить мысль, которая, в общем-то, была весьма проста.
— Это вопрос ответственности, — наконец проговорил он.
— А это что, наша с тобой ответственность?
— Боюсь, что так.
— А я не согласна. Это не наша страна, здесь живут не наши люди, и мы даже не знаем их яз…
Он протянул руку поверх ее головы и нажал на выключатель. От неожиданно накрывшего их мрака у Энн даже перехватило дыхание.
— Гордон, что ты делаешь?
— Верь мне, Энн. — Он открыл бардачок и вынул из него фонарь. Затем открыл дверь и вышел из машины, чуть задержавшись возле нее, чтобы глаза успели привыкнуть к темноте. Росшее у него над головой на самом краю склона корявое дерево тянуло к небу свои скрюченные пальцы, мрачно чернеющие на фоне едва просвечивавшего темно — синего горизонта. Звезды казались необычно яркими, словно по другую сторону плотного, но основательно продырявленного небесного бархатного покрывала кто-то запалил ослепительно — белый костер.
Гордон подошел к багажнику машины и посмотрел на белесую полоску гравия. Все оставалось неподвижным. Потом прислушался — внимательно, пока тело от напряженной позы не стала сводить судорога, но так ничего и не услышал. Нормально ли это? Кажется, он где-то читал, что отсутствие ночных звуков свидетельствует о приближении крадущегося хищника.
Осторожно, стараясь не издавать ни малейшего звука, Гордон открыл крышку багажника. Тусклый желтоватый луч выхватил край джутового мешка и гаечный ключ. Столь же бесшумно он закрыл багажник и подошел к окну машины. Энн опустила стекло, и он протянул ей ключ.
— Вот, держи в руке, так, на всякий случай.
Холодные, влажные пальцы женщины прикоснулись к его руке. Он взял ее ладонь в свою, стиснул и держал так до тех пор, пока не почувствовал ответного пожатия — поначалу слабого, но затем столь же крепкого, почти отчаянно жесткого.
— Ну, давай, Гордон.
Он мягко высвободил свою руку. — Подними стекло и закрой все двери. Я скоро вернусь.
Его шаги по покрытой гравием дороге звучали неестественно громко, почти неприлично, как если бы кто-то на похоронах жевал хрустящий картофель. Гордон подумал о том, как глупо, неоправданно глупо пешим ходом отмерить все то расстояние, которое они только что миновали на колесах. Ему показалось, будто шагал он очень долго. Может, он часом промахнулся? Нет, дорога все еще шла под уклон, и значит, до самого русла он еще не добрался. В какой-то момент он даже поймал себя на мысли о том, чтобы вернуться и проехать это расстояние на машине, ему никак не нравилась идея оставлять Энн одну. Женщина и так натерпелась страху, а теперь и вовсе осталась одна-одинешенька в полной темноте, в незнакомом, страшно пугающем месте.
