Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне
Он удивлялся, зачем она понадобилась ему. И зачем надо было дразнить и злить Абрантеша, которого он все равно собирался убить?
Она опять зашла в комнату, и в мозгу у него промелькнуло слово «насилие». Ему припомнился ее трепет, когда медленно и осторожно он вонзался в нее, припомнились ее полные страха глаза, когда он зажимал ей рот. Но после это обернулось чем-то другим, ведь помнил же он, как она подгоняла его! Мысль о ночи с ней сейчас вызывала дурноту, и он велел ей отправляться на кухню.
Он думал о других своих женщинах. Вспоминал и первую из них — девушку, которую ждали в поле, чтобы она пришла помогать отцу, но которую Фельзен застал спящей в амбаре. Она увидела, с какой жадностью он глядит на полоску ее голого тела между чулками и юбкой, и допустила его до себя, чтобы успокоить.
До переезда в Берлин других женщин он не знал. Но уже на вокзале его подцепила девица. Он решил, что это непременная часть странной городской жизни, и думал так, пока не кончил, а она не попросила денег. Он удивился: за что? И тогда она кликнула сутенера, а тот, едва взглянув на рослого деревенского парня, схватился за нож. Фельзен заплатил и поспешил ретироваться и на лестнице услышал, как сутенер бьет девицу. Willkommen in Berlin.[21]
Погода в Амендуа опять испортилась. Ветер шуршал шифером на крыше. Фельзен курил, продолжая развлекать себя составлением списка своих женщин, вспоминая их всех по порядку. Пропустив одну, вновь начинал сначала. До Эвы он добрался далеко не сразу.
Он не хотел думать о ней, но сейчас, в тусклом сумраке этого дома и после их мимолетной встречи в Берлине, он не мог удержаться от того, чтобы мысленно не перебирать осколки разбитого вдребезги. Он вспоминал, как медленно и исподволь она разрушала то, что их связывало, — начиная с момента, когда позволила ему вернуться после их разрыва, инициировал который он сам, обвинив ее в притворстве, и до их последней ночи у него дома перед тем, как его забрали гестаповцы. Но вспоминались и моменты, когда все возвращалось, восстанавливалось, и он чувствовал их близость, как всего несколько дней назад в клубе, когда колени их соприкасались под столом. Он потер себе колено, словно и сейчас еще ощущал ее прикосновение.
Фельзен закурил, но сквозняк гонял дым по комнате, так что курить стало невозможно. Он спросил себя, не сродни ли любви это странное жжение в желудке, точно от язвы, это стеснение в груди, когда на секунду кровь как бы застывает в теле. Он вдруг подумал, что потерял любовь, так и не изведав ее по-настоящему. От этой мысли перехватывало дыхание, и он опять принялся метаться по комнате. Он курил, сильно затягиваясь, пока голова не закружилась от никотина. Тогда он, шатаясь, бросился к двери, а оттуда на дождь и порывистый ветер.
Ветер бил ему в лицо колючими градинами, а он глотал их с жадностью, словно они могли очистить и омыть его душу. Стоя так, он забыл о времени. Уже начало темнеть, на холоде мерзло и немело лицо, а он понял, что стоит под градом, только тогда, когда льдинки попали ему в рот.
Когда он все-таки повернулся, чтобы зайти в дом, то вдруг заметил, что на улице не один. Немного в отдалении от него обозначились два силуэта. Они шли, низко нагнув голову, навстречу ветру. Фельзен уже был возле ступенек, когда силуэты разделились — одна фигура завернула за угол, словно ища там убежища от ветра. Теперь, глядя на нее сбоку, Фельзен понял, что это мул. Другая фигура продолжала двигаться вперед, и по походке и шляпе на голове он узнал Абрантеша. На поясе Фельзена тяжело болтался пистолет, и он расстегнул среднюю пуговицу пальто. Фигура решительно продолжала движение, пока не очутилась метрах в пяти от него.
Фельзен расстегнул еще одну пуговицу. Человек напротив выпростал из одежды руки. Фельзен сунул руку под пальто и нащупал рукоятку пистолета. Все произошло так быстро, что Фельзен даже не успел шелохнуться. За какую-то долю секунды покрыв пять разделявших их метров, Абрантеш обхватил Фельзена руками и хлопнул его по спине.
— Bom Natal! — воскликнул он. — Счастливого Рождества!
И повел Фельзена обратно в дом, вверх по лестнице. Кликнув Марию, он велел ей позаботиться о муле, и она вышла через заднюю дверь. Мужчины прошли в гостиную, Абрантеш подкинул в камин несколько поленьев. Застывшее от холода лицо Фельзена отогрелось, и теперь кожа горела и побаливала. Абрантеш ушел в кухню и вернулся оттуда с бутылкой агуарденте и двумя стаканами. Он налил себе и Фельзену, и они выпили в честь Рождества. Абрантеш казался веселее, чем когда-либо.
— Слыхал я, что вы в Файуш наведались, — сказал Абрантеш невзначай, словно Фельзен ездил туда пропустить стаканчик.
— Начальник в Вилар-Формозу намекал на какие-то предстоящие нам трудности, я и решил взглянуть на мулов.
— И увидели, что они у меня в работе вот уже который месяц.
— Месяц?
— Я на них больше пятидесяти тонн переправил.
— Куда?
— На склад в Навашфриаше.
— Вы должны были предупредить меня. Мне было очень нелегко в Берлине объяснить недостачу.
— Простите, но я так сделал, потому что пошли слухи.
— Какие слухи?
— Что с вашим нападением на Россию военные действия… заканчиваются. Доктор Салазар теперь не так озабочен вторжением. Немцы слишком самонадеянны, как теперь поговаривают.
— Вы помните, как в октябре затонула «Карте Реаль»?
— И «Кассекель» тоже затонула. А это был один из лучших наших кораблей, в семь тысяч тонн водоизмещением.
— И вы по-прежнему считаете, что Лиссабону ничто не угрожает?
— Я считаю, что завтра вам стоит съездить в Вилар-Формозу, — сказал Абрантеш, — и отвезти начальнику рождественские подарки.
— Но я там был всего несколько дней назад, — возразил Фельзен.
— У них короткая память, — сказал Абрантеш.
— А нельзя поехать и взглянуть на вольфрам в Навашфриаше? — спросил Фельзен. — Он в надежном месте?
— Место надежное.
«Надежность» означала присутствие людей с автоматами, и Фельзен внезапно увидел себя лежащим среди камней и ракитника с изуродованным выстрелом лицом, но отделаться сейчас от Абрантеша он не мог. Он кивнул и внимательно поглядел на собеседника, но увидел лишь задубевшую кожу, крупные скулы и глаза, казалось, всецело занятые тем, чтобы не пролилось ни капли содержимого бутылки.
Что там говорил Позер в представительстве ему или еще кому-то насчет португальцев? Две вещи он говорил. Первая — что любой закон в Португалии можно обойти, и второе — что португалец никогда не нападает открыто. Преданно заглядывает тебе в глаза, а потом ударит в спину. Наверно, так было и с самим Позером. Фельзен возразил ему тогда, сказав, что с Германией конечно же ничего подобного не произойдет, и пруссак это проглотил, не поняв иронии.
Вдвоем с Абрантешем они разделили рождественский ужин, состоявший из жареной курицы и трески. Они выпили две бутылки довоенного вина, оставлявшего на нёбе теплый и спелый привкус лета.
Фельзен рано улегся в постель и курил в темноте, прихлебывая агуарденте из металлической фляжки. Пистолет он держал под подушкой. Спустя час он вышел на двор и, стоя с пистолетом в руке у двери, ведущей в дом, прислушался. Он услышал знакомое похрюкивание Абрантеша и странный присвист, который издавала Мария.
Утром он пил кофе и курил, не обращая внимания на непроницаемое лицо девушки. Ему было о чем подумать. Очень не хотелось пересекать границу в обществе Абрантеша, чтобы очутиться в Навашфриаше среди людей с автоматами. В десять утра проблема была снята приездом водителя службы безопасности, привезшего телеграмму из Лиссабона: Голландские и австрийские части вторглись в Тимор. Возвращайтесь в Лиссабон немедленно. Позер.
Он оценил употребленное Позером слово «вторглись». Он знал, что и Салазар отнесется к этому точно так же — как к вторжению и покушению на суверенитет Португалии.
— Какие-нибудь осложнения? — спросил Абрантеш с неожиданным интересом.
— С нашими трудностями на границе покончено, — сказал Фельзен. — Союзники совершили ошибку. Мне придется сейчас же выехать в Лиссабон. А вы позаботьтесь о том, чтобы сто девять тонн, которые вы храните в Навашфриаше, были переправлены в лагерь в Сиудад-Родригу. И больше никаких операций без моего ведома.
— Сто девять тонн?
Фельзен показал ему расчеты. Считая в уме, Абрантеш оставался спокоен, лицо его было бесстрастным и серым от небритой щетины, как будто его посеребрил иней. Именно тогда Фельзен понял, чем занимался Абрантеш. Он не крал — он играл на разнице цен по сторонам границы. Продавая дорого в Испании и покупая дешево в Португалии, клал в карман разницу. Но он просчитался — цена в Испании упала. Ему не хватило денег, чтобы восстановить дефицит в Фойуше. Все, что он мог сделать, — это попытаться занизить количество контрабандных тонн. Хорошее настроение накануне было блефом — ему надо было выиграть время, чтобы как-то скрыть недостачу.
