Дмитрий Вересов - Скитания ворона
— Нил, ты, главное, отнесись к тому, что я буду говорить, спокойно и по возможности трезво. Ты же в сущности человек вменяемый и не можешь не понимать, что так будет лучше для всех. Сесиль — молодая здоровая женщина, она имеет право на нормальную полноценную семью, нормальных полноценных детей…
— О-кэй, Крис, считай, что ты меня убедил. Я непременно поговорю с Сесиль, когда она вернется, и приложу все усилия, чтобы наладить нашу совместную жизнь. А теперь, если сеанс семейного консультирования окончен…
— Нил, ты не понял. Сесиль не вернется. Она поехала не просто в Вашингтон, а в юридический отдел французского посольства.
— Зачем?
— Для оформления развода ex absential. Скорее всего, не потребуется даже твоего присутствия. Просто подпишешь бумаги и отправишь по почте.
— Угу… А что будет, если не подпишу?
— Существенно осложнишь жизнь всем, но главным образом себе. Ты же понимаешь, что не тебе тягаться с нами. Конечно, теоретически все равны перед законом, но практически… Нил, мы попросту раздавим тебя. Я имею право употребить местоимение «мы». Дело в том, что Сесиль ждет от меня ребенка.
Крис ослепительно улыбнулся. Нилу очень захотелось со всей мочи вмазать по этой самодовольной харе, посмотреть, как брызнет фарфоровым дождиком чудо американской стоматологии. Но он сдержался. В конце концов, в том, что Сесиль предпочла это жвачное, виноват в первую очередь он сам, а переход на кулачные аргументы лишь акцентировал бы моральное поражение.
— Мои поздравления… Ну, давай свои бумаги.
— Собственно, в предварительном порядке, чтобы дать делу ход по упрощенной процедуре, от тебя нужны только две подписи — под согласием на развод и под взаимным отказом от имущественных претензий. Сесиль уже подписала оба документа.
Крис расстегнул портфель.
Нил вытащил из кармана мятую пачку «Уинстона», закурил.
— Из дома можешь пока не съезжать, университет оплатил аренду до конца года, — говорил Крис, достав желтую папочку и вытаскивая из нее бумаги. — Еще Сесиль оставляет тебе парижскую квартиру, правда, продать ее ты не сможешь, поскольку права собственности остаются за Сесиль… Эй, тебе не кажется, что не очень-то вежливо курить, находясь в одном помещении с некурящим?
Нил медленно встал, подошел к Крису, выпустил струйку дыма прямо в улыбающуюся физиономию.
— Ну так выйди.
— Но ты… ты подпишешь?
— Я подумаю. Жди во дворе.
Крис вышел. Нил придвинул к себе документ. «Мы, нижеподписавшиеся… настоящим подтверждаем…» Буквы плыли перед глазами, наскакивали друг на друга, менялись местами, где-то на третьей строчке взгляд зацепился за слово «куннилигус», которое при повторном прочтении сменилось на «совокупный». Нил крякнул, взялся за недопитый стакан, в котором, кстати, был отнюдь не лосьон, а вполне пристойный кулинарный херес, опрокинул в рот, а последнюю каплю, перевернув стакан над бумагой, выцедил на параграф об взаимном отказе от притязаний на любые будущие доходы другой стороны. Потом взял ручку и напротив четкой, филигранной подписи Сесиль размашисто вывел: «Н. Баренцев». Нищ, но свободен. Крис терпеливо ждал его на крыльце.
— Держи — Нил протянул ему папочку. — Привет Сесиль. И fuck you very much за все хорошее…
— Тебе того же… Да, Нил, еще одно… Мы с Сесиль понимаем, насколько тебе сейчас тяжело и одиноко. Вот, — он протянул Нилу какой-то предмет в оберточной бумаге. — Это поддержит тебя в трудную минуту, а когда дозреешь, звони, там вложен список наших контактных телефонов. Бай!.. И очень советую подыскать себе работу.
Крис пошел к машине, а Нил задумчиво подбросил пакет на ладони. Судя по всему, там была книга.
«БMB» Криса плавно покатил прочь.
Нил глянул ему вслед, прикрыв глаза, живо представил себе, как с эффектным хлопком лопается шина, и красное авто с визжащими от ужаса Сесиль и Крисом, припадая на обод, медленно и неотвратимо скатывается в пропасть…
«Да ладно, — подумал Нил. — Нехай живут».
Дома он развернул пакет и извлек толстый том в синем переплете. Золотые буквы гласили: «Книга Мормона. Новые свидетельства об Иисусе Христе».
Это ж надо, куда занесло наследницу древнего и славного католического рода! Впрочем, как говорится, любовь зла…
* * *— Похоже, наша беспутная мамаша здорово влипла.
— Чья еще мамаша? — Таня Дарлинг недоуменно посмотрела на Соню поверх очков.
— Наша. Биологическая мамочка нашего пупсика. Вот посмотри, что прислали в редакцию для европейского дайджеста.
Соня бросила на Танин рабочий стол номер «Пари-Суар».
— Третья полоса. Я отчеркнула.
Таня внимательнейшим образом проглядела отчеркнутую заметку, щелкнула кнопкой селектора.
— Эмили, дайте мне Москву. Так, иди… Спасибо, Соня, я разберусь, по-моему, здесь какая-то подстава…
В селекторе раздался голос Эмили:
— Москва, миссис Дарлинг. Таня взяла трубку.
— Архимеда Яновича… Здравствуй, Арик, не забыл еще?.. Да Рыжая, Рыжая, кто ж еще… Да, все хорошо… Представь себе, из Лондона… Слушай, нужна твоя помощь, по старой дружбе… Нет, информация. Мне отсюда собрать затруднительно… Записывай…
* * *Нил босиком протопал до калитки, со вздохом открыл почтовый ящик и выгреб кипу конвертов. Газет они не выписывали, личные письма сводились к ежемесячным слезливым эпистолам от Мари-Мадлен и редчайшим, под настроение, открыточкам от Ольги Владимировны. Всю свою обширную профессиональную переписку Сесиль вела исключительно через фирму, а то, что они получали на дом, так или иначе сводилось к выкачиванию денег. Счета, уведомления, рекламные проспекты. Казалось, не было в Соединенных Штатах организации, не претендующей на кошелек семьи Баренцевых-Дерьян.
Сесиль приучила его трепетно относиться к такой корреспонденции и тщательным образом сортировать ее — что подлежит немедленной оплате, что требует уточнений и выяснений, что следует вырезать и сохранить, на что нужно ответить письменным отказом, на что достаточно отреагировать телефонным звонком и что, наконец, можно с чистой совестью отправить в мусорную корзину. Поскольку Нил постоянно с этим путался, Сесиль составила подробнейший меморандум и прикрепила его на стенке возле коврика с кармашками, предназначенными для корешков квитанций, купонов на скидки и тому подобной ерунды.
Нил вывалил конверты на кухонный стол, достал карандаш, бумагу, пепельницу, откупорил банку пива — надо же было оборудовать рабочее место, прежде чем приступать к сортировке…
Он поднес пиво к губам, и неожиданно фыркнул, окатив пеной нос и щеки. Все! Баста! Финита! Пусть теперь этой похабелью мормоны занимаются, для них это так же естественно, как в сортир сходить… Он закурил, задумчиво провел зажженной зажигалкой вдоль краешка верхнего конверта. А не спалить ли все к такой-то матери, пусть потом разбираются? Нет, это мелко, в конце концов, если разобраться, ему не за что мстить Сесиль. Она терпела, сколько могла…
Нил сгреб письма, намереваясь отнести их в кабинет Сесиль. Один конверт — большой, непривычного желтого цвета — шлепнулся на пол. Поднимая его, Нил увидел, что на письме стоит парижской штемпель и что адресовано оно лично ему, мсье Нилу Баренцеву.
Нил вскрыл конверт и достал сложенную вчетверо страничку из «Пари-Суар». Никакой пояснительной записки не прилагалось, не было и координат отправителя. Озадаченный Нил раскрыл газету.
Фотографию он увидел не сразу, а увидев, остолбенел. Так задрожали руки, что пришлось положить газету на стол.
На фото были запечатлены двое сосредоточенных полицейских, а между ними — Лиз, его Лиз! Волосы растрепаны, рот открыт, должно быть, она в этот момент что-то выкрикнула. Подпись под фотографией рассеяла последние сомнения: «Элизабет Дальбер, художница-наркоторговка. Теперь придется отвечать за свои художества!» Сверху заголовок: "Скват<Скват — помещение, арендуемое без оформления аренды. (примеч автора)> левых художников оказался крупнейшим складом героина". Дальше Нил не мог прочитать ни слова. Надо что-то делать, надо срочно лететь, спасать ее. Наркотики — полный бред, ее просто кто-то подставил, главное — она нашлась, она во Франции, скоро он сможет увидеть ее… «Я вытащу ее, вытащу непременно, все утрясется, какая из нее, к черту, наркоторговка. Смешно подумать… Только бы встретиться, встретиться скорее… Только вот кто же прислал эту газету? Господи, да конечно же она сама и прислала. Через адвоката или еще как-нибудь. Она надеется на меня, ждет меня…»
К телефону долго никто не подходил. Нервы были напряжены до предела.
— Алло. — Доминик опять страдала от мигрени и это сразу было понятно по голосу.
— Дорогая, это я. У меня к тебе просьба, как всегда, для всех остальных невыполнимая. Ты же волшебница у меня, все можешь. Помоги, и клянусь, что не в последний раз прошу. Как же мне без тебя на этом свете?
