Дин Кунц - Ночь Томаса
— Как ваша фамилия, Валония? — спросил я, привалившись к дверному косяку.
— Фонтель. Запомни ее.
— Нет проблем.
— Придет день, когда я стану знаменитой.
— Я в этом не сомневаюсь.
— А как твоя фамилия, Гарри?
— Лайм.
— Как фрукт, — и она рассмеялась, так по-девичьи и искренне.
Смех этот мне понравился, что только огорчило меня. Я услышал в нем веселье, говорившее о том, что когда-то она была невинным ребенком.
Теперь я видел, что она моложе, чем мне показалось с первого взгляда, прожила на свете не больше двадцати одного года.
Длинные волосы Валония запрятала под лисий воротник. Теперь, сунув руку под шею, вытащила их, тряхнула головой, рассыпая золото по лицу.
— Ты готов к тому, что мир переменится, Гарри?
— Полагаю, должен подготовиться.
— Он такой старый и уставший.
— Не весь, — я открыто восхищался ею.
Ей нравилось восхищение.
— Они будут так его любить.
— Кто?
— Люди.
— Ах… Они.
— Они беззаветно полюбят его, когда он возьмет власть. Наведет порядок. Его сострадание и его силу.
— И великолепную работу его дантиста.
Она рассмеялась, но тут же осадила меня:
— Сенатор — великий человек, Гарри. Если бы ты так не думал, тебя бы здесь не было.
— Для меня дело главным образом в деньгах, — осторожно ответил я, стремясь не выйти за рамки персонажа, которого создал… вернее, позаимствовал из романа Грэма Грина.
Уставившись в туман, Валония собрала губки в трубочку и шумно выдохнула.
— Старый, уставший мир… только что ушел.
— Сделай это еще раз.
Она проделала то же самое, уже глядя на меня.
— Может, я все-таки делаю это не только из-за денег.
Синие глаза сверкнули.
— Эти вечные споры, утомительные дебаты, которые ничего не решают. Никто не будет их вспоминать.
— Никто, — согласился я, опечалившись, что в ней, такой молодой, столько ненависти.
— Он всем заткнет глотку, Гарри.
— Пришла пора кому-то заткнуть.
— А потом им это только понравится.
Она вдохнула, словно пыталась прочистить нос.
— Эти нескончаемые споры, хотя мы знаем, что все решено давным-давно.
— В незапамятные времена, — согласился я.
Она вновь попыталась прочистить нос.
— Люди будут благодарны ему за Новую Цивилизацию. Ты веришь в это, Гарри?
— Само собой. Плюс деньги.
— Это же прекрасно — верить.
— Ты просто вспыхнула, когда произносила это слово.
— Верить, — повторила она, в голосе слышалось страстное желание. — Верить.
Вновь она шумно вдохнула через нос, еще раз.
— Чертова аллергия, — пожаловалась она и сунула руку в карман кожаной куртки за платком.
Из-под свитера я достал пистолет, в котором оставались два патрона.
Ее миниатюрный пистолет, женский пистолет, но не менее смертоносный, чем любой другой, зацепился за подкладку кармана, когда она пыталась его вытащить.
— Валония, не надо.
Подкладка разорвалась.
— Пожалуйста.
Она выхватила пистолет из кармана и, в стремлении защитить веру, выстрелила. Окно за моей головой разлетелось вдребезги.
Я выстрелил в нее только раз, не для того, чтобы ранить, толку бы из этого не вышло.
Золотые волосы закружились, засверкали, когда пуля отбросила ее назад. Она выронила пистолет, а потом упала сама, лицом вверх, на грязную палубу, орхидея, брошенная в пыль.
Ногой я отбросил ее пистолет и опустился на колени рядом с ней.
Глаза Валонии открылись, но смотрела она не в никуда. Что-то такое видела, может, воспоминание. Потом перевела взгляд на меня.
— Мне так и не удастся увидеть…
Я взял ее руку в свои и не увидел красного прилива. Этого будущего уже не существовало.
— Мне так и не удастся увидеть… новый мир, — закончила она.
— Нет, — ответил я. — Я избавил тебя от этого.
Ее рука напряглась.
Она закрыла глаза. В тревоге открыла их вновь.
— Не уходи, — взмолилась она, голос стал таким юным, из него ушла умудренность и жертвенность.
— Не уйду, — пообещал я.
Она с силой сжала мне руку, а потом силы не осталось вовсе.
И пусть она умерла, я продолжал держать ее руку и молился о том, чтобы она не добавила себе страданий, не задержалась в этом мире душой.
Я задался вопросом: кто сумел убедить ее в том, что тьма лучше света, где, когда и как это произошло? Я хотел отыскать этого человека или людей, его, ее, всех — и убить.
В стенном шкафу, где я нашел кожаную сумку, в которой теперь лежали взрыватели, на полке над дождевиками я заметил шерстяные одеяла, которые мне сейчас и требовались. Я спустился на ют, взял два, вернулся с ними в рубку.
Развернув одно, сложил пополам в длину, сделав мягкую подстилку.
Поднял Валонию и уложил на нее. Девушка оказалась куда легче, чем я ожидал. Опустил ей веки, подержал несколько мгновений большими пальцами. Сложил руки на груди, правую на левую.
Развернул второе одеяло, сложил, как и первое, накрыл им Валонию Фонтель, которая так и не стала знаменитой. Или печально известной.
Туман перебирался через порог, привлеченный теплом рубки. Я вышел из нее, закрыл дверь.
Выбросил пистолет Бирди Хопкинс за борт.
Постоял на мостиковой палубе, глядя на ту часть океана, которую открывал туман.
За какие-то полчаса я убил троих мужчин и женщину… но я никого не убивал. Убеждал себя, что нашел некую зону между моральным и аморальным.
Поскольку штурвал никто не держал, волны начали крутить буксир.
На синем озере неугасимой надежды солнце грело, ветерок ласкал, а будущее просилось в грезы.
Подо мной океан не радовал синевой, и никакой надежды я в нем не видел, но с океаном приходилось считаться.
Глава 40
На озере Мало Суэрте, около Пико Мундо, мне приходилось водить большие катера, но я никогда не стоял за штурвалом такого большого судна, как буксир. Да и в открытом океане корабль я вел впервые в жизни.
Впрочем, пульт управления не слишком отличался от катера. Включение муфты сцепления правого и левого двигателей слева, штурвал по центру, ручки управления двигателей справа. Под ручками кнопка «ВЫКЛЮЧЕНИЕ ДВИГАТЕЛЕЙ». Приборный щиток: давление масла, температура воды, вольтметр, тахометры, уровнемеры топлива и трюмной воды.
Буксир оснастили навигатором джи-пи-эс и большим монитором с картой, так что у меня отпала необходимость сверяться с компасом. Вот и сейчас я видел на карте положение буксира, также соответствующую часть калифорнийского побережья по мою правую руку, потому что волны тащили буксир на север.
Я посмотрел на экран радара, который продолжал надрывно пикать. Увидел те же точки, что и раньше. Ни одна не приблизилась, а одна, яхта «Июньский лунный свет», продолжала удаляться.
Утгард то ли выключил глубиномер, потому что хорошо знал эти воды, то ли вообще им не пользовался. Мне сонар мог потребоваться лишь в конце моего короткого путешествия, но я все равно его включил.
Старался не думать ни о мертвой женщине, которая лежала рядом, ни о трех других трупах на борту. Сосредоточился на стоящей передо мной задаче: доставить атомные бомбы в такое место, где никто не смог бы добраться до них раньше заслуживающих доверия сотрудников компетентных органов.
Буксир шел на север. Заброшенная шлюпочная мастерская к югу от Рустер-Пойнт, где ждали грузовики, чтобы развезти бомбы по далеким мегаполисам, находилась к северу от Магик-Бич.
Когда я начал разворачивать буксир на юг, раздались знакомые ноты «Оды радости»: зазвонил мобильник, оставленный на приборном щитке.
Скорее всего, мобильник Утгарда. К этому моменту он наверняка должен был сообщить кому-то на берегу, что атомные бомбы перегружены с «Июньского лунного луча» и он направляется к оговоренному месту встречи, шлюпочной мастерской.
Я сомневался, что в устроенной мистером Синатрой паранормальной буре Хоссу Шэкетту досталось сильнее, чем Утгарду. Так что звонил, скорее всего, чиф.
К тому времени, когда я развернул буксир на юг, звонивший уже оставлял сообщение на голосовой почте, но после короткой паузы позвонил вновь. Я вновь не стал ему мешать оставить сообщение.
Заговорщики на берегу уже знали: что-то пошло не так.
Поскольку я поменял курс на 180 градусов, изменилась картинка и на мониторе джи-пи-эс. Теперь большую его часть занимала бухта Магик-Бич.
Поскольку я на собственном опыте убедился, что сотрудники Портового департамента наглые, грубые и не чураются убийств, мне больше не хотелось иметь с ними никаких дел. В порт я возвращаться не собирался.
Под пронзительное пиканье радара и более грубое — сонара я прибавил хода и повел буксир на юг, словно знал, что делаю. Впрочем, об одном я мог не беспокоиться. Даже если бы сирены зачаровали меня, электроника подсказала бы, что прямо по курсу скалы.
