Татьяна Устинова - Мой личный враг
— Телевидение — это хорошо. Как-никак, четвертая власть, правда?
— Конечно! — с готовностью согласилась Александра. — Вас, например, журналисты о-очень любят.
— Боюсь, что я их не очень люблю.
Голос не утратил любезной заинтересованности, но сказано это было так, что Александра поняла — тему прессы лучше не развивать. Некоторое время все сидели молча.
— Наверное, я мешаю вам разговаривать? — дошло наконец до Александры. Я уйду сейчас…
Она сделала попытку встать, но Филипп удержал ее.
— Мы уже все обсудили, не дергайся. Гость одним глотком допил коньяк и поднялся.
— Спасибо, ребята! — сказал он душевно и протянул руку Филиппу. — Я жду твоего звонка, как договорились.
Александре он тоже пожал руку.
— Я очень рад, что у Филиппа такая чудная жена. — Он говорил так естественно, что Александра поверила ему, забыв на миг, что он политик и складно врать — его профессия. — Я рад, что вы теперь совершенно здоровы и прекрасно выглядите. Когда я видел вас в последний раз, вы выглядели намного хуже, а ваш муж… вообще никуда не годился. Хорошо, что все обошлось.
— А когда мы виделись в последний раз? — удивленно взглянула на него Александра. Он засмеялся:
— Мы не виделись. Я вас видел. Вы лежали на диване и выглядели совсем не так хорошо, как сейчас.
— Павлик! — поморщившись, сказал Филипп. — Ты вроде ехать собирался…
— До свидания! — окончательно попрощался Павлик. — Если будут проблемы — звоните, У Филиппа все мои координаты.
Он шагнул в коридор, громилы подобострастно протрусили вперед, распахнули перед ним дверь, и все вышли.
Александра обошла вокруг стола, зачем-то понюхала пустую рюмку из-под коньяка и тихонько опустилась в кресло — у нее вдруг кончились силы.
Под окнами заурчали машины, колеса отчетливо прошуршали, расплескивая мерзлую воду. Хлопнула дверь, вернулся Филипп.
— Эй! — позвал он.
Александра не отозвалась, продолжая смотреть телевизор. Филипп стоял в проеме двери, держась руками за косяки.
— Ты что, действительно сильно испугалась? Александра добавила громкость. Он пожал плечами — ненавистный французский жест, могущий означать что угодно.
— Кофе сварить?
— Ой, да делай что хочешь, — устало отозвалась она. — Мне надоело твое вранье. Зачем ты все время врешь? Чтобы я не проникла в твои страшные тайны? Зачем ты тогда со мной живешь? Зачем я тебе?
— Ты — моя жена, — сказал он, моментально раздражаясь. Она знала говорить с ним в таком тоне нельзя. Через пару минут он выйдет из себя и вообще перестанет разговаривать. Ну и пусть. Она так перетрусила, стоя в темноте перед домом и приготовившись расстаться с жизнью, а потом этот гость с коньяком и в джинсах — как удар дубиной по голове, и непонятный разговор, и многозначительные взгляды… В данный исторический момент ей все равно, обозлится Филипп или нет.
— Я телевизор хочу посмотреть, — буркнула она. — А ты пей свой кофе…
— Как угодно, — сказал он почему-то по-английски, собрал чашки и ушел в кухню. Полилась вода, звякнуло блюдце, он что-то запел, фальшиво как всегда, и ушел в ванную.
Александра старательно смотрела фильм из серии «Наше новое кино». Показывали возвышенную страсть наркомана и проститутки. Весь фильм они кололись и трахались в каких-то ночлежках, потом их за что-то били, потом они кого-то били, и в конце концов действительность разбила-таки их чистую любовь вдребезги.
Убогий фильм был вязкий, как ночной кошмар, но зато он не мешал думать.
— Я пошел спать, — из-за двери сообщил Филипп.
— Валяй! — отозвалась Александра. Тонкость мужского восприятия порой поражала ее до глубины души. Он оставил ее чуть ли не в слезах, растерянную, наедине с тяжкими думами и, ничего не объясняя, ушел спать — разбирайся как знаешь, твое дело.
«Конечно, я ему совсем не нужна, — горестно думала Александра. — Какое это имеет значение — жена я ему или не жена. В конце концов, это была моя идиотская идея — пожениться. Я думала, это снимет с меня часть проблем. А теперь появились новые — прошло полгода, а я до сих пор не знаю, кто он…»
Все странные и необъяснимые обстоятельства, которым она не придавала значения — или старалась не придавать, — вдруг всплыли в памяти, ей никак не удавалось прогнать тревожные мысли. Она чувствовала себя пленником в осажденной крепости, уверенным в своей обреченности.
Ее муж, французский журналист, приехавший собирать материал для книги, никаких заметок не делал, записок не писал, дискеты из лэп-топа носил с собой. Несколько раз он летал во Францию «по делам», приставил к ней охрану, пока она была в больнице, да и сама больница, и этот дурацкий санаторий, наверное, стоили уйму денег! Такое впечатление, что в кошельке у Филиппа лежит неразменный рубль. Или доллар. Конечно, белое кашемировое пальто так и осталось в мечтах, но они ели, пили, платили за телефон и бензин и вот даже отдыхать поехали…
Почему весьма небогатый, по его собственному признанию, журналист тратит на нее какие-то немыслимые суммы? Старается усыпить бдительность? Или что-то проверяет?
А сегодняшняя встреча под покровом ночи у черта на рогах, в заштатном санаторном коттедже с человеком, чье имя не сходит с газетных полос, ежедневно упоминается в новостях, имя, вокруг которого постоянно рождаются и умирают скандалы, сплетни, слухи, которого то обвиняют во всех смертных грехах, то возводят в спасители Отечества, — это выше ее понимания!
Однажды он приезжал в «Останкино». Александра видела его эскорт и его самого — издали. Его встречал известный политический обозреватель, все лифты были блокированы, лестницы перекрыты, милиция на входе придерживала рядовой телевизионный народ, рвущийся на работу. Был вечер, самое оживленное для «Останкино» время. Александра несла из киоска булки и сигареты и видела, как он прошел в лифт — стремительно, ни на кого не глядя. Известный политический обозреватель, растерявший всю свою вальяжность, забавно трусил сбоку и сзади.
Металлические двери лифта закрылись, и, как по команде «отомри», весь огромный холл вдруг пришел в движение. Все заговорили, задвигались, расслабились, не сознавая того, что несколько секунд находились в напряжении…
Это был первый и, насколько знала Александpa, единственный раз, когда его снимали в студии. Все остальные интервью он давал у себя в кабинете, на фоне флага, герба и вечной зеленой лампы — некоего властного символа еще со времен Ильича.
Тем более непонятным и пугающим был его сегодняшний визит, и разговор тет-а-тет с ее мужем, и коньяк, и «ты», и то, что он видел ее после ранения, и десятилетнее знакомство с Филиппом, если только они оба не врали. Кем он был десять лет назад? Кажется, каким-то начальником отдела в научном институте или что-то в этом роде…
А Филипп? Кем он был десять лет назад? А сейчас он кто?
Международный террорист и продолжатель дела Эрнесто Че Гевары? Незаконный сын алмазного короля или последнего секретаря политбюро?
У него французский паспорт» он одинаково хорошо говорит по-русски, по-английски, по-французски и, кажется, даже по-японски, учился в Сорбонне, если не врет…
— Алекс! — позвал из спальни предполагаемый международный террорист. Иди спать. Ты все равно ничего умного не придумаешь, и все твои выводы — полное дерьмо.
По-русски он говорил теперь даже слишком хорошо. Александра поняла несмотря на тон, все-таки это была попытка к примирению.
Повздыхав, так чтобы он слышал, она встала и поплелась в спальню. Филипп лежал и читал газету.
— Садись. — Он похлопал по одеялу, как будто она была его любимой собакой.
— Все дело в том, что ты мне совсем не доверяешь, — сказала она печально. — Я нужна тебе только в постели. И все.
— Ты нашла себе новую причину для страданий? — спросил он и отбросил газету. — Все дело в том, что ты мне доверяешь. Вот это в самом Деле странно и… неразумно.
Он подтянулся и сел, серьезно глядя на нее.
— Ты живешь со мной и ни о чем не спрашиваешь. Ты заботишься обо мне, боишься за меня, и тебе ничего от меня не надо. Ты умная, ты неплохой журналист, у тебя масса связей — начни ты копать, наверняка раскопала бы что-нибудь. Но ты даже не пытаешься.
— А есть что копать? — дрогнувшим голосом спросила Александра.
Она испугалась. Все ее подозрения и гроша медного не стоят, пока они не подтверждены. Подтверждены или опровергнуты. Как же ей хотелось, чтобы они были опровергнуты! Еще одного удара — теперь уже с его стороны — она просто не переживет. Ей никогда не удавалось хорошо «держать удар»…
— Всегда есть что копать, — с досадой сказал Филипп. — Но дело не в этом.
— А в чем?
— В том, что ты безгранично мне доверяешь. Я ведь могу улететь и не вернуться, и ты никогда меня не найдешь. У тебя даже кредитки моей нет. Я живу в твоей квартире, сплю на твоем диване, а ты даже не знаешь, чем я целыми днями занимаюсь.
