Дэвид Мэдсен - Откровения людоеда
— Да, да. Я только имел в виду…
— Я знаю, что ты имел в виду.
Генрих нагнулся вперед и положил пухлую, бледную ладонь на мою руку.
— И твой отец — разве ты не хотел бы, чтобы он тоже…
— Нет, — быстро ответил я.
— Конечно же, твоя дорогая, дорогая мама хотела бы…
Его речь начинала превращаться в хулу.
— Ты говоришь точно как он. Это одна из тех фраз, которые он мог бы произнести.
— Друг мой, Орландо — ты не можешь вечно продолжать презирать его…
— Почему бы нет? Моя мама презирала. Начать с того, что я не знаю, почему она вышла за него замуж.
Затем он издал смешок и — непростительно! — сказал это:
— Может быть, у него был член длинной двенадцать дюймов?
Говоря на языке синэстезии, я услышал уродливое скрежетание стали о сталь.
— Генрих, — сказал я с подчеркнуто ласковой заботой, — твой бокал пуст. Позволь мне открыть еще одну бутылку.
Он посмотрел на меня своими маленькими поросячьими глазками, заключенными в мягкую мешковатую плоть.
— Хорошая мысль, — произнес он.
Затем он внезапно упал поперек стола.
Короткая стычка
Близнецы были обескуражены — не по причине какой-либо моральной восприимчивости, но, скорее, потому что а) они были (и это более чем естественно) захвачены моей просьбой врасплох, и б) они были заинтересованы в возможных последствиях. Тем не менее, моя упорная настойчивость, в конечном счете, окупилась.
— Но ты должен сделать это, Жак.
— Вы не понимаете, о чем просите…
— Я прекрасно знаю, о чем прошу.
— Посмотрите на него! У меня никогда не было таких жирных клиентов, как этот.
— Жак…
— И таких уродливых. Пусть Жанна это сделает…
— Я не буду! — завопила Жанна, и ее глаза расширились от ужаса.
— Не беспокойся, Жанна, — сказал я как можно более успокаивающе, — вкусы Герра Херве иного рода.
— Только мужчины? — произнес Жак с умирающей надеждой в голосе.
— Исключительно так.
— Но…
— Пожалуйста, Жак!
Мы спорили еще около четверти часа, но, в конце концов, он согласился — как, на самом деле, я и думал. Оба близнеца потребовали изрядную финансовую компенсацию за эту факультативную работу (это было чем-то еще, я уверен), и я не стал торговаться, когда они назвали свою цену.
Мы раздели Генриха догола и положили его на огромную кровать в спальне близнецов. Он слегка напомнил мне Мастера Эгберта Свейна, который был схожих размеров. У Генриха, тем не менее, было не так много волос по всему телу, тогда как Мастер Эгберт был воистину соткан из волос — волосы были повсюду, за исключением того места, где он нуждался в них больше всего, на его голове.
Потребовалось некоторое время для того, чтобы принести Генриха в комнату.
— О — где я? — Орландо, мой друг? Где я нахожусь?
Жак, также обнаженный и выглядящий достаточно
симпатичным, стоял рядом с кроватью.
— Я ваш ангел, месье.
— Мой ангел?
Взгляд Генриха уже становился осмысленным, и он наслаждался зрелищем свежего, блестящего тела Жака. Если честно, я испытал небольшую жалость к Жаку, но любому настоящему искусству необходимы герои.
— Я пришел для того, чтобы служить вам, месье.
— Чтобы служить мне? Ах — милый мальчик…
Жак прошелся одной рукой по правой груди Генриха и ущипнул его за огромный, толстый, коричневый сосок.
Неожиданно он заметил меня; я стоял в углу комнаты рядом с массивным канделябром, стоящим на полу, на подставке из гравированного золота. Только Бог знает, откуда это было украдено, а я знать не хотел.
— Орландо! — закричал он. — Так вот что ты делаешь? Ты не мог не позаботиться о том, чтобы я спал не один?
Я улыбнулся, но не ответил.
— О, Орландо!
Жак вскарабкался на кровать, накрыл — совсем не полностью, следует отмстить — обрюзгшее тело Генриха своим собственным телом.
— Смотри на нас, Орландо, — промурлыкал Генрих низким, грубым голосом. — Смотри, как мы делаем это — это усилит мое удовольствие — да, смотри, пока мы делаем это — о! — мой ангел…
Он присосался своим ртом ко рту Жака и начал двигаться весьма тошнотворным образом, имитируя нервные корчи девственной невесты, его пальцы жеманно трепетали на ягодицах Жака, а необъятные бедра дрожали.
— Люби меня, мой ангел, люби меня…
Я не позволил Жаку долго страдать; как только глаза Генриха закрылись, и он начал стонать, я приблизился к кровати. Подняв его голову одной рукой, я убрал пышную, шелковую подушку — он совершенно не замечал никого и ничего, кроме своего собственного наслаждения. Я кивнул Жаку, который слегка поднимался с одной стороны. Я опустил подушку с математической точностью на лицо Генриха и нажал на нее со всей силой.
Я услышал негромкий приглушенный стон.
— Нажимайте сильнее, мсье! Сильнее!
Я делал это на протяжении половины минуты.
— Сильнее! Почему он не борется?
— Он пьян, вот почему.
Мне показалось, что я услышал еще один стон — на этот раз более слабый — но мне это могло показаться. Затем рука Генриха упала на кровать, жирная, бледная и безвольная.
— Вот. Сделано.
Жак вздохнул — с облегчением, как мне показалось.
— Спасибо, месье, — произнес он.
Превосходные куски
Резать и разделывать массивный труп Генриха Херве было не такой сложной задачей, как я представлял вначале; на самом деле, ближе к концу это показалось достаточно легким. Так как и внешний вид, й характер у него был исключительно свинский, я не отклонялся от суставов, помечая их с помощью ревлонской губной помады «Вечерняя Заря», чтобы покрыть его бледное, рыхлое тело яркими красными линиями, которые указывали бы мне, где я должен резать. Генрих и на самом деле не так уж отличался от свиньи — голова, поясница, филейная часть, ноги, брюхо, — все это было — за исключением того, что мне пришлось обойтись без поросячьих ножек, хотя я думал о том, чтобы подать руки и ступни Генриха под видом Pieds de Pore Grilld[182] с гарниром из яблочного соуса и корнишонов.
Французы говорят, чтобы создать впечатление, что Любая часть свиньи пригодна для еды — в Англии мы говорим «everything but the squeal»; конечно это факт, что свинья больше, чем весь прочий скот, предоставляет prima materia для самых изысканных деликатесов — сердце и печень свиньи, на самом деле, грубее, чем сердце и печень ягненка, но, с другой стороны, кто еще как не свинья может предоставить нам настолько универсальный жир, что он почти бесценен? Из головы обычно делают свиной студень; щеки готовят, придают форму и обрабатывают, чтобы сделать Bath chaps:; кишки являются одним из главных ингредиентов для требухи; из печени делают восхитительных паштет, и даже уши можно подпалить, прокипятить на медленном огне, довести до ума и пожарить. Основные обжаренные суставы хорошо известны каждому: нога, поясница, филейная часть, брюхо, свиные ребрышки, кровь.
И от всего этого у Генриха Херве пришлось отказаться. Также как и от рук и ступней, я избавился от сердца (так как представил, что оно будет весьма жестким), печени и языка (я был уверен, что последний окажется ядовитым); не было никакого рубца, о котором можно было бы говорить, и, конечно, не было хвоста. Проворачивая, наконец, немного Генриха на котлеты, я использовал много плоти с плеч, мелко разрубая их; это было, я полагаю, равноценно свинине, которую я обычно беру с лопаток или плечевого пояса. Я обнаружил, что почки весьма мясистые — на самом деле, я считаю, что это вызвано тем, что Генрих постоянно потреблял некоторое из моих отличнейших вин; и, нет нужды говорить, что там же была масса жира. Жир с задней части я сохранил для того, чтобы использовать его, оборачивая вокруг постные суставы свинины или говядины, превращая его в свиной жир; полупрозрачный рыхлый жир вокруг почек отлично подходил для создания сдобного теста, собственно, как и свиной. О, мог ли я желать большего? Думаю, что нет. Мертвый и расчлененный, Генрих приносил гораздо больше пользы для меня, чем когда-либо, будучи живым.
Гениталии на удивление были очень маленькими — небольшой завиток члена устроился, словно птенчик в жирном гнезде. Какая ирония, единственная вещь, в которой Генрих ценил размер, была крохотной.
— Интересно, что он делая этим? — спросил Жак, вытирая свои окровавленные руки о фартук.
— Уверен, что достаточно много. Хвала Господу, что у него не было времени для того, чтобы сотворить что-нибудь с тобой.
— Мои сожаления, месье.
Мои котлеты II Giardino di Piaceri произведи сенсацию — именно ту самую сенсацию, на самом деле, которая удовлетворила бы и Генриха.
