Урс Маннхарт - Рысь
Шпиттелер его не слушал. Дальше они пошли в полном молчании.
Спустя три четверти часа они дошли до большой, почти безлесой скалы Мечфлуэ, на которой стояла хижина фон Кенеля. Его старая псина — помесь овчарки с зенненхундом[16] — залаяла на них, как и прошлым летом. Большая хижина пребывала в отличном состоянии, чего нельзя было сказать о фон Кенеле. Его пузо сильно выпячивалось под оливковой майкой швейцарской армии, когда, широко расставив ноги, скрестив руки на груди и вздернув красный нос, он встал у двух мертвых овец, которых заранее выложил перед хижиной. Он крепко пожал руку Шпиттелеру и неохотно — Штальдеру. Собака, беспокойно глядя по сторонам, пристроилась рядом с хозяином.
Штальдеру был хорошо знаком этот нос картошкой, эти пышные щеки, которые бледнели, когда фон Кенель задумывался и становился похожим на крестоносца, и снова наливались краской, когда мыслительный процесс заканчивался, уступая место яростному гневу. А гнев нередко одолевал фон Кенеля. Штальдеру трижды доводилось осматривать его мертвых овец прошлым летом. Семь овец пришлось записать на счет рыси, за них фон Кенель получил учрежденную министерством компенсацию. Однако в двух других случаях, когда от овец остались только клок шерсти да кости, Штальдер не пошел на уступки раскрасневшемуся, разъяренному фон Кенелю и строго придерживался установленных правил, согласно которым рысь признавалась виновной, лишь когда был виден укус или другие неопровержимые улики.
Штальдер никогда не позволял себе оскорблять фон Кенеля или переходить на личности. И никогда даже не намекал, что виновной в гибели той или иной овцы, труп которой было уже бесполезно исследовать, могла оказаться собака фон Кенеля. Он никогда не отвлекался от четкого и дистанцированного исполнения своих обязанностей — даже в те минуты, когда фон Кенель изрыгал наиболее грубую брань. Штальдера интересовало лишь одно: действительно ли овну задрала рысь, и при каких обстоятельствах хищник предпочел домашнее животное привычной добыче.
— Где задрали овец? — по-деловому начал Штальдер.
— На пастбище, — бросил в ответ фон Кенель. — На опушке леса — там, где охотится эта гребанная рысь.
— В следующий раз обязательно оставляйте овец лежать на месте гибели, — сказал Штальдер.
— Что значит «в следующий раз»? То есть мне теперь каждую ночь ждать нападения?
Голова над светло-зеленым туловищем побагровела.
— Это я вам еще прошлым летом объяснял, — ответил Штальдер таким тоном, который ясно давал понять, что он не питает надежд перевоспитать собеседника. — Овец, которых, по вашему мнению, задрала рысь, надо оставлять лежать там, где вы их обнаружили. Лучше к ним даже не прикасаться. Место нападения и поза жертвы могут послужить важными источниками информации для определения виновности или невиновности рысей.
— Виновности или невиновности, — передразнил фон Кенель. — Какой невиновности! Может, это обкуренные ламы моего соседа овец задрали?
— Спокойно, спокойно, — умиротворяюще встрял Шпиттелер.
— Бывает, что и лиса овцу задерет, — вскользь обронил Штальдер и склонился над раной в овечьем боку.
— Давайте посмотрим укус, — потребовал Шпиттелер.
Фон Кенель присел на корточки у первой овцы, взял ее за голову и положил так, чтобы легче можно было осмотреть шею. Шпиттелер и Штальдер подошли ближе.
Когда фон Кенель принялся искать скрытую под густой шерстью рану, Штальдер посоветовал ему надеть перчатки.
— Зачем это? — поинтересовался фон Кенель. — Неужели укус рыси ядовит?
Штальдер передумал предупреждать фермера об опасности заражения крови, натянул резиновые перчатки, взялся за шкуру и осмотрел рану. Увидеть что-то в лохматой, грязной и окровавленной шерсти было почти невозможно.
— Похоже, это действительно рысь, — констатировал Шпиттелер, взглянув на фон Кенеля.
— Ничего не видно, — сказал Штальдер.
Он знал, что фон Кенель и Шпиттелер, как и прошлым летом, начнут возражать, но настоял на своем: достал из рюкзака скальпель и срезал шкуру в месте укуса.
Пока он этим занимался, Шпиттелер уже заполнял бланк. Штальдер взрезал глотку овцы и ясно увидел следы двух глубоких укусов четырьмя клыками. Расстояния между клыками, место раны, сравнительно небольшое число укусов — все свидетельствовало о рыси. Со второй овцой дело обстояло точно так же.
— Этих однозначно задрала рысь, — подтвердил Штальдер, очистил скальпель и снял перчатки.
Шпиттелер протянул ему бланк на подпись. В строке, где надо было указать число задранных животных, он вывел двойку. Отдал по копии фон Кенелю и Штальдеру.
Штальдер попросил враждебно настроенного фон Кенеля показать место, где он нашел овец.
— Совсем у опушки, для рыси лучше не придумаешь, — сказал Штальдер.
— Когда же мы сможем отстрелить эту гадину? — спросил фон Кенель.
— Когда она задерет еще десять овец и это будет задокументировано, — ответил Штальдер.
— Задокументированно задерет, — издевался фон Кенель. — То есть вы хотите сказать, что мне надо сложа руки смотреть, как эта тварь задерет у меня еще десять овец, прежде чем я смогу ее отстрелить?
— Сгоняйте своих овец в стадо по вечерам, не давайте им пастись у опушки и приставьте к ним осла или ламу. Об убытках позаботится министерство. А вам наверняка удастся придумать что-нибудь заодно с вашим соседом. Вы уже знакомы с ним?
— С этими юными рокерами и их ламами? — уточнил фон Кенель. — Глаза б мои их не видели. С беглыми аргауцами, которые не смыслят ни бельмеса ни в альпийском хозяйстве, ни в жизни, да еще без спросу паркуют у меня под носом свою развалюху, я ничего общего иметь не хочу.
Штальдер помедлил.
— Другой вариант — загонять овец на ночь в загон. Тогда они все точно будут целы.
— Такое может предложить только человек, который ничего не знает ни об овцах, ни об этом пастбище, — возразил багровеющий фон Кенель. — Вы знаете, какое оно огромное? Чтобы к вечеру согнать сто двадцать овец, начинать надо с самого утра. Я как правило работаю здесь один и давно уже не мальчишка, да и по времени не смогу подниматься сюда каждый день.
— Понимаю, — кивнул Штальдер. — Но до тех пор, пока вы не приспособите свое фермерское хозяйство к тому обстоятельству, что в горах снова появились рыси, вам придется считаться с потерями овец.
— А вам придется считаться с потерями рысей. Уж мы, охотники, позаботимся о том, чтобы рысь не долго обитала в Оберланде.
Штальдер промолчал. Так ясно фон Кенель еще ни разу не высказывался. Казалось, он радуется молчанию Штальдера. Фон Кенель спросил Шпиттелера, не хочет ли он остаться и пропустить по пивку. Шпиттелер скривил извиняющуюся физиономию и сказал, что должен отвезти Штальдера обратно.
Крепким рукопожатием простился немного разочарованный фон Кенель со Шпиттелером, а тот попросил обращаться к нему в случае чего.
Штальдеру он пожал руку весьма неохотно.
Возвращение в Вайсенбах длилось для Штальдера бесконечно долго. Ему не терпелось поскорее уехать в Копенгаген.
25
Как всегда в середине месяца, Беньямин Геллерт выполнял кропотливую работу по составлению ежемесячного отчета. Просматривал все пеленгационные бланки, собирал базу данных и наконец рисовал на цифровой карте актуальные области перемещения рысей. Синим — территории самцов, красным — самок.
Ник Штальдер вошел на станцию, сбросил рюкзак, положил приемник, антенну и копию заполненного Шпиттелером бланка на сушилку у раковины и вскользь заметил, что Тито и в самом деле обитает на Мечфлуэ.
Геллерт выругался, предрекая скорый отстрел Тито. Проблесковые маячки вокруг стада овец, ослы или овчарки за счет министерства — пора было что-то предпринять. Штальдер махнул рукой.
Не прошло и минуты, как на пороге собственной персоной появился Пауль Хильтбруннер. Он поздоровался с обоими зоологами, совершенно не подготовленными к столь внезапному визиту. Не обращая внимания на то, какой разговор он прервал своим появлением, Хильтбруннер размашистым жестом достал из рюкзака крохотную и хрупкую на вид желтую вещицу и протянул ее Геллерту.
— Золотая антенна, — торжественно произнес он. — Это тебе за тысячную пеленгацию.
Геллерт, все еще думавший о защитных ошейниках, фотокапканах и овчарках, ничего не понимал.
— Я заглянул в присланную тобой базу данных и понял, что ты на днях совершил тысячную пеленгацию. Добро пожаловать в клуб! — ликовал Хильтбруннер.
— Надеюсь, тысячная была и четырехточечной? — осклабился Штальдер.
— Увы, нет, — ответил Хильтбруннер. — Но я ее засчитал! Иначе нам было бы нечего праздновать.
Геллерт принял золотую антенну и смущенно улыбнулся.
— Но ты же приехал не только ради Геллерта и этой антенки? — спросил Штальдер, повернувшись к Хильтбруннеру.
