Виктор Пронин - Победителей не судят
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — пробормотал Касьянин, вспомнив и об этой своей затее, из-за которой ему во что бы то ни стало нужно побывать в квартире. — Глядишь, благодаря всем этим злоключениям удастся навалять страниц сто, а то и сто пятьдесят...
У Касьянина уже и название было приготовлено — «Эти милые бандитские разборки...». Но с некоторых пор ему нравилось и другое — «Бифштекс с кровью».
Была в нем и невинность названия блюда, которое можно найти в любом приличном ресторане, была и ирония, поскольку блюдо, вынесенное на обложку, уже вызывает улыбку, была и скрытая крова-вость содержания, вполне соответствующая нынещнему времени, его криминальным особенностям и ночным разборкам.
Единственное, чего не хватало Касьянину, чтобы засесть за эту работу плотно и решительно, это личных впечатлений, участия хотя бы в малом происшествии. Теперь и это он получил сполна — смерть авторитета, гибель Ухалова, неожиданная, глупая и потому особенно досадная, его собственные злоключения, которые, похоже, только начинались.
Наступил момент, когда двор на какое-то время опустел. Ни служащие, ни рабочие еще не хлынули с автобусов, а бабули и домохозяйки уже скрылись в квартирах — им пора было готовить ужин для кормильцев. И Касьянин, неожиданно для самого себя, поднялся с пня и быстро, не оглядываясь по сторонам, прошел между гаражами, мимо машин, пышущих жаром от солнца, и оказался на открытом пространстве.
До своего подъезда ему оставалось пройти метров пятьдесят.
И он отшагал эти пятьдесят метров с таким чувством, будто следом за ним где-то в окне, в какой-то Щели, из какой-то машины передвигались сразу несколько стволов с оптическими прицелами. Но выстрела не прозвучало, и самый громкий звук, который раздался, когда он вошел в подъезд, это хлопок входной двери — он бросил ее за собой, сорвавшись на последних секундах, последних шагах.
На площадке первого этажа ему никто не встретился, и лифт подошел тут же — он был где-то рядом на третьем или четвертом этаже. На двенадцатый этаж Касьянин поднялся в пустой кабине, в полном одиночестве. Выйдя на своем этаже, невольно оглянулся, осмотрел площадку, выходящую на балкон. Нигде не было ни единого человека. Решительно пройдя к своей квартире, он вставил ключ, повернул, вошел в прихожую и, не теряя ни секунды, захлопнул за собой дверь, изуродованную вчерашним выстрелом. И тут же, скорее по привычке, чем с какой-то надеждой, задвинул щеколду — клееная дверь вряд ли смогла бы выдержать удар мощного евладовского плеча.
И только затем, обессиленно припав спиной к захлопнутой двери и немного отдышавшись, Касьянин почувствовал беспокойство, пришло ощущение, что он совершил какой-то промах. Чувство досады и сожаления усиливалось еще и оттого, что он не знал причины. И вдруг догадка пронзила его, он вспомнил, что, открывая дверь, увидел, все-таки увидел, но не осознал — был какой-то знак, какая-то отметина. И, входя в квартиру, он, не придав значения, нарушил его.
Убедившись, что на площадке никого нет, Касьянин открыл дверь и выглянул наружу. На полу, возле самой двери, он увидел маленький клочок газеты. Он поднял его, осмотрел. Видимо, это был сигнальный флажок, прикрепленный к двери.
Теперь сразу можно установить — дверь открывали. Где торчал этот уголок, как был закреплен, Касьянин не помнил. Был ли он выше ручки, ниже или вставлен как раз напротив...
— Ну и ладно, — проговорил он вслух. — Пусть так... Дверь открывали. Но это вовсе не значит, что и поныне в квартире кто-то есть.
Успокоить-то он себя успокоил, однако тревога осталась. Он понял, что за квартирой наблюдают. Возможно, тот человек, который приезжал на красной евладовской машине, и оставил этот флажок. Следовательно, он придет опять.
Убедившись, что флажка нет, ударит в колокола.
Вот тогда и можно будет ждать гостей. Прикинув все это, Касьянин решил на ночь не оставаться. Слишком опасно. Значит, нужно взять все необходимое и рвать отсюда, линять, бежать как можно быстрее. Посмотрев на часы, он дал себе час времени. Через час нужно покинуть квартиру.
Сначала Касьянин прошел на кухню, заглянул в холодильник — так и есть, початая бутылка водки стояла на месте. Марина впопыхах то ли забыла о ней, то ли не заметила среди бутылок с кетчупом и уксусом. Касьянин налил в стакан граммов сто пятьдесят, наскоро выпил и лишь тогда спохватился — надо было чем-то закусить. В холодильнике ничего не нашлось, и он, нащупав в пакете хлеб, отломил корочку, выдавил на нее струю острого кетчупа, сунул в рот. Закуска получилась неожиданно хорошей. Он отломил еще кусок хлеба, смазал его кетчупом и дожевывал уже в комнате, сидя в кресле. Солнце слепяще било прямо в глаза, и он, поднявшись, задернул штору.
Бумаги, записи, черновики уже были сложены в одной толстой папке. Потом он собрал документы мало ли что потребуют хохлы на границе. В шкафу взял наугад несколько рубашек и, не глядя, свернув их в рулон, сунул в сумку. Пройдя в ванную, бриться не стал, но помазок, бритву, мыльный крем, одеколон ссыпал в один пакет и тоже бросил в сумку, на рубашки. На сборы ушло, наверное, полчаса, за это время солнце сдвинулось в сторону и уже не било в глаза.
Касьянин подошел к окну, хотел было отдернуть штору, но что-то его остановило. Он вспомнил, как задергивал ее полчаса назад, теперь готов снова отбросить в сторону...
Это была ошибка.
Бумажка в двери — ладно, это можно бьшо объяснить тем, что он заходил в квартиру, потом снова ушел. Но штора... Штора оповестила всех желающих, что хозяин находится в квартире. — Ни фига себе, — пробормотал Касьянин. Он не стал отодвигать штору, но почувствовал, как взмокли ладони. Написать столько криминальных заметок, столько смеяться над незадачливыми грабителями, насильниками, угонщиками, которые всегда подзалетали на мелочах, на глупости, на собственной дури, а после этого самому так опростоволоситься!
Ему-то уж непростительно. На все дальнейшие сборы у Касьянина ушло не больше пяти минут. Он взял сумку, задернул молнию, подошел с ней к двери, прислушался. Уже собираясь выйти, решил еще раз проверить себя — прошел через всю квартиру на балкон, чуть приоткрыв дверь, протиснулся и выглянул на улицу, стараясь смотреть сквозь прутья ограждения. И увидел то, что ожидал, — внизу стояла красная открытая машина. В ней никого не бьшо, значит, ее пассажиры в этот момент неслись на лифте вверх.
Медленно, даже с какой-то обреченностью Касьянин вернулся в квартиру, прошел на площадку, прислушался. Грохот лифта оборвался как раз напротив его двери. И через несколько секунд прямо над головой прозвенел оглушающе резкий звонок. — Приехали... — пробормотал Касьянин. Звонок грохотал, не звенел, а именно грохотал, не переставая. Касьянин бесцельно прошелся по квартире, снова уперся в балконную дверь. Протиснулся наружу, глянул вниз. Земля была недостижимо далека. И никто не спустит его на тросике, никто не спасет.
Вернувшись в квартиру, поднял трубку телефона — нет, еще не починили.
Ладно, пусть так. Касьянин снова вышел на балкон, здесь хотя бы не так громко и раздражающе звенел звонок. Он оглянулся в поисках ломика, какой-нибудь фомки, и тут взгляд его упал на гвоздодер. Ну что ж, хотя бы одного гостя он успеет уложить, но не больше, да и то, если очень уж повезет. Подняв с пола гвоздодер, Касьянин взвесил его на руке, повертел из стороны в сторону...
Нет, это было не оружие.
Заглянув в шкафчик, он вдруг увидел электрическую трехсотваттную лампу, которую сам совсем недавно так старательно наполнил бензином. Как это он тогда все расписал Марине... Придут бандиты, а он откроет дверь, и бензин им под ноги, и тут же спичка, огонь, ужас, бегство злодеев по лестнице вниз...
Касьянин только усмехнулся своей наивности. Опять глянул вниз, где прямо под ним стояла сверкающая на солнце потрясающая машина с откинутым верхом. Сама она была красная, сиденья были из желтой кожи, руль поблескивал слоновой костью.
И в машине никого не было.
И стояла она как раз под касьянинским балконом. Эта машина была словно вызов двору с его пыльными, вытоптанными газонами, с торчащими из земли бетонными плитами, брошенными строителями еще несколько лет назад, с песочницами, загаженными собаками. А в руках у Касьянина было полтора литра очень хорошего бензина.
А в дверь уже колотили ногами.
— Так, — сказал Касьянин совсем негромко, почти шепотом. — Так, — повторил он и взвесил на руке колбу из тонкого стекла. Пошарив глазами по балкону, он увидел спички, увидел сигареты. Сам он не курил, но здесь частенько покуривала Марина, балкон был ее личной курилкой. — А что, — пробормотал Касьянин, — в этом что-то есть...
Он окинул взглядом двор. Только у дальних подъездов сидели старушки, катались на трехколесных велосипедах детишки, оттуда слышались голоса, там шла мирная жизнь, ему уже недоступная.
