Стивен Бут - Танцуя с Девственницами
Диана Фрай сидела в дежурной комнате рядом со старшим инспектором Тэлби. Темноволосый и симпатичный, с аккуратно зачесанными за уши волосами, Стаффорд относился к тем мужчинам, в которых женщины влюбляются, не думая о последствиях, и за которых некоторые отцы запрещают своим дочерям выходить замуж. Его глаза все время смеялись, а с губ не сходила мальчишеская улыбка. При взгляде на эту улыбку Фрай хотелось его стукнуть.
– Разумеется, я слышал об этом происшествии. В теленовостях, – сказал Стаффорд.
– И вы никак не отреагировали, сэр?
– В общем-то, нет.
Тэлби ждал, давая Стаффорду возможность самому все рассказать вместо того, чтобы закидывать его вопросами. Фрай подозревала, что старший инспектор чувствовал приближавшееся разочарование: Стаффорд не сопротивлялся при задержании и казался слишком спокойным.
– Уже три года, как мы не общаемся, – сказал Стаффорд. – Мне жаль, что Дженни умерла, но – может быть, это прозвучит слишком жестоко – она для меня больше ничего не значит. Ничего.
– Мистер Стаффорд, вы можете утверждать, что расстались с ней в атмосфере некоторой враждебности?
– Старший инспектор, я журналист.
– И что?
– В моем лексиконе нет таких слов, как «враждебность». Не вписывается в заголовок.
– Понятно.
– К тому же большинство читателей не поймет, что оно означает. Я предпочел бы сказать «злоба». А что до Дженни, так даже «море злобы».
– Вы сказали, что не общаетесь, вы имеете в виду, что три года не встречались?
Стаффорд едва заметно улыбнулся.
– Я имею в виду, что мы вообще никак не общались.
– Не было телефонных звонков?
– Нет.
– А письма? Вы ей писали?
– Вся наша переписка проходила только через адвокатов, – сказал Стаффорд. – Это помогало отфильтровать яд.
– Вы хотите сказать «злобу».
– Именно так.
– Но вы послали открытку родителям вашей бывшей жены.
– Да, послал. И они показали ее вам, верно? – Стаффорд засмеялся, словно шаловливый ребенок после удачной выходки. – Я просто пошутил. Поразительно, что они оставили ее. Вряд ли она им дорога как память обо мне.
– Значит, мистер и миссис Уэстон тоже в какой-то степени злобно относились к вам?
– Инспектор, в данном случае я употребил бы слово «враждебно».
Фрай изучающе разглядывала некогда дорогую кожаную куртку Стаффорда. Потребовалось, наверно, немало времени, чтобы довести ее до такого состояния. Или это просто неаккуратность?
– Как идет в наши дни свободный журналистский бизнес? – поинтересовалась она.
– Туговато, – признался Стаффорд. – Большая конкуренция. Но я держусь на плаву.
– Значит, современная машина вам не по карману?
– Я езжу на «эскорте». Не скажу, что это новый брэнд.
– Когда вы в последний раз посещали Тотли?
– Простите?
– Тотли.
– Это где-то в районе Шеффилда, так? Вроде я проезжаю там иногда по пути в город. Если я ничего не путаю, это одно из тех мест, которые просто проезжают мимо: там незачем останавливаться. Ну, если, конечно, вы там не живете. А в чем дело?
– Вам известно, где жила ваша бывшая жена после того, как продали ваш общий дом? – спросил Тэлби.
– Не знаю, – растягивая слова, произнес Стаффорд. – Но делаю мудрое предположение, что она жила в Тотли.
– Соседи сообщили, что ее разыскивал один человек.
– Это был не я.
– Среда, двадцать второе октября…
Стаффорд вынул ежедневник.
– Инспектор, здесь у меня подробно расписаны все мои передвижения. Вот уж не думал, что вы спросите.
– Подробности потребуются, когда вас будут допрашивать официально.
– Прекрасно.
– Вам знакомо имя Роз Дэниелс? – задала вопрос Фрай.
Мартин Стаффорд пожал плечами:
– Знаете, у меня было так много подружек. Трудно удержать в памяти все имена.
– Около двадцати лет, дреды и пара колец в носу.
– О боже, вряд ли.
– Знакомая вашей бывшей жены.
Стаффорд покачал головой.
– После того, как наш брак распался, Дженни вращалась в самых разных кругах. Не имею ни малейшего представления, кем может быть описанная вами девушка.
– Ладно, – подвел итог Тэлби. – Тогда на сегодня все.
– Знаете, мне действительно жаль, что с Дженни произошло такое, – сказал Стаффорд. – Но она для меня больше ничего не значит.
Когда Стаффорд ушел, старший инспектор Тэлби, похоже, решил немного задержаться. Фрай осталась с ним, спрашивая себя, хочет ли он обсудить беседу или же ему довольно своих мыслей.
– Вы верите ему, сэр? – спросила она.
Тэлби удивленно взглянул на нее.
– А почему нет? – ответил он. – Говорил он искренне. И действительно верит, что Дженни Уэстон больше ничего для него не значит.
– Наверное, она и вправду ни для кого ничего не значила, – сказала Фрай и тут же почувствовала, как эти слова рикошетом отозвались в ее груди. Словно кто-то другой сказал это про нее. Она понимала, что ее жизнь становилась все более одинокой, если не считать неизбежных контактов с коллегами по работе, которые быстро учились не лезть в ее личную жизнь. Она на самом деле ни для кого ничего не значила.
– Не совсем так, – сказал Тэлби, с любопытством наблюдая за Фрай. – Есть один человек, для которого она значила очень даже много. Хотя, возможно, она об этом так и не узнала.
Глава 18
Утро среды выдалось пасмурным. Диана Фрай проехала через заказник и мимо дамбы Флэш. Она уже слегка опаздывала, но остановила машину на вершине горы Сидноп, рассматривая раскинувшийся внизу Матлок. Облака сгущались, наплывая с востока, и тени их скользили по склонам холмов и над городскими домами.
Взгляд Фрай отыскал внизу крышу гостиницы «Дервент Корт». Сейчас ее черепицы сверкали в лучах ясного ноябрьского солнца, разогнавшего остатки ночного тумана. Встреча с Мегги у нее назначена на девять. Но когда облака, к ее облегчению, снова сгустились, было уже почти пять минут десятого. Фрай завела машину. Мегги не понравится, что она опаздывает, но ничего не попишешь. Сегодня Диане хотелось все делать точно. А это было довольно трудно, и не только сегодня.
С вершины ей хорошо было видно, какой ущерб нанесен ландшафту на востоке. У горы Массой, возвышавшейся над дальней частью города, взрывами были вырваны огромные куски. От разработки карьера остались плоские голые каменные уступы, неестественно смотревшиеся на склоне горы. Диана снова взглянула на облака. Все в порядке. Сейчас в окне Мегги солнца не будет.
– Вы все-таки вернулись, – произнесла Мегги несколькими минутами позже. – А я-то уж размечталась, что освободилась от вашего внимания, – думала, может, вы обо мне забыли.
– Ни в коем случае, Мегги.
– Да? Вы помните меня благодаря моей блестящей индивидуальности? Моему интеллекту? Моему беспощадному остроумию?
Фрай заметила, что Мегги переставила в комнате лампы и теперь свет был не таким резким. Возможно, это было сделано для того, чтобы гостья чувствовала себя свободней и прием казался более радушным. Перед столом стоял новый стул с зеленой сатиновой обивкой. Усевшись, Фрай нашла его заметно удобней предыдущего.
Кофейник уже стоял на столе, а рядом с ним – керамический сливочник и вазочка с сахаром. По этим признакам Фрай заключила, что добилась определенного прогресса в сближении с Мегги. Но эта близость была настолько хрупкой, что могла разбиться в считанные секунды из-за телефонного звонка или скрипа стула.
– Я подумала, мы неплохо поладили, – сказала она.
– Вы так подумали?
Мегги наклонила абажур так, что тень упала прямо ей на лицо. Получившийся эффект привел Фрай в замешательство, а миленькие глазки Мегги сначала попали прямо под яркий свет, а затем опять исчезли в тени.
Поскольку расследование дела Уэстон зашло в тупик, Диане Фрай казалось, что ее беседы с Мегги Крю – что-то вроде Восточного фронта, единственного места, где может случиться прорыв, если он вообще случится. Мегги была единственным реальным свидетелем. Она могла опознать того, кто на нее напал. И при всем том Фрай придется силком вытягивать из нее воспоминания. Поэтому она сидела здесь наедине с этой женщиной и изо всех сил пыталась залезть к ней в душу и нарыть там хоть что-то – словно шахтер, упорно долбящий скалу.
– Вы думали о нашем последнем разговоре? – спросила Фрай.
Но Мегги ответила вопросом на вопрос:
– Вы знаете, сколько у меня бывает посетителей?
– Нет.
– Вы знаете, каково сидеть здесь и ждать, придет ли кто-нибудь?
– Простите.
Мегги до отказа повернула лампу так, чтобы весь свет падал Фрай в лицо.
– Я говорила вам, что есть одна вещь, которой я не переношу. Не жалейте меня. Поняли?
Фрай пришлось подавить естественную реакцию, напомнив себе, что эта женщина может сорваться в любой момент. Необходимо держать себя в руках и ни в коем случае не ссориться.
