Бернар Миньер - Лед
— Вы читаете слишком много полицейских романов, доктор, — отозвался Эсперандье.
Дельмас коротко хохотнул и тут же стал серьезен, как Папа Римский в момент благословения. Он опустил лампу на уровень наполовину оторванного носа и вывернутых наружу век на опухшем лице.
— Это и вправду один из самых омерзительных приемов среди всех тех, что мне приходилось видеть, — сказал эксперт. — За ним стоит неистовое, невыносимое бешенство и ярость.
Психолог наконец-то появился. Он вместе со следователем уселся сзади. Циглер вела машину ровно и уверенно, прямо как пилот ралли. Сервас залюбовался ее манерой управлять автомобилем точно так же, как мастерством в вертолете. На заднем сиденье следователь попросил Проппа рассказать о Гиртмане. То, что он услышал из уст психолога, повергло его в состояние глубокого ступора, и Конфьян притих, как и его соседи. Нездоровый характер долины только усилил впечатление чего-то нехорошего, и все окончательно замолчали.
Дорога петляла под мрачным небом между пихт, занесенных снегом. Недавно прошли снегоуборщики и оставили по краям высокие снежные брустверы. Они миновали последнюю застывшую от холода ферму. Загородки на поле полностью скрылись под снегом, из трубы поднимался дымок. Дальше начиналось безраздельное царство тишины и зимы.
Снег прекратился, но лежал на земле густым, плотным слоем. Вскоре они догнали и обошли снегоуборщик с крутящимся проблесковым маячком, который отбрасывал оранжевый отсвет на белые заснеженные пихты, и дальше ехать стало труднее.
Дорога шла по застывшим от стужи пихтовым рощам и торфяникам в излучинах реки. Над ними возвышались серые, заросшие лесом утесы. Потом дорога резко сузилась и нависла над рекой, а над ней круто уходил вверх лесистый склон, так что на каждом повороте перед их взглядом оказывались толстые корни буков, подмытые потоком. За очередным изгибом трассы открылись многочисленные деревянные и бетонные постройки с ровными рядами окон и высокими застекленными дверями на первом этаже. К ним от шоссе через заржавленный мостик шла тропа. Сервас успел разглядеть вывеску «ЛАГЕРЬ ОТДЫХА „ПИРЕНЕЙСКИЕ СЕРНЫ“». Вид у построек был заброшенный, там явно никто не жил.
Интересно, кому пришло в голову построить лагерь в таком мрачном месте? Когда Сервас подумал о том, что рядом с лагерем находится институт, по его спине прошел холодок. Но возможно, лагерь закрылся задолго до того, как начал работать Институт Варнье.
Долина отличалась красотой, которая подавляла Серваса.
Было в ней что-то от заколдованного царства фей.
Вот-вот, точно: современная версия страшных сказок его детства. Вздрогнув от внезапного озноба, он подумал, что в этой долине и в глубине заснеженного леса полно людоедов, поджидающих свои жертвы.
— Здравствуйте, к вам можно?
Диана подняла голову и увидела у себя перед столиком того самого медбрата-психиатра, которого отчитала накануне. Как его звали? Алекс, кажется. На этот раз кафе было переполнено. По причине понедельничного утра весь медперсонал устремился завтракать. В зале стоял гул голосов.
— Разумеется, — процедила она сквозь зубы.
Диана сидела одна. Видимо, никто не считал нужным пригласить ее к себе за столик. Время от времени она чувствовала на себе посторонние взгляды. Интересно, что по ее поводу наговорил доктор Ксавье?
— Э-э… я должен извиниться за вчерашнее, — начал он, усаживаясь. — Я был немного… резок, сам не знаю почему. По сути дела, ваши вопросы были закономерны. Примите, пожалуйста, мои извинения.
Диана очень внимательно на него посмотрела. Вид у него действительно был смущенный. Ей не хотелось ни возвращаться к вчерашнему дню, ни выслушивать извинения.
— Ничего страшного. Я уже забыла, — нехотя кивнула она.
— Тем лучше. Я, наверное, кажусь вам странным.
— Вовсе нет. Мои вопросы тоже были довольно… бесцеремонными.
— Это верно, — рассмеялся он. — Вы за словом в карман не лезете. — Алекс весело впился зубами в круассан.
— Что вчера случилось внизу? — спросила Диана, чтобы сменить тему. — Ходит столько разговоров… Похоже, что-то очень серьезное.
— Погиб аптекарь из Сен-Мартена.
— Как это?
— Его нашли повешенным на мосту.
— Ой! Представляю себе…
— Ммм… — промычал он с полным ртом.
— Какой жуткий способ покончить с жизнью.
Он поднял голову, проглотил кусок круассана, который жевал, и заявил:
— Это не было самоубийство.
— Вот как?
— Убийство. — Алекс посмотрел ей прямо в глаза.
Она решила, что он шутит, и с улыбкой вгляделась в его лицо. Нет, не шутит. Улыбка Дианы сразу исчезла. Между лопаток прошел холодок.
— Правда, убийство? Ужас какой!
— Да уж, — произнес Алекс и наклонился к ней, чтобы не повышать голос, поскольку вокруг было шумно. — Но это еще не все.
Он наклонился еще ниже. Диана рассудила, что его лицо очень уж близко. Вызывать лишние разговоры сразу по приезде ей не хотелось, поэтому она слегка отодвинулась.
— Говорят, он был совершенно голый, если не считать капюшона и сапог. Аптекарь подвергся насилию, его пытали. Тело нашел Рико, художник, рисующий комиксы. Он бегает по утрам.
Диана молча переваривала услышанное. Убийство в долине. Необычное преступление в нескольких километрах от института.
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он.
— В самом деле?
— Вы себе сейчас говорите, мол, преступление необычное, а здесь полно убийц.
— Да.
— Отсюда невозможно выйти.
— Правда?
— Правда.
— Ни одной попытки бегства не было?
— Нет. — Алекс проглотил еще один кусок. — Во всяком случае, на поверку явились все.
Она отпила капучино, вытерла губы бумажной салфеткой и усмехнулась.
— В таком случае я спокойна.
На этот раз Алекс от души расхохотался.
— Да, я догадываюсь, что новичку здесь и без того не по себе, а тут еще такое происшествие в придачу. Это явно не помогает обрести равновесие. Сожалею, что принес недобрую весть.
— Я допускаю, что не вы его убили.
Он засмеялся еще громче, так что на них стали оборачиваться, и спросил:
— Это у вас швейцарский юмор? Какая прелесть!
Диана улыбнулась. Со вчерашнего дня и до появления Алекса сегодня в прекрасном настроении она не могла решить, как себя с ним держать. Но он ей был симпатичен. Кивнув в сторону сидевших в кафе людей, Диана сказала:
— Я, признаться, надеялась, что доктор Ксавье представит меня персоналу. Но он до сих пор этого не сделал. Нелегко войти в коллектив, если тебе… никто руки не подает.
Он дружески взглянул на Диану и мягко кивнул.
— Понимаю. Слушайте, у меня есть предложение. Утром я не могу, у меня рабочее совещание с терапевтической бригадой. А вот попозже я вас проведу по всем хозяйствам и познакомлю со всеми.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Нет, это нормально. Не понимаю, почему Ксавье и Лиза до сих пор этого не сделали.
Тут Диана подумала: действительно, почему?
Судебный медик и доктор Кавалье принялись разрезать сапоги на ногах аптекаря с помощью костотома[27] и хирургического крючка[28] с двумя зубцами.
— По всей видимости, сапоги жертве не принадлежали, — заявил Дельмас. — Они по крайней мере на три размера меньше. Их с трудом натянули. Не знаю, какое время в них провел бедняга, но это было очень больно. Разумеется, не так, как то, что его ожидало.
Эсперандье посмотрел на медика, держа в руке блокнот, а потом спросил:
— А зачем было надевать на него сапоги, которые ему малы?
— Это уж вам предстоит выяснить. Может, других просто под рукой не оказалось, а аптекаря надо было обуть.
— Зачем же тогда раздевать, разувать, а потом натягивать сапоги не того размера?
Судебный медик пожал плечами и положил снятый сапог на решетку рядом с раковиной. Потом он вооружился лупой, парой пинцетов и принялся педантично отколупывать травинки и мельчайшие кусочки гравия, приставшие к коже и каучуку. Разложив свой улов по круглым коробочкам, Дельмас схватил сапоги и застыл, размышляя, куда их упаковывать: в мешок для мусора или в плотный бумажный пакет. Выбор пал на вторую емкость.
Эсперандье вопросительно на него взглянул.
— Почему я выбрал бумажный пакет, а не тот, что для мусора? Потому что грязь на сапогах высохла еще не полностью. Влажные вещдоки не следует хранить в пластиковых пакетах. Сырость может привести к появлению плесени и безвозвратно разрушить биологические улики. — Дельмас снова повернулся к столу для вскрытия и, с большой лупой в руке, подошел к отрезанному пальцу. — Отхвачен острым заржавленным орудием: ножницами или секатором, причем жертва в этот момент была еще жива. Дайте-ка мне пинцет и пакетик, — обратился он к Эсперандье.
