Тони Парсонс - Загадка лондонского Мясника
– По-моему, это ваш адрес, – сказала Эди.
Я вылетел из кабинета.
* * *Они возвращались из школы. Моя дочь и миссис Мерфи смеялись, глядя на счастливого пса, который трусил рядом с ними, держа в зубах кусочек рогалика.
Увидев меня, обе перестали улыбаться.
– Что стряслось? – спросила миссис Мерфи.
– Простите. Нам нужно идти.
Я усадил Скаут и Стэна в машину, велел дочери пристегнуть ремень и нажал на газ, понимая, что скоро на дорогах будет не протолкнуться. В зеркало я видел, что миссис Мерфи стоит на тротуаре и смотрит нам вслед.
– А куда мы едем? – спросила Скаут, когда позади остался мост Ватерлоо.
– К твоей маме, – ответил я.
* * *Она стояла на лужайке перед домом, а дом находился в такой части города, где в плохое просто не верилось. У ее ног ползал малыш, а внутри подрастал еще один ребенок.
Не мои – дети ее нового мужчины.
Энн.
Такое обыкновенное, старомодное английское имя, а у меня, как только его услышу, ноет сердце.
Энн.
Никто не поверил бы – да я и сам не верил, – что не так давно для нас не было никого роднее друг друга. Мы все время смеялись, впереди ждала счастливая жизнь, каждую ночь мы зажигали свечу в углу спальни, потому что не могли спать, ведь уснуть означало в своем роде расстаться на несколько часов. А теперь все прошло, думал я. Все кончено, сказало мне легкое движение руки, когда она погладила свой округлившийся живот, в котором был ребенок другого мужчины.
Энн. Я смотрел, как она стоит на лужайке, счастливая в новом доме, без меня, и никак не мог поверить, что во мне еще осталась любовь.
Вы помните боль, и злость, и горе расставания. Помните шумные ссоры и тревогу из-за денег, и слезы женщины, которая обнаружила, что жизнь складывается не так, как она мечтала. Помните письмо, которое получили два дня спустя после того, как она ушла к родителям, чтобы все обдумать. «Дорогой Макс, мне очень жаль, я не хотела, чтобы так вышло. Но я люблю его и жду от него ребенка. Он переехал, так что не пытайся искать…»
Вы помните все это, но забываете о любви. Для вас потрясение – вспомнить о ней, признаться себе, что она вообще жила в вашем сердце и, возможно, еще жива.
Я припарковался через дорогу, на красивой улице в зеленом пригороде южного Лондона. Скаут и пес уснули.
Я их не разбудил. А когда из автомобиля, что подъехал к дому, вышел другой мужчина и Энн поцеловала его в губы, я понял, что будить никого не стану.
Другой мужчина обнял ее за талию, и они направились к дому. Закрывая дверь, Энн посмотрела прямо на меня. Но, конечно, теперь было поздно что-либо предпринимать.
А как же Скаут? Меня иногда спрашивают, как мать оставила ребенка? Могу только сказать, что у некоторых появляется новый дом и новая семья. Что некоторые – в основном мужчины, но иногда и женщины – всю жизнь находят себе оправдания и поступают так, как поступила моя жена.
Они начинают с чистого листа.
* * *Сюда пригнала меня паника, обратно гнала реальность. Однако, так или иначе, я должен спасти свою дочь.
По дороге домой, в Смитфилд, я понял, что самое безопасное для нее место – рядом со мной. Потому что я за нее убью, я за нее умру. Сделаю что угодно, ведь Скаут для меня – жизнь.
* * *Был вечер пятницы, и нашу улицу заполонила толпа. Краснолицые, белозубые мужчины и женщины с бутылками и стаканами в руках шумели и смеялись. Они даже не думали посторониться и освободить дорогу человеку со спящим ребенком на руках и собакой, что бежала рядом на поводке.
Я пробивался сквозь них, ссутулив плечи и выставив локти, налегал всем весом. Пусть скажут, пусть сделают что-нибудь, откроют себя. Подадут мне знак, что пришли за мной, и время настало. В моих глазах была жажда крови, на лице – ярость, и они молча отступали.
Мясники только шли на ночную работу, когда я уложил Скаут. Стэн запрыгнул на постель и свернулся калачиком под ее теплым боком.
Я оставил их спать, а сам встал у окна, глядя, не идет ли к нам враг, зная, что чистое зло где-то там и мы скоро встретимся. На мясном рынке всю ночь горели огни, и темное небо блекло в их свете.
Часть третья
Декабрь: потерянные контакты
Двадцать семь
Две недели спустя ко мне приехала Энн. Моя бывшая жена.
Неожиданный визит.
Старыми ключами она открыла подъезд, но в квартиру войти не смогла – я сменил замки. Я услышал возню за дверью, посмотрел в глазок. Открыть получилось не сразу.
На пороге стояла она. Это был нокаут. Та самая женщина, только изменившаяся за время, что мы с ней провели врозь.
– Привет, Макс.
– Привет.
Она была без макияжа, если не считать мазка краски на губах. Свет из коридора упал на ее длинные каштановые волосы, и я заметил в них седую прядь. У нее были карие глаза и бледная кожа. При взгляде на Энн сразу становилось ясно, откуда у Скаут этот разбивающий сердце овал лица. Трудно вырвать женщину из сердца, если видишь ее в любимом ребенке.
Моя бывшая жена не взяла с собой новую жизнь, если не считать ребенка внутри, которого она успокаивала и ласкала, поглаживая живот.
Мы оба молчали, и это меня ужаснуло.
– Где твой сын? – спросил я.
– У няни, – ответила она.
Я прошел вслед за Энн в квартиру, зачарованно глядя на серебристую прядь в ее волосах. Не потому, что седина показывала ее возраст – ведь она когда-нибудь постареет, впервые подумал я, – а потому, что знал: однажды она утратит этот особый свет, в который я влюбился, когда мы были детьми. Свет уйдет, но это ничего не изменит. Я любил бы ее и без сияния молодости и, возможно, только тогда узнал бы истинную любовь. Но, конечно, теперь у меня не осталось шансов.
– Что за взгляд, Макс? Не надо, у меня мурашки по коже.
– Прости.
Из спальни вышли Скаут и Стэн. Мы все смотрели на гостью, будто она явилась с другой планеты, а не из богатого лондонского пригорода. Энн опустилась на колени и принялась осыпать дочку ласками. Когда мало видишься со своим ребенком, появляется одна проблема: ты не можешь вести себя естественно. Во мне кипело такое возмущение, что я чувствовал его привкус во рту.
Ты должна была любить Скаут, думал я. Любить ее больше всего на свете.
Стэн крутился вокруг моей бывшей жены, помахивая хвостиком. С надеждой обнюхал ее ноги. Энн встала, держась одной рукой за поясницу, а другой отмахиваясь. Ее милое стареющее лицо исказила брезгливая гримаса.
– Не люблю собак. Никогда не знаешь, где побывал их нос.
Я отнес щенка в спальню дочери, и он проводил меня печальным взглядом.
Когда я вернулся, Скаут показывала Энн детские боксерские перчатки, которые я купил. Сказать по правде, Скаут осталась к ним равнодушна. Она предпочитала рисовать, гулять со Стэном и разговаривать с куклами (дочка настаивала, что она не играет с ними – «просто разговаривает»). Но я видел, что Скаут чувствует какое-то безотчетное стремление показать матери что-нибудь новое. Ведь тогда та, быть может, останется.
Пока они болтали, я пошел на кухню. Я почти сварил кофе, когда на меня огромной волной вдруг нахлынуло горе. В глазах защипало, к горлу подкатил ком. Не было сил шевельнуться.
Потом все прошло.
Я вернулся в комнату с подносом, на котором стояли две чашки кофе и апельсиновый сок.
– Кофе я больше не пью, – сказала Энн.
Я растерялся. Раньше она его любила.
– Тогда принесу воды.
– Не сори из-за меня деньгами, – сказала она, и я рассмеялся.
Она всегда умела меня рассмешить.
– Хочешь посмотреть, как я рисую? – спросила Скаут.
– Конечно! – Энн погладила живот. – Конечно, милая!
Скаут убежала в свою комнату, а мы с Энн посмотрели друг на друга. Я видел, как ей трудно.
Мы обернулись на голос дочери. Щенок пытался сбежать из-под ареста.
– Нет, Стэн, – сказала ему Скаут и вошла в комнату, закрыв за собой дверь.
– Собака? – произнесла Энн. – Бокс?
Она говорила так, будто я держал притон для наркоманов.
Энн медленно прошлась по комнате, будто проверяя, не забыла ли тут что-нибудь важное, и вдруг наступила на игрушечную обезьянку. Та громко запищала.
– У тебя везде хлам. И разбрасывает его даже не Скаут.
Она была права. Стэн раскидывал свой собственный мусор. В этом возрасте собака – все равно что ребенок. По всей квартире валялись его игрушки – утка с пищалкой, шипастый резиновый мячик, медведь в нагруднике с британским флагом, кусочки погрызенных костей и растрепанной веревки.
– Это твоя собака? – спросила Энн с презрительным удивлением, которое было мне прекрасно знакомо. – Или тебя попросили за ней присмотреть?
– Собаки – замечательные существа, – ответил я.
Скаут принесла рисунки, а за ней прибежал Стэн и украдкой покосился на меня.