Джон Катценбах - Что будет дальше?
Инспектор Коллинз немало удивилась, поймав себя на столь сентиментальных рассуждениях. Впрочем, на данный момент преклонный возраст Адриана Томаса был единственным логическим объяснением странностей в его поведении.
Глава 16
«Какие же они страшные люди, — подумал он, — просто чудовища».
На самом деле слово «чудовище» казалось более чем мягкой характеристикой. Для того чтобы выразить отношение к их деяниям, в человеческом языке просто не было подходящих слов.
Адриан внимательно разглядывал фотографии Майры Хиндли и Иэна Брейди, напечатанные на обложке «Энциклопедии убийств» — книги, которую дал почитать Адриану Томасу его старый друг, профессор кафедры психологии девиантного поведения. Адриан был потрясен и подавлен прочитанным. В книге содержалось столько информации о совершенных убийствах и столько мелких подробностей, что читатель в какой-то момент переставал реагировать эмоционально на все эти ужасы. «Жертву зарубили топором. Предсмертные крики были записаны на магнитофон. Фотографии того, что они проделывали с ребенком, охарактеризованы экспертами как жесткая порнография с элементами садизма. Тело жертвы было брошено в неглубокую яму, вырытую на краю болота». Чтение журналистских репортажей и полицейских протоколов казалось чем-то сродни прогулке по полю боя: увидев первый труп, человек приходит в ужас и в то же время не может отвести глаз от страшной находки. Когда же счет мертвым телам переваливает за сотню, их зрелище перестает вызывать какие-либо эмоции.
Адриан пролистал книгу до закладки, отмечавшей раздел с описанием «Болотных убийц».
Как и подобает настоящему исследователю, профессор Томас полностью погрузился в изучение предмета. Долгий опыт работы научил его поглощать и перерабатывать огромные объемы информации в самые сжатые сроки. При этом он полагался не только на сугубо исследовательский опыт, но и на навыки, полученные за долгие годы работы со студентами: преподавателю часто приходится формулировать свои мысли таким образом, чтобы изложить самое важное, не утонув при этом в море информации, представляющей определенную ценность, но не важной для понимания сути проблемы. Адриан даже порадовался за себя: несмотря на прогрессирующую болезнь, выработанный им за долгие годы навык впитывать, структурировать и осмысливать информацию практически не пострадал в отличие от многих других форм высшей нервной деятельности.
За прошедшую бессонную ночь и бо́льшую часть утра Адриан сумел создать для себя более-менее упорядоченную картину той области психологических знаний, которая прежде была ему совершенно чужда: теперь он вполне ясно представлял себе основные черты, характерные для устойчивых преступных пар. «На что способна любовь? — спросил сам себя профессор Томас. — На чудо, на великие и прекрасные поступки или же — на самые страшные преступления?»
Наслаждаясь тем, как устойчиво и эффективно работает его мозг, поглощая и перерабатывая информацию, Адриан Томас прекрасно понимал, что далеко не во всех сферах его сознание функционирует столь же безупречно. Ему, например, очень не хотелось, чтобы кто-то вдруг застал его врасплох вопросом из серии «сколько будет шесть плюс девять?» или «какое сегодня число какого месяца?» и (о ужас!) даже «какого года?». Профессор Томас вовсе не был уверен в том, что сумел бы правильно ответить на любой из этих вопросов, даже если бы в тот момент к нему на помощь пришел кто-нибудь из людей, им когда-то любимых и ушедших в лучший мир. «Призраки, — подумал Адриан, — они, конечно, ребята полезные, но только до определенного предела». Более того, он и сам до сих пор не знал, насколько полезной и применимой в реальном мире может быть та информация, которой они с ним порой делились.
Вне всяких сомнений, профессор Томас прекрасно понимал, что содержание всех его галлюцинаций основывается на опыте прошлого, на его личных воспоминаниях о близких людях и на его подсознательном проецировании того, что Кассандра или Брайан когда-то говорили, на то, что они могли бы сказать, будь они сейчас живы. Он сознавал, что дорогие ему образы, которые порой казались такими реальными, на самом деле представляют собой плод сложнейших химических реакций, происходящих в его мозгу, в первую очередь в лобных долях, испытывающих постоянное воздействие болезни, перегруженных и конфликтующих друг с другом. И все же… эти образы были не только невероятно реалистичными, но и порой оказывались весьма полезными в той или иной житейской ситуации. Именно такая помощь Адриану сейчас была необходима.
Знакомый голос оторвал его от размышлений:
— Ну что? Что там в твоих книжках пишут?
Адриан обернулся и увидел стоявшую в дверях кабинета Кассандру. Она была бледной, усталой и — старой. В ее глазах стояла та самая безысходная печаль, которая была в них в последние дни перед аварией. Трагедия, случившаяся с их сыном, сломила ее навсегда. Стройная, сексуальная, соблазнительная Касси, какой Адриан знал ее с первых лет совместной жизни, исчезла навсегда. В последние месяцы она не только постарела, но и выглядела уставшей и тяжелобольной. Она, казалось, сама ждала и даже искала смерти. Увидев ее такой, Адриан встал было с кресла, чтобы подойти к ней, обнять и попытаться хоть как-то утешить. Впрочем, в ту же секунду он заставил себя вернуться на место, потому что не только понимал, что явившийся к нему призрак бесплотен, но и прекрасно помнил, что ни успокоить жену, ни хоть как-то подбодрить ее в те последние месяцы перед ее смертью ему не удавалось.
На глаза ему навернулись слезы, и, забыв, о чем она его спросила, он стал судорожно подыскивать слова, чтобы сказать покойной жене то, что должен был сказать тогда, раньше, но что так и осталось несказанным. Впрочем, вполне возможно, что Адриан говорил ей это уже сотни раз, но почему-то сказанные слова не сохранились в его собственной памяти и не проникли в душу Кассандры.
— Касси, прости меня, — медленно выговаривая каждое слово, произнес Адриан. — Пойми, ни ты, ни я — мы не смогли бы ничего сделать. Не смогли бы предотвратить то, что случилось. Он делал что хотел. Он поступил так, как считал нужным…
Взмахом руки Кассандра отвергла извинения мужа.
— Терпеть не могу все это, — с горечью в голосе сказала она. — Особенно пошлую ложь, будто «мы все равно ничего не смогли бы сделать». Каждый из нас всегда может что-то сказать, что-то сделать, а Томми… он всегда прислушивался к тому, что ты говоришь, всегда уважал твое мнение.
Адриан закрыл глаза. Он прекрасно понимал, что, если он их откроет, его взгляд непроизвольно устремится на дальний угол письменного стола — туда, где стояла фотография еще одного близкого ему и ушедшего из жизни человека: его сына Томми. Фотография была сделана в день вручения дипломов. В магистерской шапочке и мантии, он стоял, весело улыбаясь светящему с неба солнцу, на фоне увитой плющом университетской стены. Прекрасный снимок, аллегория надежд и грядущих успехов.
Сквозь пелену болезненных, режущих сердце воспоминаний до слуха донесся голос жены. Адриан заставил себя открыть глаза и посмотреть на нее. Кассандра говорила настойчиво и уверенно — как всегда, когда бывала убеждена в своей правоте. Противостоять этой уверенности у Адриана почти никогда не хватало ни сил, ни настойчивости. Он был готов смириться со своими поражениями, потому что признавал, что, помимо доступной им обоим логики и рассудительности, у Кассандры всегда был еще один козырь: творческая интуиция художника. Если человеку хватает духа и чутья, чтобы положить первый, безошибочно правильный мазок краски на белый холст (сам Адриан так и не решился даже подойти к мольберту), то у него, наверное, есть право на то, чтобы убежденно доказывать свою правоту.
— Я спрашиваю, что ты там вычитал в своих книгах и в Интернете? — требовательно обратилась к мужу Кассандра.
Адриан привычным движением поправил очки. Этот непроизвольный жест всегда означал, что профессор Томас готов действовать: докладывать, убеждать, спорить.
— Эта парочка негодяев убила в общей сложности пять человек. — Немного помолчав, он добавил: — По крайней мере, английской полиции удалось вменить им в вину пять убийств. Вполне вероятно, что жертв было больше. Некоторые историки-криминалисты настаивают на цифре восемь. В шестьдесят третьем и шестьдесят четвертом годах пресса писала, что с этим судебным процессом для человечества наступил «конец невинности». Господи, стольких людей убить без причины, просто для удовольствия…
— Людей, говоришь?
Адриан склонил голову и сказал:
— Да, ты права. Нужно быть точным. Не просто людей — детей. Жертвам этой парочки было от двенадцати до шестнадцати, может быть, до семнадцати лет.
— Дженнифер сейчас столько же.
