Чеви Стивенс - Похищенная
Сеанс семнадцатый
— Знаете, док, хотя вы и даете мне все эти техники, как преодолеть свои страхи или объяснить их, я все равно продолжаю повторять себе, что все это в конце концов уйдет само собой, особенно после того как я столько прочитала обо всех этих невеселых вещах. Но на этой неделе в дом ко мне вломился какой-то придурок.
Вернувшись после утренней пробежки, я застала следующую картину: в доме ревет сигнализация, на дорожке стоит полицейская машина, косяк задней двери выбит, а окно в моей спальне распахнуто. Судя по сломанным веткам кустарника внизу, именно таким образом этот мерзавец и выбрался наружу. Вроде ничего не пропало, и копы сказали, что они мало что могут сделать, пока я не выясню, что у меня действительно украли. Они также сообщили, что недавно по соседству произошла еще пара проникновений в жилище со взломом и в тех случаях они также не нашли никаких отпечатков, как будто от этого мне должно было стать легче.
После того как они разъехались по домам, а мое лихорадочно дергающееся тело успокоилось до периодических одиночных подрагиваний, я направилась к себе в спальню, чтобы переодеться. В коридоре я внезапно остановилась. «Зачем было так рисковать, вламываясь внутрь, если ничего не украдено?» Что-то здесь было не так.
Я медленно обошла весь дом, стараясь думать, как злоумышленник. О’кей, выбил заднюю дверь, поднялся наверх, дальше что? Заскочил в гостиную — каких-то мелких вещей здесь нет, стереоаппаратура и телевизор слишком большие, чтобы по-быстрому прихватить их, особенно если он пришел пешком. Бежать по коридору в спальню, чтобы поискать ценности в выдвижных ящиках?
Я тщательно обследовала каждый из них. Все они были плотно закрыты, а моя одежда аккуратно сложена. В шкафу все висело на своих местах, а дверь была закрыта ровно — иногда одна сторона у нее заедает. Я отступила назад и внимательно оглядела комнату. Корзина, полная одежды, которую я только что вытащила из сушилки, стояла на полу на том же самом месте, большая футболка, в которой я сплю, валялась в ногах кровати. Кровать…
Что это за небольшая вмятина? Может, я присела сюда, когда надевала носки? Я подошла и тщательно исследовала каждый сантиметр кровати. Исследовала каждый найденный волосок. Мой? Эммы? Я наклонилась к пушистому покрывалу и обнюхала его снизу доверху. Похоже на легкий запах одеколона, или мне кажется? Я выпрямилась.
Незнакомец тайком проник в мой дом, был в моей спальне, смотрел мои вещи, прикасался к ним. По телу побежали мурашки.
Я сорвала постельное белье, схватила свою футболку, сунула все это в стиральную машину, заправив ее очень большим количеством отбеливателя, и протерла в доме каждую поверхность. Заколотив досками заднюю дверь и окно, — к моменту, когда я закончила с этим, дом стал напоминать бункер, — я схватила радиотелефон и остаток дня провела в шкафу в коридоре.
Немного позже мне позвонил Гари — тот коп, о котором я вам рассказывала. Он хотел узнать, все ли у меня в порядке, что, конечно, очень любезно с его стороны, учитывая, что он не занимается ограблениями. Он еще раз повторил то же, что говорили и другие полицейские: что это, вероятнее всего, простая случайность, что парень заскочил в дом, чтобы схватить первое, что попадется под руку, потом запаниковал и сбежал кратчайшим путем. Когда я возразила, что это уже совсем глупо получается, он ответил, что преступники, когда они напуганы, делают массу глупостей. Еще он посоветовал, чтобы я позвонила кому-нибудь, кто мог бы побыть со мной, пока отремонтируют заднюю дверь, или чтобы я на время ушла к друзьям.
Даже если бы я была напугана до смерти, то все равно не пошла бы к маме. А друзья… Даже если бы у меня не было паранойи похлеще, чем у Говарда Хьюза,[8] все равно непонятно, сколько их осталось у меня на сегодняшний день.
Люк, пожалуй, был единственным, кто продолжал мне звонить. Когда я только вернулась, все — друзья, сотрудники по прошлой работе, люди, с которыми я когда-то ходила в школу, а после этого много лет не виделась, — подняли вокруг меня столько суеты, что я просто не могла этого вынести. Но, знаете, люди настойчивы до поры до времени, и если постоянно закрывать дверь у них перед носом, они в конце концов уходят.
Единственным человеком, которого я могла бы об этом попросить, была Кристина, но вы ведь знает, что там произошло, знаете, по крайней мере, настолько, насколько об этом знаю я, потому что я до сих пор толком не понимаю, почему так на нее отреагировала. Она, видимо, просто старалась быть хорошей подругой, оставив меня сейчас в покое, но иногда мне хотелось, чтобы она неожиданно появилась и заставила меня выйти на свет Божий, наехала на меня, как делала это раньше.
Конечно, сразу после этого случая я думала о том, чтобы переехать, но, черт возьми, я люблю этот дом и если уж решусь его продать, то не из-за какого-то придурка взломщика. Да я бы и не могла этого сделать. Как, интересно, я собираюсь квалифицировать себя при оформлении закладной? Я думала о том, чтобы начать искать работу. У меня появился целый ряд умений и навыков, но мне совершенно не хотелось выяснять, какую работу мне предложат в агентстве.
Все это плавно подвело меня к звонку от Люка, который раздался, когда я вернулась домой после нашего прошлого сеанса.
— У моего бухгалтера проблемы, и он увольняется, Энни. Слушай, не могла бы ты подменить его, пока я найду кого-то другого? Можно хотя бы неполный день, и вообще…
— Мне не нужна твоя помощь, Люк.
— А кто говорит о том, чтобы помогать тебе? Помощь нужна мне, это я нуждаюсь в твоей помощи — сам я ни черта не понимаю во всех этих бухгалтерских делах. Мне даже просить тебя неудобно, но просто ты единственный человек, которого я знаю, кто разбирается в этих цифрах. Я могу привезти все бумаги тебе домой. Тебе даже не придется ездить в ресторан.
Думаю, я согласилась от замешательства. Я уже сказала, что могу попробовать, и только после сообразила, что сделала. Потом была уже другая история. Я не готова к этому! Я уже приготовилась звонить ему и все отменять, но сделала несколько глубоких вдохов и сказала себе, что нужно с этим переспать. А на следующее утро, ясное дело, ко мне в дом вломились. Посреди всего этого кошмара и последующего приступа паники я просто забыла о нашем с Люком разговоре. А на следующий вечер он оставил мне сообщение, что на выходных заедет, чтобы поставить мне на компьютер бухгалтерское программное обеспечение. В голосе его звучало такое облегчение и благодарность, что я уже не могла думать об отступлении. Да и не была уверена, что хочу отступать.
Я сказала себе, что со стороны Люка это всего лишь деловое предложение, но не сомневалась, что я далеко не единственный человек, кто мог бы вести его бухгалтерию, — стоило только открыть телефонный справочник.
Вечером в прошлое воскресенье я подхватила простуду, которая грозила осложнениями, и сидела в унынии на своем диване в выцветшей фланелевой пижаме и домашних тапочках в форме ежиков, с коробкой салфеток, чтобы сморкаться, на коленях, перед включенным телевизором с выключенным звуком. В конце подъездной дорожки хлопнула дверь автомобиля. Я на секунду затаила дыхание и прислушалась. Звук шагов по гравию? Я выглянула в окно, но в темноте ничего не было видно. Я схватила стоявшую возле камина кочергу.
Мягкие шаги по ступенькам, потом тишина.
Крепко сжимая кочергу, я посмотрела в глазок, но не смогла ничего разглядеть.
За дверью послышался какой-то шорох. Эмма подняла лай.
— Я знаю, что ты здесь, — завопила я. — Лучше тебе сказать, кто ты такой, и немедленно!
— Господи, Энни, я просто подняла твою газету.
Мама.
Я отодвинула все засовы — когда приходил слесарь, чтобы починить раму на задней двери, я попросила его установить еще один, дополнительный. Эмма разок понюхала маму и тут же отправилась в спальню, где, вероятно, спряталась под кроватью. Я бы тоже с удовольствием присоединилась к ней.
— Мама, почему ты сначала не позвонила?
Она мотнула головой так, что задрожал ее конский хвостик, после чего сунула мне в руки газету, развернулась и пошла прочь. Я схватила ее за плечи.
— Подожди! Я не собиралась тебя прогонять, просто ты меня до смерти перепугала. Я только… задремала.
Она обернулась и, глядя большими голубыми кукольными глазами куда-то в стену у меня над головой, сказала:
— Прости.
Я была ошарашена. Хотя это ее «прости» и не совсем соответствовало своему изначальному смыслу, я в принципе не могла вспомнить, когда мама в последний раз извинялась за что бы то ни было.
Взгляд ее скользнул по моим тапочкам с ежиками, и ее брови удивленно поднялись. Моя мама зимой и летом носила комнатные туфли на высоких каблуках с отделкой из перьев марабу, и прежде чем она успела как-то прокомментировать мою обувь, я сказала:
