Норвежские каникулы - Фьорд Марина

– Не скучаешь по Москве?

– Сначала было такое. А потом здесь понравилось. Все хорошо, любящий мужчина, природа, экология, вкусная еда. До последнего времени желания уехать не возникало.

– А в последнее время?

– Даже не знаю, – после короткой паузы сказала Татьяна.

– Что-то не так? – Алина уловила замешательство в ее голосе.

– Бьёрн работает в нефтяной отрасли, по многу дней не бывает дома. Так вот в его последнюю поездку кто-то ночами бродил вокруг дома, несколько раз видела жуткую рожу в окне, как у Фредди Крюгера [3]. А ночью слышала шаги в доме. Бьёрн говорит, что я все придумываю. В следующий понедельник он опять уезжает на две недели. Страшно подумать, как я останусь одна.

– А в полицию не обращалась?

– Звонила. Полицейские приезжали, все осмотрели и не нашли ничего подозрительного. На острове после этого на меня начали косо смотреть.

– Вот придурки!

– Не знаю. В последнее время в голову стали приходить мысли, что все это действительно мне мерещилось, так что я теперь начала бояться за свой рассудок. Прости, не хотела тебя грузить проблемами. Просто я боюсь, что не переживу эти две недели.

– Говоришь, кто-то ночью заглядывал в окно? – уточнила Алинуся.

– Да.

– И ходил по дому?

– Да, ночами.

Алина помолчала.

– Сможешь меня встретить в понедельник? – спросила она.

– Конечно! – Татьяна обрадовалась.

– Пришли адрес.

5

Бьёрн Кнутсен проснулся от звука будильника и не сразу сообразил, почему он лежит на диване в гостиной, а не на кровати в спальне. Часы показывали четыре утра, за окном было темно. Бьёрн вспомнил, что вечером поссорился с женой, и Татьяна закрылась в спальне. На душе стало тяжело. Не так он представлял последнюю ночь перед отъездом. Через час он покинет остров первым паромом. Начинается его смена на буровой платформе «Скарабео-7» в Северном море.

Во время его отсутствия Татьяна оставалась одна. Первое время после свадьбы Бьёрн сомневался, что молодая жена сможет так подолгу жить в одиночестве в пустом старом доме, ведь в Москве она привыкла к другой жизни. Но к его удивлению Татьяна ни с кем на острове не стремилась сблизиться, а нашла себе занятия и не жаловалась. Все шло, как ему казалось, хорошо. Конечно, Бьёрну пришлось кое-что пересмотреть в себе и даже изменить существенную часть привычек и правил, манеру поведения и даже образ жизни, но он считал это справедливым, ведь Татьяна пошла на многие лишения ради него. Кроме того, перемены шли на пользу не только их отношениям, но и самому Бьёрну. Окружающие говорили, что он изменился в лучшую сторону и даже лет на двадцать помолодел. Но в последнюю его рабочую смену жена начала доставать Бьёрна сообщениями и звонками. Татьяне стало казаться, что кто-то преследует ее. Кнутсен просил соседа проверить, что происходит на ферме. Естественно, Ойстен не нашел ничего необычного.

– У твоей жены, похоже, начинается паранойя, – пошутил сосед.

Однажды Татьяна вызвала полицию. Полицейский катер у всех на глазах причалил к острову, два полисмена осмотрели ферму и уехали. После этого все жители Хеллёйа были в курсе Татьяниных проблем. А поскольку жизнь на острове была спокойной и однообразной, люди с удовольствием обсуждали супругов Кнутсенов. Одни считали, что жена Бьёрна перешла от обычной истерии к помешательству, другие предполагали, что за ней следит не мистический маньяк, а реальные люди из КГБ, третьи говорили, что загадочная русская душа – всегда потемки и понять ее невозможно. Некоторые знакомые сочувствовали Бьёрну, некоторые осуждали его за то, что притащил на тихий остров безумную иностранку, которая годится ему в дочери, и неизвестно, с какой целью вышла за него замуж.

Вчера Татьяна заявила, что больше не останется на ферме одна. Бьёрн не выносил разборок, да еще в чужом доме. Глупые страхи жены раздражали его и ставили в неловкое положение перед соседями. Он представил, что следующие две рабочие недели во время сеансов связи Татьяна снова станет терзать его истериками, и, как обычно, не подумав, ляпнул глупость и обидел жену, да еще в присутствии Ойстена и Муны. Татьяна разозлилась и дома закатила скандал. Бьёрн молча дождался, когда она выговорится и захлопнет за собой дверь спальни, и вздохнул с облегчением.

Но теперь он начал волноваться. Татьяна сгоряча могла уехать в Москву. Бьёрн представил, как вернется в опустевший дом, и какими пустыми и тоскливыми станут зимние вечера и ночи. Нет, он не может допустить, чтобы жена покинула его. Помириться до отъезда не удастся, наверняка Татьяна еще спит и не отомкнет дверь.

– Позвоню ей с дороги, – решил Бьёрн. – Татьяна отходчивая. Подуется немного и простит, как обычно.

Он нарисовал ручкой в блокноте сердце, написал под рисунком «моей любимой жене», вырвал из блокнота листок и подсунул его под дверь спальни, затем принял душ, оделся, выпил кофе и вышел из дома.

Октябрь выдался необычно теплым и солнечным, дневная температура поднималась до двадцати градусов, но ночами в насыщенном влагой воздухе чувствовались легкие заморозки, трава покрывалась белым налетом изморози и хрустела под ногами.

Ферма Бьёрна находилась в удалении от других домов, до ближайших соседей было не менее трехсот метров. От дома до пристани шла главная на острове улица – узкая однополосная дорога. Если на ней встречались две машины, то одной приходилось ждать, пока другая въедет в дорожный карман или свернет на боковую улочку. Татьяна в шутку называла такие встречи пробками.

Время близилось к пяти. Остров еще спал, только вдали в нескольких окнах горел свет. Бьёрн бросил на сидение старого Вольво дорожную сумку и сел за руль. Он завел двигатель и ждал, когда прогреется салон, и оттают замерзшие за ночь окна. В левое боковое окно постучали. У машины кто-то стоял, на покрытое морозным рисунком стекло падала тень от его темной фигуры.

– Наверное, Татьяна проснулась и вышла проститься, – с надеждой подумал Бьёрн. Он опустил стекло и наклонил к окну голову, чтобы рассмотреть стоявшего в темноте человека, но увидел только занесенную для удара руку. Бьёрн не успел отстраниться, рука резко опустилась ему на шею. Он не почувствовал боли, только ощутил, как что-то теплое брызнуло, запульсировало и забулькало в такт ударам сердца. Бьёрн схватился за шею, пытаясь зажать рану и остановить кровь. Перед глазами все поплыло: ночное небо, темный дом, пустая дрога и холодные равнодушные глаза на появившемся в окне лице.

6

Алина добиралась до Ставангера с пересадкой в Амстердаме. Перед паспортным контролем двое похожих на турок работников просвечивали ее багаж.

– Проходи, Наташа, – по-русски пригласил Алину один из них. Она молча сняла чемодан с конвейерной ленты и прошла вперед.

Очереди на паспортный контроль не было, и Алинуся сразу подошла к застекленной кабинке. Кудрявый темноволосый голландец с улыбкой открыл Алинин паспорт, повертел его в руках и весело сказал на русском языке:

– Ничего не понимаю. – Он полистал страницы и добавил: – Ну, совсем ничего не понимаю.

Алинуся заволновалась, но парень поставил штамп и, широко улыбаясь, вернул паспорт девушке.

– До свидания, – старательно выговорил он по-русски.

В зоне прилета аэропорта Ставангера Сула стояла небольшая группа встречающих. Алинуся не сразу узнала бывшую однокурсницу. Татьяна изменилась. Алина помнила ее миловидной пухляшкой с тщательно накрашенными глазами. Теперь перед ней стояла стройная спортивная молодая женщина со свежим лицом без малейшего намека на косметику. Большие серые глаза и светлые волосы контрастировали с загорелой кожей. Татьяна сгребла Алину в охапку.

– Ты совсем не изменилась. Не представляешь, как я рада тебя видеть.

Они дошли до крытого паркинга аэропорта, погрузили чемодан в багажник серебристого Мерседеса и выехали из аэропорта в сторону города. Миновав несколько туннелей, автомобиль двигался вдоль моря. Дорога была почти пустой. По сторонам мелькали малоэтажные домишки, фермы, то удалялась, то приближалась береговая линия. Погода действительно оказалась необычайно комфортной. Солнце пригревало, небо было чистым, трава – зеленой, только листья на деревьях окрасились в желто-красное.