Уоррен Мерфи - В объятиях Кали
– Я прошу только одного, – сказал Римо, – что бы ни случилось, никому не говори обо мне. И о том, что видел и почему согласился стать свидетелем на будущем суде.
– Обещаю! Ведь мы братья, – почти рыдал инструктор.
Римо счел уместным процитировать строчку из рекламного плаката, предлагающего провести отдых на островах Карибского моря: “Вы встретите здесь замечательных друзей”: Но почти сразу же улыбка погасла на его лице, и он произнес ледяным голосом: “Но если обманешь, мы обязательно встретимся еще раз”.
* * *Сразу же после этого разговора Римо вылетел на самолете компании “Принэр” в Майами, а оттуда – в Бостон, один из отелей которого он последний месяц считал своим домом. У него не было настоящего пристанища, родного очага, он был человеком вселенной, а у такового вряд ли бывает постоянная крыша над головой.
Внутри пентхауза отеля “Риц-Карлтон”, окна которого выходили на Бостон-Коммон, весь, пол был завален плакатами с надписями на английском и корейском языках.
На всех было одно и то же: “Стоп!” – или – “Стой!” На небольшом столике у самой двери лежала петиция, под которой стояли три подписи, одна, в корейском написании, стояла первой. За ней следовали подписи горничной и коридорного.
– Нас становится все больше! – послышался визгливый голос из глубины номера.
Римо ступил в комнату. Старик в ярко-желтом, “полуденном”, кимоно, украшенном вышивкой с изображением кротких “драконов жизни”, расписывал очередной плакат. Клоки седой бороды и пергаментно-желтая кожа. Его карие глаза лучились радостью.
– Ты ведь еще не подписал петицию? – спросил старик.
– Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь ее подписывать. Не могу.
– Теперь я это знаю. И еще знаю, что благодарность имеет свои пределы. Лучшие годы жизни прожиты впустую, все, что, отрывая от сердца, вложил я в это белокожее существо, пошло прахом. Ну, что ж, значит, я того стою.
– Папочка, – обратился Римо к единственному человеку в мире, которого мог назвать другом, – Чиуну, Мастеру Синанджу, последнему великому наемному убийце из Дома Синанджу, хранителю многовековой мудрости этого Дома, перешедшей теперь и к Римо, – не могу я подписать этот документ. Так я и сказал тебе еще до моего отъезда. И объяснил почему.
– Признаю, сказал, – согласился Чиун. – Но тогда под петицией стояла только моя подпись. Теперь же есть и другие. Наши ряды ширятся. Этот город, а потом и вся нация станут пионерами грандиозного начинания, вернув миру здравомыслие, а человечеству – справедливость.
– Что ты имеешь в виду, говоря о справедливости? – спросил Римо.
– Родоначальники нового движения всегда рассуждают о справедливости. Какое же это движение без призыва к справедливости?
– Но в данном-то случае разве речь идет о справедливости? – настаивал Римо.
– Вне всякого сомнения, – важно произнес Чиун. Его английский язык был безукоризненный, голос звучал пронзительно. – Именно о справедливости. А также об общественном благе, о безопасности и вечной свободе.
– Какая еще безопасность? Какая свобода? – недоумевал Римо.
– А вот читай.
Чиун с гордостью вручил своему ученику черновой вариант сочиненного им плаката.
Английские буквы, казалось, начертила курица лапой, зато корейские иероглифы были выписаны поистине художественно, их каллиграфическая четкость достигала высокого артистизма. Римо никогда не был особенно силен в иностранных языках, но за те годы, что мастерство Синанджу входило в его плоть и кровь, он сумел изучить корейский. И поэтому прочел:
“Прекратите безответственные убийства! – говорилось в плакате. – Убийцы-любители обагряют ваши улицы кровью, заваливают ваши дворцы трупами и разрушают жизненно важную часть экономики. Верните чувство собственного достоинства вашей стране. Надо покончить с беззаконием убийц-любителей, которые убивают не за плату, и часто не имея на то даже причин. Нанимайте для ваших нужд только профессионалов!”
Римо печально покачал головой.
– Чего ты хочешь этим добиться, папочка? Убивать считается в Америке противозаконным делом.
– Ну, конечно. А знаешь, почему? Кто этим занимается? Убийцы-любители, обыкновенные бандиты, политические убийцы и искатели острых ощущений, которые наплевать на профессиональное мастерство. Ясно, что такое не может поддерживаться законом. Я сам назвал бы такое безобразие противозаконным.
– Чиун, пойми, убийство – это всегда убийство, – сказал Римо, стоя у окна и глядя на городскую недвижимость – акры бостонских лужаек, и садов, которые нет когда добрые горожане использовали как общее пастбище, и поэтому теперь они именовались Бостон-Коммон.
В те давние годы горожане сообща владели этой землей, а теперь она перешла к их потомкам. Издольщик из Джорджии мог переехать в район Роксбери и тоже стать совладельцем земли. Или житель Португалии мог задумать сюда перебраться и тоже был бы принят в общину. А вот Римо нигде не пустил корней, у него не было и не будет дома.
– Даже самое совершенное убийство – всего лишь убийство, – снова заговорил Римо, поворачиваясь к старику. – Так было всегда, и хотя древние императоры боялись Синанджу и хорошо им, платили, однако никогда не приглашали их к завтраку, не просили принять участие в каком-нибудь развлечении или, посетить прием.
– На то они и императоры. Особая статья. У каждого великого императора был свой великий наемный убийца, – сказал Чиун.
Оправив кимоно, он напустил на себя важный вид, полный достоинства и величия, точно такую же позу, наверное, много веков, назад принимал другой мастер Синанджу, общаясь с правителями династии Мин.
– Их принимают без свидетелей, – настаивал Римо.
– Нет, при свидетелях. Прилюдно, – голос, Чиуна, и без того писклявый, от негодования стал до того пронзительный, что напоминал свист кипящего чайника. – Здесь скрывать нечего. Только в этой стране честное ремесло – позорная вещь.
Римо ничего не ответил. Сотни, тысячи раз пытался он объяснить корейцу, что они работают на тщательно законспирированную организацию. Двадцать лет назад люди, стоявшие во главе Соединенных Штатов, осознали, что страна не сможет пережить эти бурные годы, если они станут придерживаться рамок конституции. Поэтому они создали организацию, которая вроде бы и не существовала, во всяком случае, формально она не была узаконена, и признать ее существование означало бы, что основа американского законодательства – конституция – не соблюдается.
Организацию нарекли КЮРЕ, и она действовала вне закона, хотя ее задачей было охранять закон и нацию.
Естественно, на ком-то должна была лежать ответственность за исполнение наказания, которое не мог вынести суд. Этим человеком стал Римо Уильямс, бывший полицейский, приговоренный за убийство, которого не совершал, к смерти на электрическом стуле и избежавший ее. Все это случилось давным-давно в штате, который когда-то Римо считал своей родиной. Тогда, много лет назад, у него еще был дом. Потом вся его жизнь свелась к постоянной тренировке, методической учебе. Из него делали профессионального, высококвалифицированного убийцу-ассасина, и руководил подготовкой Чиун, последний Мастер Синанджу, взявшийся за это дело, потому что видел в Римо единственного, кто мог сменить его на этом почетном посту.
КЮРЕ расплачивалось за подготовку Римо золотом. Его руководители не понимали, что труд Чиуна, его занятия с Римо бесценны. Чиун так рьяно занимался с Римо, потому что не нашел никого в Синанджу – деревушке на скалистом, открытом всем ветрам берегу Северной Кореи, кто мог бы стать его преемником – следующим Мастером в длинной, непрерывающейся цепи наемных убийц из Синанджу. Чиун никогда не говорил с Римо подробно на эту тему. О таких вещах он вообще не говорил с белыми.
Существовала и другая причина. В древних манускриптах Дома Синанджу говорилось, что белый человек, чудом избежавший смерти и ставший после многих лет упорной работы Мастером Синанджу, войдет в историю как самый великий Мастер, потому что он больше, чем человек: он земное воплощение Шивы-Дестроера, бога Разрушения, Чиун верил, что Римо именно тот человек. Сам Римо считал это несусветной чушью, но ничего не говорил Чиуну, не желая огорчать старика.
Римо продолжал молчать, и тогда Чиун сказал:
– Надуться и молчать – проще простого, но это не ответ.
– Я могу повторить еще раз то, что уже сказал, но ты не хочешь слушать.
– Лучшие годы жизни, самые духовно просветленные годы я положил на то, чтобы вдохнуть мастерство Синанджу в твою душу, а теперь ты стыдишься его!
– Я не стыжусь.
– Тогда как же ты можешь называть ремесло Синанджу убийством? Простым убийством. Автомобиль может убить. Можно разбиться при падении. Можно отравиться грибами. Вот это все убийства. А мы не убиваем.
– А что же мы тогда делаем? – спросил Римо.
