Мишель Ловрик - Венецианский эликсир
Я не могла не восхищаться чудом страсти, которое сделало стены монастыря Святого Захарии прозрачными и преодолимыми.
Когда я узнала, что ношу его ребенка, я пришла к нему, переполненная надеждой. Какой мужчина не хочет сына, даже зачатого вне брака, с женщиной другого круга или народа?
Действительно, услышав эти вести, мой возлюбленный изобразил на лице радость и принялся ласкать меня, без слов уверяя в преданности и любви. Я прижалась к нему, поглядела на золотистые волоски на его запястье и позволила себе не думать ни о чем.
Я отказалась от пилюль для женских дней, которые мне предложили монахини, и напустила на себя важный вид будущей матери.
«Вот она, любовь», — решила я.
Но я знала, что лгу. Я и мой возлюбленный исполняли все обязанности, которые налагал обычный роман, но он не подходил к естественному концу. Мой восторг был банальным, наигранным и недолгим.
4Целительные лепешки
Возьмите чистую «кровь дракона» (в каплях), два скрупула (sic!); цветы Бенджамина, шестнадцать гран; бальзам Галаада, двадцать четыре грана; сахарный порошок, четыре унции; мякоть трагакантовой камеди, столько, сколько необходимо. Готовить лепешки по рецепту.
Хороши при опасности заражения чахоткой. Следует иметь при себе и часто есть.
Бог не создал меня для того, чтобы я стала матерью.
Начало беременности было ужасным. Несколько недель каждое утро меня выворачивало наизнанку. Это подтверждало, что дитя, зачатое в жаркой, обдуваемой трамонтаной стране было мужского пола. Я послала возлюбленному письмо, в котором выразила сожаление из-за сложившейся ситуации. Он ответил мне нежным посланием, в котором заверил, что будет ждать. Я полагаю, что в это время он ездил в Лондон.
Через несколько недель это безобразие закончилось и наши встречи возобновились.
Днем в монастыре я задумчиво глядела на картину Джакомо Пальмы[2] «Мадонна с младенцем», с радостью отмечая, насколько я симпатичнее этой поникшей женщины с вытянутым лицом. А ее ребенок — непоседливое маленькое чудовище с толстыми губами. Совсем другое дело — милый барельеф на арке над входом в монастырь, изображающий Марию и Иисуса. Мадонна Беллини[3] всегда казалась мне очень красивой, совсем как я, и к тому же ей шел голубой цвет. Наш сын был бы похож на юного Христа Беллини, изящного и симпатичного, которого я всегда одевала бы в лучшую одежду и вырастила бы из него настоящего джентльмена. Однако я не собиралась больше рожать. Мои опытные сестры в монастыре Святого Захарии к тому времени уже объяснили мне некоторые неприятные факты, которыми в свое время пренебрегла мать. Я не собиралась повторять ее ошибок.
Ни на одном из полотен не было женщин с фигурой, оплывшей от поздней беременности. Потому без всякой радости я ожидала этого. Хуже того, я представила, что из-за этого мой любимый начнет относиться ко мне с отеческой заботой, его страсть потухнет, он больше не будет стремиться доставить мне наслаждение. Из-за моей округлившейся фигуры ему было бы сложнее увезти меня из Венеции.
Однако этого так и не случилось. Полагаю, можно не говорить, что к тому времени, как у меня вырос живот, его уже и след простыл.
Где-то на четвертом месяце нашего знакомства он от меня устал.
Я очень долго размышляла, искала причину изменений, происшедших в нем, не желая признать горькую правду.
Страх потерять молодость, став отцом? Страх потерять свободу, женившись на мне? Когда я впервые увидела, как он рассматривает мой увеличившийся живот, я не смогла ничего прочитать в его глазах.
Была еще одна причина. Сейчас уже нет смысла ее скрывать.
Понимаете, мы ругались. Это были не просто жаркие перепалки любовников, но нечто худшее. Как будто бы дьявол, засевший в нем, и такой же дьявол, засевший во мне, тоже были влюблены друг в друга. У меня случались ссоры с другими девочками в монастыре, с родителями, которые упекли меня туда, но перепалки с ним имели абсолютно другой характер.
И не важно, что было причиной ссоры. Пугала она сама.
Я обнаружила это, когда мы поругались в первый раз. Я помню, что он высмеивал меня. Мне было очень обидно, поскольку никто никогда прежде так не говорил со мной. Он назвал меня глупой. Он смеялся надо мной, называл безмозглой коровой, наивной дурехой.
Потом в комнате воцарилась вязкая тишина. Мы хмуро поглядывали друг на друга, и я уверена, что каждый хотел умереть, чтобы другого замучило чувство вины. Когда он прошел мимо, слегка задев меня, я почувствовала, как его ярость стремится меня уничтожить. Он желал мне зла, я видела это. И не просто несчастья, а физического увечья. Гнев напрочь уничтожил его любовь ко мне.
Как мужчина, который был мною очарован, он был чертовски привлекателен. Как мужчина, который не любил меня, он был просто отвратителен.
Увидеть его в таком невыгодном свете для меня было сильным ударом. Мои планы по завоеванию свободы зависели от него. Было неприятно признать, что я не то чтобы должна отказаться от него, но обязана возложить надежду на малое существо, которое все еще находилось во мне.
Потому, пока он ждал от меня извинений, мои мысли были заняты совершенно другими вещами. Мне надо было перегруппироваться.
Значит, думала я, этот человек, который, как я считала, прекрасно подходит для моих целей, неожиданно подвел меня. Я попала в ловушку, ведь меня притягивает совершенно иная его ипостась. Неужели я должна мириться с этими новыми несносными обстоятельствами?
Я сказала себе, что однажды он сделал мне приятное, потому что того требовали обстоятельства. В моем положении я бы пошла за ним, будь он даже мерзким гоблином.
Потому теперь я должна собраться, чтобы быть с ним любезной, чтобы он забыл, что я когда-то проявляла непокорность, чтобы он думал, что я стала рабой любви к нему, что я искала лишь ее. К тому времени я научилась разным штучкам у других «разбитных» монахинь, которые могли превратить умного мужчину в мартышку. Любой должен был поддаться на эти уловки, даже англичанин. Какой бы породы ни была собака, она будет вилять хвостом, стоит вам ее поманить.
Потому я снова начала завоевывать этого ублюдка с каменным сердцем. Я наклонялась, чтобы поцеловать его руку, нежно прикасаясь к ней языком, желая оставить ощущение холодного укуса. Это его волновало, потому, когда я чувствовала, что его пальцы дрожат, я опускалась на колени и целовала его ноги, сапоги, не обращая внимания на то, как нескромно выпячивается моя филейная часть.
— Прости меня, — шептала я, — хотя я не заслуживаю этого. Мне так стыдно.
Про себя я поливала его непереводимыми венецианскими ругательствами. Если бы он услышал их, то помер бы на месте, и после смерти они преследовали бы его мятежную душу. Но вслух я продолжала вести сладкие речи:
— Я преклоняюсь перед тобой, возьми меня к себе обратно, любимый.
Я провела рукой от его сапог до груди, внимательно глядя в его голубые глаза своими зелеными, подернутыми пеленой слез, которые появились не от раскаяния, а от ярости.
— Просто дай знак, — умоляла я. — Что угодно, только покажи, что позволишь мне вернуться в твое сердце.
— Поступай как знаешь, — сдержанно ответил он. — Я тут ни при чем. — Однако я знала, что уже наполовину убедила его.
— Ты слишком… хороший, — покорно прошептала я.
Потом он поднял меня с колен и принялся, как обычно, играть моими лентами. Он крепко поцеловал меня в губы, повалил на кровать и взял, как всегда, быстро и мастерски.
Когда он оседлал меня, я, незаметно для него, принялась корчить рожи и безмолвно оскорблять каждое его движение. Хотя ни с кем, кроме него, я никогда не спала, я с радостью признала бы, что в постельных делах он не выдерживает сравнения с другими мужчинами. Зная, что ему бы это очень не понравилось, я представляла других на его месте — всего нескольких мужчин, которых я встречала в своей жизни, начиная от батюшки-исповедника и заканчивая помощником мясника, который приходил в монастырь и скромно топтался в кухне. В темноте я терлась щекой о его кожу, крылья моих ноздрей и сфинктер трепетали. Я сломала себе ноготь и вывернулась наизнанку, чтобы показать свою ненависть. Я запихнула кудри себе в уши, чтобы не слышать, как удовлетворенно сопит возлюбленный.
Но я была рада, потому что, когда он закончил, с его носа скатилась слеза благодарности и шлепнулась мне на лицо.
Я лежала, дрожа и тяжело дыша, имитируя восхищение и удовлетворение, потом приподняла голову, чтобы поцеловать его глаза и губы, те части его тела, которые я бы с удовольствием разодрала ногтями, если бы это тело не помогало мне покидать стены монастыря.
5Охлаждающее выражение
Возьмите курослеп, три пригоршни; огуречник аптечный, шесть пригоршней; корни огуречника, порезанные кружочками, две унции; три пепина; соленый прюнель, две драхмы; белый сахар, полторы унции. Потолочь и вылить на все это отвар лабазника, три пинты; оставить на ночь настаиваться, утром процедить чистый экстракт.
