Максим Шаттам - Кровь времени
Анна улыбнулась, ее глаза горели.
— Ну же, пойдем! Вас ждет нелегкая работа — познакомиться с внушительным списком имен и, естественно, запомнить лица их обладателей.
Марион опустила руки в карманы шерстяного плаща; она пошла за сестрой Анной и вступила под своды монастырской церкви.
Лучи утреннего солнца растворялись в тумане. Длинная вереница массивных колонн окаймляла центральный проход вплоть до поперечного нефа. Начиная от входа все архитектурные элементы пламенеющей готики[6] сходились к хорам, подчиняясь некоей оптической иллюзии. Казалось, что неф — от вытянутых окон над основанием алтаря до высшей своей точки — является продолжением земных недр.
Чувство оторванности от мира охватило Марион лишь на несколько секунд, однако этого оказалось достаточно, чтобы освободиться от тяжести в груди. Женщина будто разом выдохнула лишний воздух, слишком долго скапливавшийся в легких. С момента прибытия в монастырь, нет, уже несколько недель Марион не удавалось и на минуту избавиться от тягостных мыслей, от чувства, что последние события давят на нее все сильнее. Каждое ее слово, каждый поступок объяснялись желанием бежать. И вот в первый раз за все эти дни она очнулась и рассматривала окружающий мир, не вспоминая о своем изгнании. Величие храма на мгновение позволило Марион забыть обо всех неприятностях; на ее губах появилось некое подобие улыбки. Она посмотрела на потолок: арки галереи, окружавшей хоры на большой высоте, отбрасывали пятна густой тени; эти пятна двигались, — казалось, вокруг каждой арки разостланы длинные полотнища черного шелка.
Марион застыла в ожидании, готовая ко всему; сквозняк из-за неприкрытой двери холодил спину. Подхваченные все более ощутимым движением воздуха, язычки пламени нескольких восковых свечей затанцевали, норовя погаснуть. Марион слушала, как замирает эхо шагов сестры Анны — та продолжала идти к нефу и не обращала на гостью никакого внимания. Марион почудилось, что за ней наблюдают, волосы на затылке поднялись дыбом. Ощущение слежки становилось все более четким и вскоре переросло в уверенность. Во рту пересохло; эти молниеносные приступы паранойи ей очень хорошо знакомы; в течение последних недель она слишком часто испытывала страх и сомнение. Эти два чувства яростно боролись друг с другом, причем разменной монетой в этой азартной схватке служило душевное спокойствие. Для очередного приступа паранойи нужна была всего лишь капля беспокойства; получив эту каплю, паранойя распространялась стремительно, подобно огню, бегущему по нефтяной пленке на поверхности воды.
Марион нервно сглотнула слюну, постаралась оборвать мысли и усмирить воображение. Пусть такое уже привычное чувство страха умрет, не получив никакой подпитки.
Сестра Анна исчезла в северной части нефа. Марион двинулась следом, вдоль рядов холодных скамей. Прежде чем повернуть, она все-таки еще раз посмотрела на темные, таинственные отверстия арок. Скрытая за ними галерея, которая окружала хоры, была по-прежнему едва различима, тени продолжали перемещаться.
Монахиня ждала гостью у начала лестницы, уходящей куда-то вниз, в глубины здания. Хрупкая женщина окинула Марион внимательным взглядом, убедилась, что все в порядке, и первой стала спускаться по ступенькам. Они оказались на следующем этаже, в тесной часовенке с очень низким округлым потолком, где стояло несколько небольших скамей и горстка горящих свечей. Помещение внушало чувство теплоты и уюта. На стенах подземной часовни Нотр-Дам-де-Трант-Сьерж[7] дрожали светотени янтарных оттенков. Там, на самой дальней скамье, ждали в полумраке семь неподвижных, полусогнутых, закутанных фигур — семь застывших символов набожности, как будто изваянных из камня. Все семеро были облачены в монашеское одеяние. К Марион повернулись грубые, нечеловеческие лица с неправильными, искаженными чертами, кривыми ртами и жуткими глазами. Эти лица очень напоминали морды горгулий, охранявших алтарь часовни.
Затем магия монастыря утратила силу, камни вокруг стали меняться. Грубая ткань монашеского одеяния пошла складками, и вдруг показалась кисть руки, поднявшаяся в крестном знамении. Наваждение сгинуло вовсе, стоило члену братства опустить капюшон.
4
Четверо мужчин и три женщины; больше всего поражало, как они друг на друга похожи. Только один монах казался значительно крупнее прочих, остальные шестеро имели одинаковый рост и вообще обладали относительно небольшими габаритами, — казалось, их отлили из одной и той же формы.
«Искаженное восприятие действительности под влиянием профессиональной деятельности, — констатировала Марион. — Я набрала и запротоколировала слишком много отчетов о вскрытиях и потому привыкла обращать внимание лишь на внешние характеристики человека — на его физические данные». Ее суждения действительно основывались на обретенных за годы работы навыках. Она слишком часто начинала знакомство с того, что сопоставляла статистические данные из справки о смерти с внешним видом мертвого тела. Поэтому при взгляде на полного человека с дряблой кожей, чей возраст явно приближается к пятидесяти годам, ей в голову первым делом приходила мысль о сердечном приступе, а подверженный стрессам клерк с выступающими у ключицы венами заставлял Марион прежде всего вспомнить о разрыве аневризмы.[8] В обществе принято относить человека к той или иной социальной группе в соответствии с занимаемой им должностью или с общим уровнем его культурного развития. Марион классифицировала людей по наиболее вероятным причинам их смерти.
Сестра Анна обернулась к гостье.
— Перед вами часть нашей общины, — произнесла монахиня. — Марион, позвольте представить вам брата Дамьена.
Названный человек выступил вперед, чтобы приветствовать новую знакомую. Ему было около сорока; он опустил капюшон, и стали видны его коротко остриженные седеющие волосы и полное лицо. Оно совершенно не соответствовало его довольно стройной фигуре и прямо-таки светилось от удовольствия жить на этом свете. Монах поздоровался с Марион, качнув подбородком, при этом взгляд его постоянно перебегал с одного предмета на другой.
«Чрезмерно активен, — по привычке охарактеризовала его Марион. — Ест слишком быстро и глотает пищу, как следует не прожевав. Вероятная причина смерти — асфиксия».
Ей нравилось это слово; «умереть от асфиксии» — это гораздо лучше длинной фразы «смерть от удушья по причине блокирования дыхательных путей посторонним предметом». Классическая воскресная послеполуденная трапеза, оборачивающаяся кошмаром. Обед на много персон, сопровождаемый обильными возлияниями, и чересчур большой кусок пищи, проглоченный слишком быстро, — кусок, который становится поперек горла. Нетерпеливого гурмана охватывает паника… И вот воскресным вечером вы находите тело этого человека в подвале Института судебно-медицинской экспертизы. Он лежит на алюминиевой каталке, на одной линии с прочими несчастными, а где-то рыдают его близкие: это невозможно, не мог он умереть — только не в это мирное воскресенье и не таким способом… Как много подобных «невозможных смертей» повидала Марион за десять лет работы!
«Что за игры я веду?» Марион постаралась взять себя в руки.
Следующим представили брата Гаэля, молодого человека лет двадцати совершенно невинного вида, явно выходца из хорошей семьи. Марион подумала, что он вполне мог оказаться вторым сыном знатной семьи в эпоху Старого режима[9] — тем, кому с рождения суждена карьера духовного лица. Этот человек был слишком молод, и Марион не стала предсказывать ему скорую кончину.
Сестры Габриэла и Агата не произвели на нее большого впечатления. Молодые, не старше тридцати лет, с очень гладкой на первый взгляд кожей, они казались изваянными из хорошо отполированного мрамора.
Самому массивному из семи монахов было около пятидесяти. Он говорил и жестикулировал очень медленно, бледность и одышка, судя по всему, одолели его даже после короткого приветствия в адрес Марион. Та немедленно присвоила ему прозвище Брат Анемия[10] вместо его истинного имени — брат Кристоф.
Оставались еще брат Жиль и сестра Люсия, люди весьма преклонного возраста, с острым и непроницаемым взглядом, сильно выдающимися вперед крючковатыми носами, напоминающими орлиный клюв, и тонкими губами. Так похожи друг на друга, что их вполне можно счесть родственниками. У Марион не возникло желания предсказывать их смерть; почему-то это перестало забавлять ее.
Брат Жиль долго смотрел ей в лицо, не произнося ни слова. Он довольствовался тем, что сложил кисти рук на животе и скрестил длинные узловатые пальцы.
— Полагаю, теперь вы познакомились со всеми, — резюмировала сестра Анна.
