Виталий Полищук - Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы!
Ну, стал заметки делать для себя, прислушиваться, что люди говорят на улицах… Ведь уже с конца 70-х годов прошлого века несуразности нашей жизни просто резали глаза любому умному человеку. Однако на партсобраниях мы с идиотским упорством продолжали дружно выражать уверенность в неизбежном построении нами коммунистического общества.
Напомню тому, кто не знает, что это за общество – это когда любой может работать или не работать, а откуда-то всем будут сыпаться немыслимые блага. Как из волшебного рога изобилия.
В общем-то, ничего особо крамольного в статье не было, я просто доказал, что Маркс и Ленин ошибались, что социализм – это и есть закономерная форма общественно-экономического устройства, что его (социализм то есть) нужно беречь и укреплять всеми силами, а не пытаться строить какой-то мифический коммунизм…
В статье было несколько конкретных предложений, как укрепить наше общественно-экономическое устройство – кстати, теперь, по прошествии многих лет, я знаю, что именно в направлении моих мыслей действовали руководители Китая, и сумели поэтому сохранить свое социалистическое общество и государство… Вот только в последнем абзаце статьи я, ссылаясь на соответствующий пункт Устава нашей коммунистической партии, потребовал организовать и провести в СССР о б щ е п а р т и й н у ю дискуссию по проблемам, которые я осветил в статье.
Именно поэтому осенью 1988 года я послал статью не только в журнал, но и Генсекретарю компартии Горбачеву – ведь требовал я проведения ни много ни мало общепартийной дискуссии, ну, не журнал же должен заниматься подобной глобальности вопросом!
В результате через два месяца, во время которых я, кроме обычной работы, занимался оформлением послепенсионной службы в КГБ, меня однажды вызвали в партком нашего комбината и провели со мной беседу. Кроме директора комбината и председателя парткома в кабинете присутствовали представители нашего министерства, инструктор ЦК компартии, курирующий нашу отрасль и некий человек в форме генерала милиции.
Собственно, беседы, как таковой, не получилось.
Инструктор Центрального комитета КПСС (так называлась компартия) поблагодарил меня за статью, сказал, что Михаил Сергеевич Горбачев мою статью прочитал, что от идеи построения коммунизма, в общем, принято решение отказаться, так что необходимость в общепартийной дискуссии отпала, а мои конкретные предложения, содержащиеся в статье, будут рассмотрены в рабочем порядке.
Затем слово забрал себе начальник отдела нашего министерства, который сообщил, что меня решили досрочно вывести на пенсию и вручил мне пенсионное удостоверение и Почетную грамоту Министра.
Затем встал генерал милиции, оказавшийся начальником учебного управления МВД, который торжественно вручил мне направление на учебу на спецкурсы МВД в Москве.
Я не успел и слова вымолвить, как все повставали с мест, задвигали стульями, а меня подхватил под локоток инструктор ЦК и отведя в сторону, шепотком поведал, что в КГБ мне – ну, никак нельзя, все-таки моя статья, если подходить строго, направлена на ревизию марксизма (вот так, ни много-ни мало!), а органы безопасности – это органы партии…
А в милиции я буду работать после окончания курсов в особой инспекции Алтайского краевого управления милиции (сейчас это подразделение милиции называется управлением собственной безопасности – УСБ) и заниматься буду расследованием злоупотреблений по службе работников внутренних дел.
Спорить я не стал, и правильно сделал. Теперь-то я знаю, что если бы я не работал на режимном заводе, не входил в особый список правительства, то после своей статьи меня бы исключили из партии, «ушли» с занимаемой должности и я разделил бы судьбу диссидентов – либо психушка, либо долгие годы прозябания изгоем общества с работой дворником или истопником котельной…
В свой отдел на службу в краевое УВД я вышел в 89-м, поработал несколько лет и уволился – в обстановке всеобщей коррупции, разгула криминала, вседозволенности и всевластия адвокатуры работать в милиции я не смог.
Но полученные на курсах Академии МВД навыки и опыт работы в особой инспекции если и не сделали из меня высококлассного профессионала, то все-таки кое-чему научили.
Так что некий запашок от ситуации, в которую я угодил как-то невзначай, я ощущал явственно. Я никак не мог понять, почему, но определенно чувствовал его. И он мне сильно не нравился…
Тем временем я дошел до дома, где жил мой родственник, и он оказался на месте – не успел уйти на работу. Я прямо с порога сказал ему, чтобы он не беспокоился, я задержусь в Москве на пару дней, жить буду не у него, и тут же ушел, забрав свою сумку с вещами и пообещав ежедневно отзваниваться по телефону.
После посещения рынка и магазинов я запасся продуктами и уже на такси вернулся к знакомому дому с дверьми из темного полированного стекла – пакеты оказались трудноподъемными, и я не рискнул возвращаться назад пешком.
В вестибюле у окошечка будки охранника стояла представительного вида дама средних лет, одетая броско и дорого, в шикарной широкополой шляпе, и о чем-то говорила с Иваном Ивановичем.
Завидев меня, она повернулась в мою сторону, всплеснула руками и сказала:
– Ну, как же вы все донесете один? Давайте-ка я помогу!
Она как-то ловко выхватила у меня один из пакетов, и я не успел и слова сказать, как мы уже оказались заключеннными в кабину лифта, а через минуту – возле двери с цифрой «3» на ней.
На этом все не кончилось. Я открыл ключами дверь, она помогла занести пакеты, и только теперь представилась:
– Аделаида Гертрудовна Шацкая, актриса и ваша соседка. Играю на сцене у Армена Джигарханяна.
Мимо театра Джигарханяна я совсем недавно проходил – он располагался в одном из переулков неподалеку от дома моего брата.
– Виктор… – сказал я, принимая надушенную ладошку и прикасаясь к ней губами. – Пенсионер из Барнаула.
– Как интересно… – протянула томным голосом Аделаида Гертрудовна. – Я живу во второй квартире – это здесь, на противоположной стороне площадки…
– Я уже разобрался, где это… – пробормотал я, – и…
Но мне не дали докончить мысль.
– И я приглашаю вас прямо сейчас на чашку чая. Это же безумно интересно – в вашем возрасте – и на пенсии, я думала, только артисты цирка, балетные, певицы уходят на пенсию в вашем возрасте. А вы, похоже, не из их числа. Вы обязаны мне все рассказать, все-все!
Она ворковала приятным голоском, она увлекала меня под локоток, она буквально обволакивала меня своим обаянием и тонким запахом духов, и я сам не мог понять, как оказался сидящем в помещении уютной кухни ее квартиры, за столом, на котором стоял электрический самовар, на блюде – торт, а перед нами исходили ароматным паром чашки с чаем.
– Ну-у… – тоном любознательной кумушки протянула актриса Шацкая. – Кто же вы? И как попали в э т у квартиру?
Она как-то лишь слегка уловимо выделила слово «эту», и меня вдруг осенило – вот он, мой шанс получить информацию! Ситуацию нужно ведь было как-то прояснять, а с помощью Евгении это мне уже представлялось сделать весьма проблематичным.
Дама же, с горящими от любопытства глазами сидящая передо мной, наверняка могла снабдить любого информацией, причем даже – с избытком. Ибо сама не могла не являться кладезем ее.
И я, сознательно потянув время, отхлебнул чая, положил себе на блюдце кусочек торта, ложечкой отщипнул кусочек и проглотил его, закатив глаза от удовольствия.
– Да вот даже и не знаю, с чего начать, – протянул я, вновь отхлебывая из чашки.
Глава 3-я
Если вы хотите разговорить человека – говорите с ним о том, что его живо интересует. Тогда, утратив осторожность, ваш собеседник обязательно скажет вам все то, что вы хотите от него услышать.
Это первое правило получения информации при работе с очевидцами и свидетелями.
Но тут был не совсем обычный случай – по глазам Аделаиды Гертрудовны я видел – ее интересовало в с е. В артистических кругах это было обычным явлением – вынужденные чуть ли не ежедневно перевоплощаться на сцене, то есть принимать облик то одного героя, то другого, артисты просто не могут не изучать жизнь других людей, примеривать ее на себя, а так как своими открытиями они постоянно делятся друг с другом, ибо нуждаются в аплодисментах себе по любому поводу (еще одна особенность профессии), то не могут не становиться с возрастом сплетниками.
По крайней мере – значительная часть их.
Поэтому в общении с ними нужна прежде всего искренность. В силу профессионального лицедейства в актерском сознании искренность и актерская игра переплетаются, и в итоге мы не зря частенько говорим о них: «О, актеры! На сцене и в жизни они неподражаемы и одинаковы!»
