Кристиан Жак - Сфинкс. Тайна девяти
– У вас назначена встреча?
– Ну да, сейчас.
– Боюсь, это невозможно.
Брюс глянул на экран своего смартфона.
– Звоню сотням своих подписчиков и друзей, а также еще тысяче идиотов, которые поспешат наброситься на одного педофила, марающего этот милый Кенсингтонский райончик.[25]
– Вы… Вы…
– Глотай слюну и веди ко мне своего господина.
Дворецкий освободил порог особняка и провел Брюса в гостиную в старинном стиле. Викторианская мебель, картины, посвященные сражениям при Трафальгаре и Ватерлоо, настоящие китайские фарфоровые вазы.
Сэр Чарльз не заставил себя ждать.
Высокий и худой, с редкой круглой бородкой, в темно-синем блейзере, бордовом галстуке-бабочке и серых фланелевых брюках, преподаватель истории религий, наследник богатеньких дворянчиков Ланкашира, долго рассматривал своего гостя.
– Мне принимать это за шантаж, господин Рошлен?
– Самую малость!
– И вы полагаете удивить меня этим?
– Это уж точно! Хватит рассуждений, садись, поболтаем. А… У тебя не будет чего-нибудь выпить?
– Шотландский виски, думаю, подойдет?
– А ты начинаешь мне нравиться.
Сэр Чарльз взял хрустальный графин и наполнил два стакана жидкостью янтарного цвета.
– Хороший, – признал Брюс.
– Зачем так вторгаться?
– А ты не догадываешься?
– Я читаю некоторые ваши статьи. Но я не похож на ваших обычных жертв. Вы занимаетесь так называемыми «деликатными» делами, я – древними и исчезнувшими религиями. Моя роль в экономике отнюдь не заслуживает внимания.
– В жизни есть не только бабки. Главное – это идеи. А тут ты кое-что да знаешь.
Сэр Чарльз смутился.
– Я не понимаю, чем…
– «Сфинкс».
Несмотря на годы самоконтроля, сэр Чарльз чуть не подпрыгнул. И буря, отразившаяся на его лице, не ускользнула от Брюса, привыкшего долго мучить свою добычу.
Он постучал в нужную дверь.
– «Сфинкс» – это утопия.
– Я это обожаю! И кто они, эти утописты?
– Легендарные герои. Даже детям такое больше не интересно.
– А я в душе ребенок. Меня это захватывает.
Сэр Чарльз опорожнил свой стакан. Похоже, ему не удалось справиться с собой.
– Масуд Мансур – это ведь глава клуба «Сфинкс»?
– Он умер.
– Где именно?
– В Афганистане. Устрашающее убийство! Его превратили в живую бомбу.
– Чего он хотел, этот Мансур, и чего добивался «Сфинкс»?
– Откуда мне знать?
– Он ведь был твоим другом?
– Я восхищался им.
– Почему?
– Потому что он думал, что у человечества есть шанс выжить.
– А ты – нет?
– Я не вхожу в этот клуб.
– А кто же входит?
– Я об этом ничего не знаю.
– Ну же, сэр Чарльз!
– В общем, почти ничего. У Мансура был товарищ по духу, которого он очень уважал и о котором говорил мне всего раз, заметно, кстати сказать, сожалея о своей откровенности.
– Его имя?
– Халед, сирийский археолог, который занимается восстановлением античной Пальмиры.
6
– Ну что, Халед?
Человек в серебристых очках улыбался, уверенный в своем успехе. Разве этот престарый археолог сможет вынести такое грубое и унизительное заключение? Он, привыкший командовать, глава клана и хозяин почти исчезнувшего города, должен сломаться.
– У меня требование.
– В вашем положении?
– Я хочу умыться и побриться.
– А если я откажу?
– Вы больше не услышите от меня ни слова.
Длительное молчание.
– Если вы хотите хорошо выглядеть, значит, вы хотите выжить.
Желание Халеда было исполнено. Он насладился теплой водой, мылом и лезвием бритвы, жалея о том, что не ценил раньше по достоинству это скромное повседневное счастье, такое простое и такое необходимое. Казалось, не хватало только капельки парфюма и чистой рубашки для того, чтобы, как всегда, предстать перед своими коллегами по работе и объяснить им задачи на день.
Это солнечное утро было прекрасным, дул свежий ветерок, спокойствие царило над Пальмирой, как если бы город королевы Зенобии готовился встретить нетерпеливых туристов, жаждущих открыть для себя всё его очарование.
– Итак, Халед?
– Спасибо, что помогли мне принять нормальный вид.
– В случае честного сотрудничества Исламское государство не откажет вам и в титуле эмира.
– Сотрудничество… Какого характера?
– Хватит шуток. Дайте мне полный список Высших неизвестных и раскройте тайны вашей алхимии.
– Смешные предрассудки… Кто еще может в них верить?
– Мое терпение лопнуло. Или вы говорите, или я передаю вас палачам.
– Мне нечего вам сказать.
– У вас нет ни единого шанса отсюда выбраться. Ни единого.
– Кто знает?…
Вопрос смутил инквизитора. Может быть, этот безобидный с виду заложник обладает неожиданной властью?
Лишь пыль в глаза, битва проиграна!
– Всё кончено, Халед. Ваши храмы, ваши могилы, ваши колонны обречены. И вы тоже, если будете продолжать так глупо мне сопротивляться. Жизнь – это так ценно… Вы разве не дорожите жизнью?
– Меньше, чем клятвой сдержать свое слово.
Ответом на это заявление стал вымученный смешок инквизитора.
– В последний раз… Говорите!
– У вас ничего не выйдет. Высшие неизвестные одолеют противника.
Человек в серебристых очках прокричал приказ на арабском. Двое бородатых мужчин подбежали и схватили археолога под руки.
– Я еще могу всё остановить.
Халед посмотрел на своего мучителя с ненавистью, и во взгляде его читалось такое превосходство, что тому стало неловко.
Бородачи подтолкнули заключенного к джипу, который отвез их на главную площадь современного города.
О чем думать, когда час казни так близок? О своей семье и о близких по духу людях, об этих девяти идеалистах, которые посвятили свое существование сохранению человечества, какие бы бури, войны и революции его ни одолевали. О Пальмире, которая является частью Всемирного наследия и для спасения которой человечество не делает ровным счетом ничего. Единственный закон, который правит здесь, в Афганистане, в Камбодже и вообще везде, – это трусость. Больше не было Черчилля, чтобы противостоять варварству. Только Высшие неизвестные пытались сохранить искорку сопротивления, настолько слабую, готовую вот-вот погаснуть.
По крайней мере, он их не предаст.
Многочисленная толпа ждала спектакля. Женщины, словно призраки, спрятанные с ног до головы в черное, скандировали полные ненависти лозунги в адрес нечестивого археолога, который осмелился возродить руины, предшествующие Пророку.
Бородач нацепил на него табличку, обвиняющую его в идолопоклонстве, непростительном преступлении.
В первом ряду кричавших – юный Моктар. Подмигнув, он дал Халеду понять, что миссия его была выполнена.
Бутылка была брошена в море, теперь Халед умрет спокойно. Будущее больше от него не зависело.
Когда палач, потрясая ножом мясника, приблизился к нему, Халед вспомнил лица восьми своих товарищей по духу, снова пережил их последнее собрание, когда они, осознавая всю опасность, поклялись друг другу бороться до последнего.
Представители новой власти – Исламского государства – разбросали вокруг осужденного всё имущество, найденное у него дома: простыни, подушки, посуду, лампы, шкафы, ящики, технику, книги, картины… Мальчишки топтали всё это ногами, призывая к смерти осквернителя.
Человек в серебристых очках поспешил к своему частному самолету: у него впереди были важные встречи, и относительный провал этой миссии уже оставался в прошлом.
– Я перережу тебе глотку, собака, – сказал палач. – А потом я разрежу твое тело на кусочки, и они сгниют на солнце.
Халед пристально посмотрел на него:
– Убей меня стоя, я буду таким же прямым, как и статуи, которым я посвятил свою жизнь.[26]
Под вопли толпы бородач яростно схватился за оружие.
7
Высокопоставленный чиновник ООН был в ужасном настроении. Неверная жена, невыносимые дети-двоечники, портфель ценных биржевых бумаг в плачевном состоянии, смертельная борьба за повышение на службе и упертое начальство.
В свои годы он уже не был приверженцем ни честности, ни добродетели. Инвестиции не приносили дохода. В обед его любовница немного снимет ему напряжение… Он обещал ей развод, затем свадьбу, должность советницы, затем отдых на море, красивый дом… И это прокатывало. Так что зачем лишать себя удовольствия?
Секретарша пересмотрела его мейлы. Девяносто процентов – в мусорное ведро. Над остальным надо поразмыслить. Среди бумажных писем, которыми еще пользуются последние динозавры, был странный конверт. Как минимум десять штампов и арабские буквы.
Чиновник вызвал охранника:
– Откройте это в лаборатории.
Не хватало еще какого-нибудь подвоха.
Всё чисто. Ему принесли пожелтевший листок бумаги с коротким текстом:
Operate Sphinx.
– О Господи, – прошептал чиновник, – это случилось!
