Стивен Кинг - Вещи, которые остались после них
Я оставил курицу «Генерал Цзо» в алюминиевом судке под крышкой, взял мешок для белья с полки над стиральной машиной, которая по большей части простаивает, сложил в него все вещи (приподняв мешок, удивился, какие же они легкие; а может, тому, что так долго держал их у себя) и поехал на лифте вниз. Мешок с затянутой веревкой горловиной стоял у меня между ног. Обогнул угол Парк-авеню и Семьдесят пятой улицы, огляделся, дабы убедиться, что за мной никто не наблюдает (одному Богу известно, почему я стремился к скрытности, но стремился), а потом бросил мешок в мусорный контейнер. Отправил все эти вещи в положенное им место. Уходя, один раз обернулся. Бейсбольная бита приглашающе торчала над краем контейнера. И я не сомневался, что кто-нибудь придет и возьмет ее. Возможно, еще до того, как Чак Скарборо уступит место Джону Сайгенталеру[15] или кому-то еще, кто будет в этот вечер заменять Тома Броко.[16]
По пути домой я вновь заглянул в «Фаг чой» за еще одной порцией «Генерала Цзо».
— Последняя вам не понравилась? — озабоченно спросила Роза Минь, сидевшая за кассой. — Скажите почему?
— Нет. Последняя была хороша, — ответил я. — Просто я решил, что этим вечером хочу съесть две порции.
Она рассмеялась, словно не слышала более забавной шутки. Рассмеялся и я. Громко. Так смеются, пребывая в легкомысленном настроении. Я не помнил, когда в последний раз хохотал так громко и так естественно. Уж точно не смеялся с тех пор, как компания «Лайт и Белл, страховщики» рухнула на Западную улицу.
Я поднялся в лифте на свой этаж, прошел двенадцать шагов до квартиры 4 в. Чувствовал себя точь-в-точь как тяжело больные люди, когда просыпаются однажды утром, чтобы обнаружить — болезнь отступила, температура спала. Пакет с курицей я сунул под левую руку (не очень удобно, но пару-тройку секунд потерпеть можно) и открыл дверь. Включил свет. На столике, куда я кладу счета, которые нужно оплатить, квитанции, уведомления и бумаги аналогичного содержания, лежали шутовские солнцезащитные очки Сони д'Амико в красной оправе и со стеклами в форме сердечек а-ля Лолита. Сони д'Амико, которая, по словам Уоррена Андерсона (единственного, насколько мне известно, оставшегося в живых сотрудника головного отделения «Лайт и Белл»), выпрыгнула со сто десятого этажа попавшего под удар здания.
Он утверждал, что видел фотографию, запечатлевшую ее полет. Соня держала руками юбку, чтобы та не оголила бедра, волосы поднялись вверх на фоне дыма и синего неба, мыски туфель смотрели вниз. Описание это заставило меня подумать о стихотворении «Падение», которое Джеймс Дики[17] написал о стюардессе, пытавшейся направить свое падающее камнем тело в воду, словно могла потом вынырнуть, улыбаясь, стряхнуть с волос капельки воды и попросить бутылочку кока-колы.
— Меня вырвало, — признался Уоррен в тот день, когда мы сидели в «Бларни стоун». — И у меня больше нет желания вновь увидеть эту фотографию, но я знаю, что мне не забыть ее до конца своих дней. На снимке можно было разглядеть ее лицо, Скотт. Я думаю, она верила, что каким-то образом… да, каким-то образом все закончится для нее благополучно.
Взрослым я никогда не кричал от ужаса, но почти заорал, когда перевел взгляд с очков Сони на «Регулятор претензий» Клива Фаррелла, который вновь привалился к углу у входа в гостиную. Какая-то часть моего разума, должно быть, помнила, что входная дверь открыта и оба моих соседа по четвертому этажу услышат меня, если я закричу. И тогда мне придется объяснять, что, как и почему.
Я зажал рот рукой, чтобы сдержать крик. Пакет с курицей «Генерал Цзо» упал на пол прихожей и порвался. Я едва смог заставить себя взглянуть на результат. Эти темные куски приготовленного мяса могли быть чем угодно.
Я плюхнулся на единственный стул, который держу в прихожей, и закрыл лицо руками. Не кричал, не плакал, и спустя какое-то время смог убрать с пола то, что совсем недавно было порцией аппетитного кушанья. Мой разум норовил вернуться к вещам, которые быстрее, чем я, добрались до моей квартиры от угла Парк-авеню и Семьдесят пятой улицы, но я не позволил. Всякий раз, когда он рвался в том направлении, я резко дергал за поводок и возвращал его на прежнее место.
В ту ночь, лежа в постели, я вслушивался в разговоры. Сначала говорили вещи (тихими голосами), а потом люди, которым эти вещи принадлежали, отвечали (чуть громче). Иногда они заводили разговор о пикнике на Джонс-Бич — крем от загара с запахом кокосового ореха и Лу Бега,[18] поющий «Мамбо номер пять» с компакт-диска в проигрывателе Миши Бризински. Или они рассуждали о фрисби, плывущих под небом, преследуемых собаками. Порой обсуждали детей, ковыляющих по мокрому песку в шортах или купальных костюмах. Матери в купальниках, заказанных по каталогу «Лэндс энд», шагали рядом с ними с белой нашлепкой на носу. Как много детей в тот день потеряли маму-хранительницу или бросающего фрисби отца? Это математическая задача, решать которую мне совершенно не хотелось. Но голоса, которые я слышал в моей квартире, хотели ее решить. Вновь и вновь возвращались к ней.
Я помнил, как Брюс Мейсон дул в свою раковину и провозглашал себя Повелителем мух. Как Морин Ханнон однажды сказала мне (не на Джонс-Бич, не во время того разговора), что «Алиса в стране чудес» — первый психоделический роман. Как Джимми Иглтон на работе, где-то во второй половине дня, доверительно сообщил, что у его сына проблемы с учебой, а вдобавок он еще и заикается, две проблемы по цене одной, и парню понадобятся репетиторы по математике и французскому, если он хочет в обозримом будущем закончить среднюю школу. «До того, как он сможет рассчитывать на скидки, полагающиеся членам ААПЛ[19] при покупке учебников» — вот как сказал Джимми. В ярком послеполуденном свете на его бледных щеках проступала щетина, словно утром он воспользовался тупой бритвой.
Я уже засыпал, но от слов Иглтона разом проснулся, потому что вспомнил: этот разговор произошел перед самым одиннадцатым сентября. Может, за несколько дней. Может, в пятницу накануне, то есть в последний день, когда я видел Джимми живым. И этот малый, с заиканием и проблемами с учебой… его зовут Джереми, как Айронса? Конечно же, нет. Конечно же, мой разум (иногда с ним такое случается) играет в свои маленькие игры, но имя похожее, это точно. Скажем, Джейсон. Или Джастин. Поздней ночью человек склонен к преувеличениям, и я, помнится, подумал, что сойду с ума, если окажется, что мальчика зовут Джереми. Соломинка, которая сломает спину верблюда.
Где-то в три ночи я вспомнил, кому принадлежал кубик из прозрачной пластмассы со стальным центом внутри — Роланду Абельсону, который работал в отделе задолженностей. Роланд называл этот кубик своим пенсионным фондом. Это у Роланда была привычка говорить: «Люси, тебе придется кое-что объяснить». В один из вечеров осени 2001 года я видел Люси в шестичасовом выпуске новостей. Мы встречались на одном из пикников компании (наверняка на Джонс-Бич), и я еще подумал тогда, какая она симпатичная. Но вдовство облагородило эту симпатичность, превратив в строгую красоту. Во фрагменте выпуска новостей она говорила о муже как о пропавшем без вести. Не называла его мертвым. И если он жив, если он вернется, ему «придется кое-что объяснить». В этом сомнений быть не могло. Но разумеется, кое-что объяснять пришлось бы и ей. Женщина, которая в результате массового убийства превратилась из хорошенькой в красавицу, конечно же, должна объяснить, как такое могло случиться.
Я лежал в постели, и мысли обо всем этом плюс вспоминания о шуме прибоя на Джонс-Бич и летающих под небом фрисби вогнали меня в жуткую тоску, которая закончилась слезами. Но, должен признать, та ночь стала для меня и уроком. Я начал понимать, что вещи, даже такие безделушки, как цент в пластмассовом кубике, с течением времени могут становиться значимее, тяжелее за счет прибавления веса разума. Математической формулы вроде тех, которыми пользуются в страховых компаниях, на этот счет, конечно, нет. Скажем, ежегодный взнос по полису страхования жизни увеличивается на коэффициент х, если вы курите, или страховка урожая стоит дороже на коэффициент у, если вы живете в зоне торнадо. Но вы понимаете, о чем я?
Это вес разума.
На следующее утро я собрал все вещи и нашел еще одну, седьмую, под диваном. Миша Бризински, который занимал соседнюю со мной клетушку, держал на столе кукольную пару Панча и Джуди.[20] Из-под дивана я вытащил Панча. Джуди найти не удалось, но мне хватило и ее супруга. Эти черные глазки повергли меня в страх. Я вытаскивал куклу из-под дивана, с отвращением глядя на полоску пыли, которая тянулась за ней. Вещь, которая оставляет такой след — настоящая, вещь, обладающая весом. Никаких сомнений.
