Осколки - Пиккирилли Том

— Ты никогда не узнаешь.

— Еще как узнаю.

В одно движение Ирокез развернулся, поднял придавивший труп Джона Бракмана стеллаж и запустил им в меня. Тяжеленную фурнитуру он швырнул играючи, как большую подушку. Бросок вышел неудачным для нас обоих — он промахнулся, но и я не смог взять с пола нож, и вышибала Саттера выиграл фору в шаг. У меня все еще звенело в ушах. Этот никчемный отброс наслаждался своим призванием — перекраивать при помощи ножа лица умников, задавать жару любопытным придуркам. Мне стало интересно, скольких Фредерик Малкомбер закопал у себя на заднем дворе — и наблюдал ли за его деяниями отец.

Кончик его языка показался из уголка рта, когда он ухмыльнулся. В глазах было не больше глубины, чем в простом рисунке углем на асфальте.

Нужно. Заполучить. Нож.

В голове у меня стучало, кровь Бракмана была повсюду, и что-то очень похожее на дамбу прорвалось у меня в груди — ледяной хват внезапно ослаб, и голос Сьюзен стал яснее, и я бы отдал все, лишь бы снова быть с ней и на этот раз — не оплошать.

Я перескочил через стол и прыгнул на спину Ирокеза, когда он наклонился, чтобы подхватить нож. Он, извиваясь всем телом в тщетной попытке сбросить меня, слепо пошел вперед, а я крепко вцепился в него, как безумный ребенок-переросток, играющий в «битый небитого везет», и мы оба врезались в зеркало на стене. Осколки стекла пролились на нас дождем.

Я свалился с Ирокеза и отвел его руку с ножом в сторону, рубанув тыльной стороной ладони ему под подбородок — точно так же, как он сам делал прошлой ночью; он откинулся назад, и я едва успел нанести скользящий удар. Он попытался ударить меня коленом в пах, но я сместился и принял основной удар на верхнюю часть бедра — это все еще было очень больно. Стекло хрустело у нас под ногами. Повернувшись, он толкнул меня плечом в грудь, а свободной рукой нанес мне удар наотмашь. Кровь потекла у меня по подбородку.

У Ирокеза было преимущество, когда мы боролись, но он не знал, что с ним делать. Он ужасно хотел порезать меня и продолжал бороться за право обладать ножом — вместо того, чтобы напрячь немного свои руки-кувалды и размозжить мне голову. Я обошел его сзади, схватил за левую руку и потянул. Он взвыл, перевалился всем весом и изогнулся, надеясь впиться пальцами мне в горло; хреновый маневр. Сломать ему руку оказалось до ужаса просто — Ирокез оказался не в том положении, когда стоило использовать верхнюю часть тела, чтобы скинуть меня. Кость лопнула с громким, тошнотворным звуком.

Малкомбер закричал. Прошлой ночью я немного спасовал, когда бил его по яйцам, испытывая некоторое сочувствие, если не раскаяние. Теперь мной руководили лишь спазмы ярости, ползущие по плечам и сотрясающие грудь. Он побледнел. Слезы и крупные капли пота, мешаясь, стекали по его лицу. Я выжал из него еще немного всхлипов и судорог, за сломанную руку переворачивая его на бок. Вышибала свернулся калачиком в скрюченной позе.

Когда он привык к боли, я подтащил его к себе. Наши носы оказались в дюйме друг от друга.

— Почему ты убил его?

— Пошел ты, — прорычал он между стонами, разбрызгивая розовую слюну.

— Выкладывай.

— Отъебись!

— Если не скажешь — пожалеешь.

— Пошел на…

Я врезал ему по лицу, перекрывая поток ругани.

— Сначала я подумал, что Габриэла, скорее всего, была твоей девушкой и взаправду умерла, обдолбавшись на съемках. Но теперь-то все куда яснее. Ты взбесился, стоило мне упомянуть о ней, потому что ее ты тоже убил, верно? Но зачем? — Голос больше не походил на мой собственный; слишком уж много в нем было иррационального, нездорового покоя. — Ответь мне.

— Лучше бы ты сгорел, на хрен, — слабым голосом протянул он.

— Ты устроил тот пожар в похоронной конторе и убил Стэндона тоже.

— Тебе бы сердце, на хрен, вырвать…

— Уже не получится, — сказал я. — На кого ты работаешь?

Нож лежал совсем рядом.

— Говори, — приказал я.

— У, дьявол… — выдохнул он, посмотрел на свою руку и увидел ее неестественный изгиб. Поднял другую, будто хотел прижать раздробленную кость, вернуть ее на место.

— Последний шанс, — предупредил я.

— Дьявол…

— Ладно. Ты труп.

Я потянулся за ножом, но, едва дотронулся до него, один из зеркальных осколков попался мне на глаза — и показался куда более пригодным для использования. Я поднял его, стараясь не порезать руку, — и справился-таки, не поранил себя. Столь острое стекло без труда превратило бы лицо Ирокеза в макраме за считаные секунды. Он присутствовал на самой первой моей встрече с Саттером, когда мы с Ричи обсуждали прирожденных жертв и победителей. Кем же он был, этот чертов Ирокез? Никакого понимания о нем я не имел — как и о своем лице, отраженном в узком клинышке зеркального стекла. Кто я? Неизвестно.

«Я бы никогда не причинил тебе вреда», — сказал он, беря меня за руку — и причиняя-таки…

Господи.

У моего отца, должно быть, были причины вести себя так, как он вел. И у меня тоже были. Я метил Ирокезу в горло, но попал ему в нос.

К тому моменту он уже лежал без сознания.

Я поднялся, сдерживая рвущийся наружу крик — неизвестно к кому обращенный, ради чего вызревший. И крика не получилось. Я споткнулся о ноги Ирокеза, направляясь к лестнице, и грохнулся на колени.

И увидел пленки.

Еще две кассеты лежали на полу. Они выпали из ниши, похожей на аптечку, из-за третьей секции огромного настенного зеркала, которое мы с Ирокезом разбили в драке. Не такой уж серьезный тайник, если подумать, но все-таки я задумался, что там записано.

Порно? Снафф? Компромат?

Едкий запах крови умножал головную боль, глазные яблоки пульсировали в орбитах. Ирокез весил слишком много, чтобы я мог втащить его по лестнице наверх, и я не знал, стоит ли его к чему-нибудь привязать. Его дыхание звучало прерывисто, губы заплыли и посинели. Я подволок его к столу с подбитыми мехом наручниками, защелкнул на запястье здоровой руки стальной браслет. Нужно было сдать этого типа Смитфилду, да побыстрее — вот только Дикси-Хиллз находился в часе езды от Саутгемптона и юрисдикции лейтенанта. Значит, вовлекать в дело Сьюзен придется и местных блюстителей порядка.

Я подобрал кассеты, поднялся по лестнице, задвинул засов на двери в подвал. Некто Фредерик Малкомбер подождет. Я обшарил кухню и гостиную в поисках телефона, но смог найти только нерабочий радиотелефон.

Копам вряд ли понравилась бы моя история; на втором этаже я подумал о том, чтобы сразу просмотреть добытые кассеты, но нужно было выйти из дома и вызвать их. Мысль о том, чтобы надолго оставить труп Бракмана в подвале, мне не понравилась, так что выбора не было. Лиза все еще лежала на кровати, тихонько похрапывая — практически беззвучно, живо напомнив мне о том, как Сьюзен заснула в моих объятиях на пляже. Не было никакого смысла оставлять ее на попечение копов; я не знал, в какой ситуации она оказалась, но, если ее найдут в таком состоянии, это может разрушить ее жизнь. Я помог ей одеться и привести себя худо-бедно в порядок.

Она проследовала за мной, как щенок, шатаясь, вышла из дома и побрела куда-то по подъездной дорожке, вихляя задом. Холодный ливень снаружи едва ли привел ее в чувство.

— А мы куда? — спросила она, ничего не понимая.

— Домой, — сказал я.

— Я не хочу возвращаться домой.

— Куда в таком случае выдвигаемся?

Лиза подумала немного.

— Домой.

При ней не было ни сумочки, ни удостоверения личности.

— Ты живешь поблизости? — спросил я.

Дернув головой, она сказала:

— Да.

— Покажешь дорогу?

— Хорошо.

Направляясь к моей машине, она поскользнулась на мокрых листьях, и ее всем телом повело к столбику ворот. Я поймал ее и вел за руку до самого «Мустанга». Потребовалось некоторое время, чтобы вытянуть из нее адрес — как оказалось, она жила совсем рядом с Линдой, в доме такого же типа застройки.