Питер Альбано - Возвращение седьмого авианосца
— Да, адмирал.
— Адмирал, вопрос с увольнительными для экипажа, — спросил Кавамото.
Фудзита устало опустился на стул.
— Помню. В декабре прошлого года только половина команды решила пойти на берег, и большинство испытывали чувство омерзения после возвращения. Япония уже не та, какой мы ее покинули. — Он вяло махнул рукой. — Японцы не чтут память императора, как вы. У них есть телевизоры, и они торчат перед ними, как растения. Музыки уже нет, ее вытеснили певцы, которые визжат и не могут прочесть нот или вести мелодию, хотя именуют себя артистами. Машины мчатся по огромным залитым асфальтом пространствам, отравляя наш воздух. Здания из бездушного бетона на сотни метров взмывают в небо, словно отвратительные мертвые леса. Это не наша Япония, не та, которую мы оставили.
— Но Хирохито — наш император, адмирал. И эта страна — наша родина.
Фудзита медленно кивнул.
— Да, Масао-сан. Уже более четырех десятилетий жизнь для моих моряков — это служба на «Йонаге».
— Они не жалуются, адмирал.
— Знаю, Масао-сан. Кровь, текущая в наших жилах, сохраняет нам жизнь. Так и с командой. Нельзя ее обескровливать.
— Они не оставят нас, адмирал.
— Разумеется. Предложите увольнительные желающим — левому и правому борту по очереди. Но режим готовности два сохраняется.
— Есть, адмирал, — ответил Кавамото, черкая что-то в желтом блокноте.
Фудзита обвел усталым взглядом напряженно-внимательные лица сидевших за столом. Потом провел ладонью по испещренной морщинами щеке, словно усталость была маской, которую он мог снять с лица и отбросить. Он медленно заговорил.
— Перед нами стоят трудные задачи и сопутствующий им огромный риск. Но если мы вспомним слова великого воина Такеды Синге, которые он нанес на свои знамена самурайской добродетели: «Быстрый как ветер, энергичный как огонь, спокойный как лес и несокрушимый как гора», то ничто не остановит нас!
— Банзай! Банзай!
— Правильно! Правильно!
Старик сел, сложил руки на груди, улыбнулся и медленно произнес:
— Возвращайтесь к своим обязанностям, джентльмены.
Офицеры тихо вышли, оставляя адмирала сидящим с полуприкрытыми глазами в кресле. Старческое лицо выражало удовлетворение.
— Домой, — медленно произнес адмирал, выдвинул ящик и достал огромный фолиант. Вздохнув, он открыл альбом и стал смотреть пожелтевшую, ретушированную официальную фотографию худощавого темноволосого человека с жестким надменным взглядом и невысокой красивой женщины, чьи блестящая кожа и волосы, казалось, сверкали, словно полированные, даже на старой фотографии. Мужчина был одет в западный костюм, с жилетом, галстуком, заколотым булавкой, а женщина — в изысканном традиционном кимоно с белым поясом оби, обвязанным вокруг ее осиной талии, и в носках таби. Два юноши, тоже в западных костюмах, стояли между ними. Один — лет девятнадцати, высокий и стройный, как тростник, с отрешенным взглядом эстета. Второй — на вид лет шестнадцати, невысокий, коренастый с серьезным умным взглядом широко посаженных глаз.
Перевернув фотографию, Фудзита увидел надпись: «Сейко и Акеми Фудзита с сыновьями Хатиро и Хироси встречают год 2561 — XX век по европейскому календарю. Да здравствует император Мэйдзи!»
Дом семьи Фудзиты, где родился и рос Хироси, находился в Сэкигара, пригороде Нагой, где Сейко Фудзита занимал должность профессора математики в Нагойском университете. Типичный дом страны, терзаемой частыми землетрясениями, он был из дерева и бумаги с кипарисовыми стойками и тщательно подобранными, подогнанными и любовно отполированными кедровыми досками. По сравнению с домами соседей, он выглядел крупнее и состоятельнее, отражая былую славу великих самурайских традиций, рухнувших, но не уничтоженных кровавой реставрацией Мэйдзи в 1867–1868 годах и мятежа Сайго в 1877 году.
Хироси и Хатиро имели собственные комнаты; Хироси — большую на «три мата» комнату с раздвижными ставнями, открывавшими вид на сад. В целом все комнаты выходили на огромный участок вокруг дома, и грань, разделявшая дом и природу, напрочь отсутствовала. Здесь, казалось, человек был частью природы. Аккуратно сделанные дорожки, петляющие среди неправильной формы лужаек, торчащие там и сям камни, ручей, мостик, кусты, клумбы азалий, жасмина, гардений с нечеткой границей из сосен и кленов, отделявших дома соседей и создававших полную гармонию в целом.
В детстве мальчики носились со своими сверстниками, вопя и крича, по этой чудной стране, играя в самураев и скрещивая деревянные палки в жарких ребяческих битвах. Позднее, когда они становились старше и сильнее, деревянные мечи из крепкого дерева вытеснили палки, а удары стали молниеноснее и болезненнее, несмотря на защитные щитки. Мальчики любили стрелять из лука, борьбу сумо, футбол и новую американскую игру бейсбол — с битами и мячом, приводившую ко многим горячим спорам.
Отец, бывало, бранился и иногда разгонял расшалившихся мальчишек, но Акеми не выказывала раздражения, ее глаза всегда струились добротой и любовью.
Каждый вечер семейство в полном составе смывало дневную грязь, которая считалась оскорблением богов, «обрядом очищения»: огромная бочка наполнялась горячей водой, вымывшиеся до блеска члены семьи садились в нее в неизменном порядке: сначала Сейко, потом Акеми, затем Хатиро и наконец Хироси. Это был момент очищения души и тела, и Сейко говорил о долге каждого самурая перед императором и рассказывал о героических делах их многочисленных прославившихся предков.
Все внимательно слушали, когда он внушал мудрые вещи:
— Весь мир находится в поисках Бога, но только Япония имеет настоящую Госпожу, Аматэрасу, которая сияет в небе и дала рождение нашему императорскому трону. Япония — божественная страна, а император — ее сердце.
Он сожалел о европеизации страны и часто цитировал своего любимого поэта Татибана.
Счастье,
Что в эти дни восхищения
Всем иностранным,
Я кажусь человеком,
Который помнит об императоре.
В доме Фудзиты находилось два алтаря, один, чествовавший Будду, а другой предназначался таинственным ками — богам Синто. Благодаря синтоизму молодой Хироси познакомился с многочисленными богами, являвшимися причиной небесных и природных чудес Земли.
Синтоизм учил, что прямой наследник богини солнца Аматэрасу император Дзимму был первым смертным правителем Японии и что Мэйдзи стал сто двадцать вторым в этой неразрывной цепи. Семья Фудзиты даже совершила паломничество в храм Кумано-Нати, построенный на склоне горы на берегу озера недалеко от Кациуры. На территории храма, находившегося по меньшей мере на высоте 1200 метров, располагался водопад Нати, и семья взбиралась по каменным ступеням, вырубленным в горе рядом с ревущим, мечущим брызги стремительным потоком. Наконец, усталые и счастливые, они стояли в главном здании под огромным камфорным деревом. Там Хироси почувствовал дух богини как осязаемую силу, которая сорвала с его губ «Банзай, император Мэйдзи!». Его мать обняла его, а отец и брат гордо стояли рядом. В этот момент Хироси понял, что его меч предназначен для службы императору.
Но и буддизм не был отвергнут. Стоя перед алтарем в гостиной их дома, Хироси смотрел на маленького золотого Будду, освященного в храме Тодадзи в Нару, где находился сидящий пятидесятифутовый Дайбуцу — огромный Будда из золота и бронзы, — рядом с которым семья ежедневно слушала, как Сейко говорил о четырех правдах: существование — это страдание, страдание произрастает из желания, желание можно подавить, но очищения можно достичь только правдивым и скромным поведением — следуя путем Будды.
Оба юноши прекрасно учились и опережали своих одноклассников по всем предметам. В День мальчиков семья Фудзиты высоко над домом водружала традиционного матерчатого карпа. Но их знамя было больше, материал его ярче, и реял он более гордо, чем у кого бы то ни было из соседей. А карп являлся наиболее почитаемой рыбой — символом силы, решимости, энергии и власти, Хироси и Хатиро смотрели вверх и их переполняло самодовольство.
Не прошло и года с начала нового столетия, когда появилась тревога из-за планов России насчет Маньчжурии и Кореи. Хатиро сразу же пошел служить в армию, а Хироси с завистью наблюдал, как отец подарил старшему брату фамильный меч, когда Хатиро уезжал на командирскую подготовку. Через месяц Хироси поступил на военно-морской флот, и его послали в Эта Дзима, где ему удалось выдержать жесткую казарменную жизнь и он смог получить офицерский чин.
Четвертого февраля 1904 года началась война с Россией. Через несколько недель армия уже вела тяжелые бои в Корее и Маньчжурии, особенно кровавые у Порт-Артура и Мукдена. Не прошло и шести месяцев военных действий, как погиб, возглавляя атаку на русские укрепления в Мукдене, Хатиро. Хироси, в то время новоиспеченный младший лейтенант, навсегда запомнил, когда в дом принесли пепел брата в обычном белом деревянном ларце с иероглифами, описывающими его геройскую смерть.
